Они смеялись, Мик

Они сидят на соседних креслах в зале кинотеатра. Просто пришли сюда, потому что пропало желание бесцельно бродить по улицам. Йена ничего не привлекает, ни одна вывеска не цепляет глаз, ни одна реклама не заставляет задуматься о новых возможностях. Ничего не хочется. Дома ещё хуже. Стены угрожающе нависают, стремясь выдавить его из этого яркого, жизнерадостного мира, который ему не подходит. Постоянное предчувствие надвигающейся беды держит у горла что-то острое, и если он зазевается или сделает неверное резкое движение - погибнет. Невыносимо сидеть, не двигаясь. Но нет сил встрепенуться и начать что-то делать. Иногда становится особенно тяжело, так, что сердце ни с того ни с сего начинает заходиться в бешеном ритме, а дыхание сбивается и нескоро восстанавливается. Тогда они отчаянно ищут что-то, что могло бы отвлечь... От чего? От мыслей? Смешно. Мыслей не было уже давно. Ни внезапных отрывков слов, ни длинных и содержательных умозаключений. Они куда-нибудь идут. В торговые центры, в гости к родным, пробовали даже музей и выставку картин... Но... Йена ничего не привлекает, ни одна вывеска не цепляет глаз, ни одна реклама не заставляет задуматься о новых возможностях. Ничего не хочется. Фильм идёт днём, он не очень привлекательный, на улице холодно и сыро, поэтому до кинозала добралась незначительная горстка людей. Йен уставился в экран. Он не следит за динамичными движениями актёров, разговорами, толпами людей, быстрой сменой красок и громкой музыкой. Он смотрит прямо перед собой, размеренными морганиями отсчитывая время. Микки держит его за руку. Да, именно он держит, потому что Йен не отвечает взаимностью. Его пальцы расслаблены в захвате ладони Милковича. Брюнет яростно часто пружинит левой ногой и кусает трубочку, вставленную в картонный стакан. Он, в отличие от своего парня, думать может. И это медленно убивает его. Медленнее, чем сигареты, которые в последнее время слишком часто мелькают между красивыми пухлыми губами. Видеть Йена таким невыносимо. Потому что понятно, что ему плохо и некомфортно. Его ничего не удивляет, не пугает, ни резкий звук сирены, ни внезапная вспышка автомобильных фар. Он явно находится где-то не здесь. Часами наблюдает какой-нибудь предмет, не стоящий такого пристального внимания: пятно на стене, крошку на скатерти, лужицу воды на кафеле в ванной или царапину на своей шее. Микки давно не видел его эмоций. Никаких. Ему всё равно буквально на всё. Вытащат ли его утром из постели, приготовят ли ему еду, какую одежду напялят и куда отведут. - Йен, тебе не жарко? - Нет. - Может, хочешь чего-нибудь? - Нет, всё нормально. - Если что-то понадобится, скажи. - Хорошо. И так из раза в раз. Изо дня в день. Уже несколько недель, которые скоро сложатся в месяц... И он ничего не говорит. А вопросов за это время накопилась целая масса: "Что с тобой?", "Из-за чего это с тобой?", "Как я могу это исправить?", "С чего это всё началось?", "Ты вообще меня слышишь?" - У тебя что-нибудь болит? - Нет. - Может быть ты устал, пойдём домой? - Не знаю. - Хочешь завтра со мной за продуктами? - Не знаю. Сначала Микки было просто волнительно. Казалось, что это просто настроение такое, недолгое. Потом стало не по себе из-за отсутствия возможности повлиять на ситуацию. Дальше был жуткий страх. Ужас от осознания того, что может случится вследствие такого поведения. Микки как можно дольше оставался с Йеном, когда это становилось невозможным, сбагривал своим или его родственникам, когда получалось, брал к себе на работу. Но вскоре понял: Йен ничего с собой не сделает. Потому что он вообще ничего не делает. Вот даже сейчас: что он высматривает? Ничего. Он слышит что-нибудь? Вряд ли. О чем он думает? Да кто ж его знает! На экране счастливые лица и большой пассажирский самолёт. Согласно аннотации, скоро он потерпит крушение, и большая часть людей погибнет. Микки постоянно отрывается от фильма и смотрит на Йена. Как будто боится, что боковое зрение его обманывает и что сейчас парень тихонько растворится. Исчезнет. Как будто он сейчас здесь, а не где-то глубоко внутри себя. Ещё раз собираясь спросить какую-то фигню вроде "Тебе удобно?" Микки поворачивает голову придвигается к уху Йена. Вдруг картинка резко меняется, музыка взвизгивает и громко долбит по ушам, два самолёта на экране сталкиваются и в одном из них образуется зияющая дыра. Она вытягивает из салона пассажиров и люди кричат, стремительно и некрасиво выпадая из железной птицы. Те, кто остаются в раненом самолёте, орут и хватаются за кресла и друг за друга. Одна девушка слишком комично ударяется о ручку сиденья, падает и вылетает в дыру, раскинув в стороны ноги и руки. Сзади слышится смех. Йен дёргается. Нервная мелодия вперемежку с криками не помешала его слуху выцепить из пространства неприятный протяжный хохот. Парень встаёт, резко разворачивается. Ладонь Микки повисает в воздухе, а её обладатель подрывается с места. Йен смотрит наискосок на мальчиков, один из которых смеётся, не стесняясь выражать свою реакцию на увиденное, а второй улыбается, обнажая верхний ряд неровных зубов. Он смотрит долго, в общих чертах всё как обычно, но маленькая деталь впечатывается в сознание Микки и взрывается оглушительным салютом. Безразличное ко всему лицо изобразило злость. Йен поджал губы, задышал глубоко и напряжённо, и теперь злобно смотрел на веселящихся из-за нелепо показанной смерти мальчиков. Микки старается запомнить все составляющие ситуации. Если это спасение, тот шанс, дарованный им небесами, то он ухватится за него и не отпустит никогда. В любом случае, сейчас что-то произойдет. Возможно, Йен даже изобьёт двух малолетних придурков, правда, Микки не понял, по какой причине. Но рыжий стоит, никак не пытаясь привлечь к себе внимание, смотрит... И быстрыми шагами отправляется к выходу. Милкович, слегка помедлив, несётся за ним. Он не кричит ничего вслед, боясь испортить то, чего добивался несколько недель. Хотя сейчас он не смог бы четко сформулировать, чего именно. *** Йен стоит лицом к стене напротив зала, когда Микки догоняет его. Он упирается лбом в холодное каменное покрытие, глаза крепко зажмурены. - Эй, - осторожно и тихо зовёт Милкович. Парень не отвечает. Он весь как-то болезненно сутулится, сжимается. Так хочется взять его на руки, отнести домой, завернуть в два пледа, защитить от всего, что его могло расстроить и от того, что расстроило сейчас. - Йен, - ещё раз говорит Микки и на этот раз касается локтя рыжего. Из левого глаза выдавливается маленькая слезинка. Рот искривляется и уголки его уползают куда-то в стороны. Спина мелко подрагивает, с каждым всхлипом всё заметнее. Милкович замечает это и делает плавный шаг вперёд, разворачивая своего парня и обнимая его. Йен не обнимает в ответ, но утыкается лицом в плечо Микки, начиная плакать. Брюнет гладит его рукой по спине, целует в висок и шепчет на ухо в перерывах между поцелуями: - Ш-ш-ш. Всё хорошо. Ш-ш-ш. Парень негромко плачет, всхлипывает и сопит в толстовку Милковича. И тот радуется, хотя в обычной ситуации радоваться горю любимого человека было бы, мягко говоря, немного противоречиво. Но! Это оно. Начало конца депрессивного состояния. Странная мысль, но ведь больше ухватиться не за что. Может быть, Йен наконец расскажет, что происходит. Может прямо сейчас выплачет боль, накопившуюся за последний месяц. Всё-таки это лучше, чем просто никак не реагировать ни на один внешний раздражитель. А может это только начало... Но Микки отгоняет мысленную вспышку о плохом и сосредотачивается на Йене. - Пошли домой, чего здесь торчать, - предлагает брюнет, когда парень немного успокаивается. Он выпускает его из крепких объятий. Рыжий протирает лицо рукавом водолазки. Микки берет его за руку, и на этот раз Йен слегка ее сжимает. Видимо, на большее сил пока не хватает, но Микки всё равно безумно счастлив. Всё-таки это конец. Это лучший конец чего-либо в жизни Милковича. По крайней мере он надеется на это так сильно, как только может на что-то надеется. *** Дома Йена снова накрывает. Он садится на диван и внимательно вглядывается в выключенный телевизор, напряжённо застывая и сжимая пальцами ткань брюк. Микки присаживается рядом, но решает, что этого будет недостаточно. Он становится перед Йеном и опускается на колени, разжимая его ладони. Очень холодные. Милкович растирает их своими руками по очереди, согревает, но не торопится отпускать. Рыжий смотрит на его манипуляции так же грустно, вымученно, но одновременно с этим безразлично, как только что смотрел в телевизор. Как сегодня смотрел кино. Как вчера смотрел перед сном в потолок и как неделю назад на остывший ужин. Микки тоже смотрит на своего парня. С надеждой, что ли. Или с теплым желанием помочь. Но с абсолютным осознанием того, что сам сделать ничего не может. Надо действовать вместе. Он наклоняется, сводит руки Йена в своих и целует их. Один раз, четвёртый, седьмой... Они мягкие и податливые. Всё равно слегка холодные. И такие бледные... Вдруг пальцы начинают дрожать, а уголки губ снова расползаются в стороны. Слёз нет. Скорее всего, закончились в кинотеатре. Йен прерывисто всхлипывает, сильно сжимает веки и дрожит уже всем телом. Микки усиленно гладит его по рукам до плеч и обратно, ещё раз целует ладони. Теперь он готов делать всё, что не доделал за последние несколько недель. Всё, что угодно, лишь бы то, что началось сейчас, продолжилось и переросло в нечто большее. В то, каким Йен был раньше. - Что я могу сейчас сделать? - тихо произносит Микки, смотря в глаза парню. Тот не отзывается. Но буквально через пару поверхностных всхлипов он поднимается с дивана и падает на пол рядом с Микки. Несильно наваливаясь на брюнета, рыжий крепко стискивает его и зарывается лицом в толстовку, продолжая вздрагивать. Буквально несколько мгновений Милкович тупит. Он явно не ожидал такого от Йена, как не ожидал от старой входной двери, что она вдруг перестанет скрипеть, или как не ожидал от жизни, что она сможет его чем-то порадовать без дальнейшей тяжёлой оплаты. Но потом Йен ослабляет хватку: парень слишком слаб, чтобы долго напрягать мышцы. - Идём, - Микки берёт ситуацию под контроль, поднимает рыжего и буквально за руку отводит его в спальню. Йен ложится на кровать лицом вниз, пропихивает руки под подушку и затихает. Милкович укладывается рядом на бок и мягко перекатывает рыжего на спину. Тот, поддавшись, безвольно раскидывает конечности по кровати и смотрит в потолок. Помня про внезапное действие в ответ на очередное уже приевшееся "Что я могу сейчас сделать?" Микки придвигается к Йену вплотную и не крепко, а очень осторожно и нежно обнимает. Пальцы легонько поглаживают ткань водолазки, которую рыжий не снял по приходу, губы прижимаются чувствительными поцелуями в щёку, скулу, снова в щёку, ухо, шею, снова ухо. Вскоре рука, которая находится под спиной Йена, неприятно затекает, и Микки вытягивает её, подкладывая себе под голову. Милкович замечает, что во взгляде рыжего появляется некая осмысленность. Или это только так кажется? Взгляд не вперивается в одну точку, а иногда, раз в несколько минут, путешествует по ровному одноцветному покрытию потолка. Или это игра мозга, подкидывающая в восприятие то, что он хочет увидеть? Йен глубоко и тяжело вздыхает и закрывает глаза. Потом резко (насколько это возможно в его состоянии) поворачивается на бок и снова сжимает Микки в длинных бледных руках, как плюшевого медведя. Так отчаянно зарывается лицом в его одежду. Сопит и шмыгает носом. Милкович гладит его свободной рукой по спине круговыми движениями, продвигаясь выше нежно приглаживает волосы, укладывая пряди то на одну, то на другую сторону, то разделяя их пополам. Он думает, как может всё в один момент поменяться. Утром он и мечтать не мог о том, что Йен хоть пальцем его тронет. Но вот спустя какие-то жалкие пятнадцать часов они лежат в обнимку, причём именно по инициативе рыжего. Заплаканного рыжего. Небезразличного хотя бы к чему-то рыжего. Микки испытывает сейчас счастье и безудержную гордость от того, что он наконец смог расшевелить парня. И если ему повстречаются те мальчишки из кино, он их, наверное, расцелует, как бы двусмысленно и противозаконно это бы не звучало. По поводу чего они там веселились? Не важно. Не это в данный момент важно. Чмокнув Йена в макушку, Микки уже готовится поспать, надеясь, что утро вечера мудренее и завтра снова подвернётся ситуация, благодаря которой взгляд рыжего парня станет ещё осмысленнее. Только Йена опять надолго не хватает: он так же стремительно возвращается на спину, однако плотно прижимается к Микки. - Холодно? - спрашивает брюнет. - Да. Мне холодно. Принеси одеяло. Милкович сегодня просто обречён удивляться "выходкам" своего парня. И так рад. Он хотел этого долгие несколько недель, которые показались годами из-за того, что большинство времени уходило на созерцание безжизненного Йена и бесконечные попытки угадать, что ему нужно. Микки тащит огромный тяжёлый плед. Укрывает рыжего, а затем и сам заныривает под тёплое покрывало. Йен поворачивает голову к брюнету, берёт его руку в свою и слегка сжимает. Под пристальным взглядом Милкович чувствует себя неуютно. Но усилием воли он заставляет себя не опускать глаза ни на секунду. Возможно, это именно то, что нужно. Да даже не "возможно" - он уверен, что сейчас это нужно. Йен крепче сжимает руку, шире распахивает глаза и говорит еле-еле, чуть громче шёпота, будто сообщает самую важную тайну своей жизни: - Они смеялись, Мик. Микки решает отвечать не сразу, чтобы не спугнуть импульс Йена начать разговор. Выжидая время, он пытается натянуть на лицо осуждающее выражение, чтобы показать, что ему не пофиг на ситуацию и что он понимает, почему Йена это так задело. - Придурки. Мелкие, вот и не понимают ничего, - так же негромко замечает Микки. - Она умерла, а они смеялись. Теперь немного яснее. Вероятно, смерть одной из пассажирок самолёта развеселила пацанов. И Милкович вполне может их понять и оправдать. В фильмах никогда не могли добиться показа реальных сцен гибели человека. В большинстве случаев это было сильное художественное приукрашивание действительности. И хотя Микки не удалось увидеть, как умерла эта самая "она", он вполне мог допустить, что это могло быть в какой-то степени смешно. Но Йен продолжает смотреть на него с надеждой, которая слегка смешивается с болью и отчаянием. И Микки не может поделиться с ним своими размышлениями. По крайней мере, сейчас. - Это ужасно, - произносит брюнет, - я вижу, тебя это сильно расстроило. Но люди бывают разные, Йен. Кому-то суждено быть дебилом. Рыжий продолжает смотреть на него, и в его глазах снова стремительно накапливаются слёзы. Он приподнимается на локтях и ложится лицом на грудь Микки, попутно захватывая в кулаки ткань его толстовки и безжалостно сминая её в порыве выплёскивания эмоций. Милкович обхватывает его спину руками, нежно гладит, долго целует в макушку. Микки счастлив. Впервые за долгое время у них состоялся такой продолжительный и содержательный диалог. Йен был с ним, а не в какой-то своей галактике. Он не безучастно отвечал на вопросы и реагировал на ответы. Это было больше всего похоже на то, что он вернулся. Когда тело рыжего перестаёт вздрагивать, Микки проводит рукой по его волосам, убирая их назад. Йен поворачивает голову на бок. - Мне страшно, что ты умрёшь, - осипший от слёз тихий голос доносится до Милковича. - Ну уж нет, я тебя здесь одного не оставлю. Но и ты тогда... - Микки не договаривает, потому что считает, что и не должен. Если Йен догадается о смысле недосказанной фразы, хорошо. Не догадается - ещё лучше. Брюнет приподнимает рыжего за подбородок, чтобы тот точно услышал следующие слова: - Я никогда и никуда не уйду. Йен продолжает всхлипывать, но не отводит от Милковича красных мокрых глаз. И на этот раз в его взгляде столько осмысленности, сколько Микки не помнит давно. Он правда вернулся.