Зверь

      Зверь крался по заснеженному лесу. Мороз трещал в заиндевелых еловых лапах, а каждый звук эхом разносился под лесными сводами, постепенно теряясь в глубоких сугробах, но Зверь умудрялся двигаться стремительно и практически бесшумно. Темнота и тишина окружали его холодным колким коконом. Казалось, что весь лес застыл, боясь пошевелиться: не было слышно ни волчьего воя, ни скрипа сминаемых ногами сугробов. Лишь совы на самых высоких ветвях опасливо поворачивали головы, краем глаза успевая заметить промелькнувшую мимо тень.       Голод гнал Зверя вперёд.       Он чуял ещё живую кровь и предвкушал, как заставит жертву захлебнуться собственным криком, впившись зубами в ещё трепыхающаяся плоть. Запах становился всё более отчётливым, и Зверь ещё сильнее пригнулся к земле, приготовившись к прыжку и почти полностью слившись с окружающими тенями. Деревья расступились, выпуская его на поляну, где стоял один-единственный человек.       Пронзительный вопль, разорвавший ночное небо, превратился в бульканье и затих. ***       Самая Длинная Ночь, предшествующая ночи Новорожденных Звёзд, вступала в свои полные права, когда в деревне раздался крик. — Эй все! Идите к часовне, да ворота покрепче заприте! Да не тяните, пока из лесу никто не выполз!       Ничего не понимающие разбуженные селяне собрались у часовни, пока деревенский охотник дядька Ермил сгружал с саней замотанный в дерюгу свёрток. — А что случилось-то? — спросил кто-то из толпы. — Не больше твоего знаю, да и не видать отсюда… Эй, кто там впереди! Не застите! — А спать меньше надо, тады и прийти вперёд других успеешь, а таперича жди! — Ой, Варенька, да что ж это творится-то! Никак беда стряслась, что всех посреди ночи подняли… — Да что случилось-то? Скажите, радь Звёзд на Горе, не то помру!       Вместо ответа охотник достал нож и разрезал свёрток. Толпа дружно ахнула и в ужасе отшатнулась. В дерюгу был завёрнут изувеченный труп. Рёбра несчастного были вывернуты наружу, словно кто-то или что-то с невероятной силой рвануло их в стороны, как ставни на окне. Вместо лёгких теперь был полусмёрзшийся кровавый студень, а сердце просто пропало. — Ох, Ермилушко… Да что ж это творится-то… — пролепетала какая-то тётка. — Неужто опять шатун в лесу объявился? — Нет, Любава, — дядька Ермил отошёл от саней и мрачно оглядел свою страшную находку. — шатун ежели на кого наткнётся, то до косточек обглодает. Помнишь Ваську Сизого, которого прошлой зимой в лес понесло, а мы с мужиками потом принесли, что осталось? Вот его шатун задрал. Этому всё равно, он и кишки с печёнкой сожрёт, и мозги из вскрытого темечка вылижет. А этого бедолагу что-то ещё порвало… Гляньте, оно только сердце у него вырвало, да кровушку выпило, а ничего другого не тронуло. Видите? Это чудище ему шею разодрало, чтобы до жил добраться. Я его когда нашёл, там вся полянка была красным залита… — Ох, Звёзды на Горе, за что ж нам всё это! Лето всё короче, зима с каждым годом всё холоднее, рысари всё чаще друг друга воевать ходят… Теперь ещё и чудище какое-то объявилось! — Цыц, хватит причитать! Эх, бабы, вам бы только вой поднять… Слухай, Ермил Желанович, а ты следов этой зверюги не видал? — Да были какие-то странные… — охотник задумчиво почесал бороду. — В сторону Громовой Груды вели… ***       Ледяной ветер, проносившийся по коридорам замка, раздувал гобелены и разносил по всем уголкам доносящийся из тронного зала отчаянный вой, полный боли. Вся прислуга собралась в жарко натопленной кухне и боязливо перешёптывалась: «Госпожа-сударыня Привениха опять воют…»       Рыкоса скрючилась под шкурами, стараясь не орать в голос. Когти и клыки втянулись, исчез жуткий янтарный блеск в глазах, и теперь о произошедшем несколько часов назад напоминали лишь еле заметные пятна на разодранном в лохмотья тёмном платье. Зверь насытился и спал. Но вскоре он снова проснётся, и голод опять погонит их в лес. И на этот раз он будет ещё сильнее, чем раньше.