симбиоз

дотторе помнит: десять и двадцать лет назад она была такая же. от кончиков волос до чуть отросших ногтей. нахида — нечто неизменное, константа в мире, который как скоростная машина бешено несётся вперед и слетает с шоссе, разбиваясь всмятку. нахида вросла в землю, как дерево. её десятилетия грызут и отравляют паразиты, но она — святейшее из существ — кормит их своим телом, гниет изнутри. поставь рядом с ней икону девы марии, и никто не заметит разницы. дотторе думает, что всё это слишком. — тебе пора избавиться от этого, — он брезгливо вскидывает ладонь, — я то ещё мерзкое создание, но они ещё хуже. а чтобы быть хуже меня, надо очень хорошо постараться. нахида смеётся. щурит ядрёные, как химикаты, глаза, спускается босыми ногами на холодную плитку. — единственное мерзкое в тебе — это чувство юмора. — то, что я не смеюсь с твоих каламбуров и считаю смешными шутки про больных детей, ещё ничего не значит. — ужасно, — в интонации ни капли осуждения. тонкие руки обвивают талию, тёплая щека прижимается к рёбрам. дотторе цыкает — она всегда делает это, когда он занят. он ставит кружку, в которой должен был быть кофе, на стол и оборачивается обыкновенно резко. его дёрганность привычна и давно не заставляет её вздрогнуть от неожиданности. дотторе трогает её лицо — вечно юное, неизменное, как мел, бледное. тонкие губы мнутся в улыбке, нахида ластится к холодным рукам, что пахнут железом и резиной. каким бы ни было прикосновение — её ответ всегда нежен. нахида принимает поцелуй горький, как цветок цинсинь, едва тёплый, как остывший кофе. дотторе достаточно эгоистичен, чтобы наслаждаться происходящим. он то ещё мерзкое создание, но смеет касаться кого-то столь близкого к божественному, как она. грех, достойный гильотины. он чувствует себя так, будто инквизиция мечтает увидеть его тлеющий труп. прекрасное чувство — этим можно упиваться годами. нахида щурит ядрёные, как химикаты, глаза. и дотторе думает, что она позволит делать с ней что угодно, пока сама того хочет. стоит пересечь черту, и нахида сама станет ядом. вытравит всех паразитов и продолжит жить веками, пуская корни в почву всё глубже. — что же мне нужно сделать, чтобы заслужить твою ненависть? она вновь смеётся, прикрывая рот ладонью. — что-то выдающееся. — например? — хмм… придумать самую отвратительную шутку про больных детей? дотторе, конечно, ухмыляется. шутит омерзительно-чёрно и ловит притворно-недовольный взгляд, но внутри всё же лелеет желание довести её до той крайности, когда это недвижимое смирение обернётся гневом. дотторе мечтает о дне, когда нахида захочет отомстить. и тогда он сделает всё, чтобы её паразиты умирали медленно и мучительно. обязательно сделает. нахида морщится, надевая самые мягкие кеды, которые они нашли в городе — не терпит обувь, скидывает её, едва переступая порог. обнимает его и целует в уголок губ, кутаясь в длинный белый шарф. — хайтам, наверное, снова будет ворчать. прости, сегодня тоже не могу остаться. — передай маленькому анчару, что теперь ты тоже моя мамочка. нужно уметь делиться. нахида прыскает, мягко щипая его за тыльную сторону ладони. смотрит снизу вверх, но дотторе не ощущает в себе и капли превосходства. — я убью тебя, если снова будешь дразнить его, — мягкая улыбка цветёт аконитом. дотторе отпускает её лишь потому, что уверен — в среду она вернётся и на несколько часов он будет единственным, кто целиком займет её внимание. и больше никаких паразитов, кроме него.