Скоро рассвет

Ветер тихо свистит, рассыпаясь вдали шелестом леса и разбиваясь на влажные брызги о смятое полотно океана. Перси теребит шнурок неоново-синей толстовки и хрустит мелкими камушками и сухой травой под кроссовками, невесело улыбаясь, когда ветер гладит предрассветной прохладой лицо и дышит мягко лесными травами, переспелой клубникой и морской солью, приносимой рассветным бризом. — Перси? — удивлённо звучит сзади. Перси оборачивается, выбитый из колеи тем, что его окликают сейчас, когда он, если быть честным, не так уж хочет быть окликнутым. — Нико? — выдавливает из себя Перси хрипло от молчания с самого заката и не самой приятной ночи, половину которой он думал, что не так с ним и его жизнью, а другую давился слезами над результатом размышлений. Нико кратко машет ему белой ладонью привычно-плавным жестом и смотрит тёмными глазами так, что Перси не может понять, о чем он думает. Перси даже благодарен Нико за то, что его лицо, белое и спокойное, как гладь фарфоровой маски, не выдает того, о чем он думает, потому что Перси бы точно не хотел сейчас видеть экспрессивные реакции на глубочайшую паршивость своего вида. Хотя, он бы стерпел, лишь бы не жалость и разочарование, лишь бы не… — Не знал, что ты этой ночью возвращаешься, — заставляет себя говорить Перси чтобы просто не молчать, царапая горло и треская губы наждачкой негромкого хрипа слов. Он прячет подрагивающие от холода и не так давно отпустившей истерики руки вглубь синевы карманов и бессмысленно мнёт пальцами твёрдый корпус анаклузмоса, чтобы руки были заняты хоть чем-то. — Ты шёл к океану? — спрашивает Нико нейтрально, и Перси уже не очень нравится то, что он совсем не понимает, о чем думает Нико. Будто перенял у Джейсона манеру держаться нечитаемым куском римского бетона, цербер его оближи, с кем поведёшься… Вот сам Перси кристально чист и ясен, как на ладони со всеми своими слабостями, которые должны были увидеть только тихий морской бриз, ленивый перекат ещё тёмных с ночи волн и визжащие вдали чайки. Стоит, спрятав руки, заебанный и неряшливый, с серебром седины в черном гнезде нечесанных волос, потому что не было времени их покрасить, одолжив краску в домике Афродиты. Красуется синевой теней под глазами, алыми от раздражения белками и влажным переливом зелёно-океанской лазури радужек, ещё более ярких, чем обычно, и это конечно классно, но только в три ночи в гордом одиночестве перед зеркалом, после истерики пялясь на своё отражение чуть больше вечности, обаятельно улыбаясь и весело сияя, когда в глазах мёртвое море, а в голове в паутине мигрени и целый ноль понимания, что с ним не так и что дальше делать. — Да, — отвечает Перси, потому что не хочет врать, да и тупо это, если ему некуда больше идти в лагере на рассвете и Нико сразу распознает ложь. — Можно с тобой? — Можно, — кивает Перси автоматически, потому что ему кажется, что грубо было бы отказать Нико, когда он внезапно вызвался прогуляться с ним. Перси и так слишком много ему грубил, и чаще всего незаслуженно. Нико бледно ему улыбается и молча идёт рядом. Перси нервно сжимает анаклузмос, и рельеф колпачка больно впивается в подушечки пальцев. Нико ничего не комментирует и не спрашивает, молча идёт, смотря на голубо-серую перед рассветом даль, и Перси косится на его посвежевшее от отдыха лицо ожидающе, едва не требовательно, потому что ну не может же он вызваться пойти с ним к океану и даже не пытаться завязать диалог. — Я тоже не знал, что вернусь этой ночью, — говорит Нико. — А? — оборачивается к нему Перси, потому что он не привык говорить с кем-то и при этом смотреть куда-то в сторону, даже если в той стороне океан. — Я хотел вернуться в нормальное время, но в Подземном мире перепутал день и ночь сотню раз подряд, поэтому выбрал время чисто наугад. И не угадал. — Зато рассвет увидишь, — усмехается Перси мягко, и его почти вдохновляет идея увидеть рассвет на океанском побережье. — Не то, чтобы я особенно стремился к этому, — тянет Нико. — Мне всё равно как-то. — Не знаю, что насчёт рассвета, но океан точно достаточно красивый, чтобы стоить твоего внимания. Они подходят к серо-сиреневой кромке воды, обшитой по краю кружевом белой пены. Перси на ходу стягивает кроссовки и кидает куда-то в сторону, и его босые ноги проваливаются в рыхлый серый песок, а прохладная влага щекочет стопы и покрывает тёмными пятнами штанины джинс. — Не замерзнешь? — спрашивает Нико, удивлённо косясь на него. — Не-е, — тянет Перси, идя по тёмной полосе излизанного волнами песка. — Я закалённый. Да и в сравнении с Аляской тут и песок, и водичка вполне себе тёплые, знаешь. Мелкая галька и редкие ракушки привычно колят ноги, щиколотки неизбежно опутает пара нитей зелёных водорослей и на коже останется белесая плёнка морской соли, но Перси всё равно, потому что он чувствует мокрую рыхлость пляжного песка и мягкие касания океана, самого его края, но и этого хватает, чтобы дышать стало чуть легче. Перси дышит глубоко и размеренно, и в лёгкие густо льётся морская соль, прохладная влажность океанского бриза и кисловатый запах темно-зеленых водорослей, прибитых к берегу ночью. Он чувствует себя будто дома, он наслаждается накатившим мягким приливом умиротворением и едва заметно, но искренне улыбается задумчиво чему-то впереди на неровной тёмной полосе, отделяющей океан от суши. — Перси, — тихо, будто сомневаясь, стоит ли делать это, зовёт его Нико. Если что, у Перси остаётся шанс притвориться, что он не расслышал тихий голос за шипящим перекатом волн и ленивым криком чаек, и он уверен, что Нико даёт ему этот шанс осознанно. — Что случилось? Если ты хочешь поговорить… Перси беззвучно выдыхает, убирает с лица истрепленную ветром чёлку, уже слегка липкую от солёной влаги, и думает притвориться, что не слышал Нико, что тень за его плечом невидима и беззвучна, явно не громче океана. И передумывает. — Мы с Аннабет расстались. — Оу, — слышит Перси из-за плеча и даже оборачивается посмотреть на Нико, потому что ему любопытна его реакция. Но Нико уже успевает взять себя в руки, и Перси снова не может понять ничерта по гладкому фарфору его лица. Это начинает подбешивать. — Не ожидал такого поворота событий? — ухмыляется Перси насмешливо, и Нико к его безумной радости неловко тушуется, проявляя хоть одну ясно читаемую эмоцию. — Не думаю, что нашего расставания мог бы ожидать вообще хоть кто-то. А мы расстались — и я скорее удивлён, что мы сделали это только сейчас. Они стоят друг напротив друга, Нико — на границе, где сухой песок сменяется влажным, Перси — по щиколотку в холодной поутру воде. Нико смотрит на него удивлённо и непонимающе, и Перси вполне искренне смеётся этому. — Видел бы ты себя, — фыркает он. — Если на эту новость все будут реагировать так, это будет довольно весело. Нико снова прячет эмоции, и Перси хочет ударить себя по пустой макушке, в которой паутина отборных полубожественных менталок, океанские волны плещут о череп солью и тиной и мозги реально рыбьи. — Прости, просто… — Нико неопределённо взмахивает тонким белым запястьем. — Вы двое… я думал, вы до конца дней своих будете вместе. — А мы расстались. Оно и к лучшему. — Почему? Перси смотрит вниз на колебание полупрозрачной серой воды, за его спиной уходящей в мутную глубь тусклой синевы. Вода лениво тянется от его ног к линии, на которой стоит Нико, пытается цапнуть его угольные кеды белым краем мягкой пены и возвращается обратно. Стоял бы Перси чуть дальше, его бы успокаивающе качало тягой воды вперед-назад, и он бы зашёл глубже, по пояс, по грудь, по тёмную макушку, он бы поплыл вперед и может побродил бы по дну в полумиле от берега, если бы был один. — Ты спрашиваешь, потому что просто любопытно, как это так Джексон и Чейз расстались, или тебе реально не поебать на то, что у нас происходит? Перси улыбается блекло, как тени на беспокойной утренней воде, и пытается звучать непринуждённо, но в голосе холодом чистой ключевой воды растекается непривычная серьезность. Нико тоже заметно серьезнеет, но отвечает твёрдо, не колеблясь, и смотрит уверенным взглядом прямо в зелёную лазурь глаз Перси. — Нет, мне реально не поебать на то, что происходит у тебя. Перси гадает, почему Нико намеренно опустил Аннабет, почему Нико намеренно убеждает, что ему не всё равно на Перси, почему Нико вообще не всё равно и что вообще творится в белом фарфоре его черепа под густо-черной тенью отросших волос. Однако Перси решает подумать об этом позже, когда будет на это время и не будет так лень ломать себе мозг. — Она сказала, что никогда меня не любила, — легко рассказывает Перси, и по бледной ряби, пробежавшей по лицу Нико, понимает, как же паршиво и больно это звучит. — Просто я удачно подвернулся под руку, когда она пыталась забыть Луку, и это было приятно и весело обоим, а потом я пропал, а потом война и Тартар бок о бок, и у нас не было особо времени разбираться, что не так с нашими отношениями. Перси практически во плоти видит, как Нико хочется что-то сказать, выдавить из себя хоть какое-то подобие человеческого языка, но он не может, потому что слов просто нет и он понятия не имеет, что люди говорят в таких ситуациях. Перси практически смешно. — А ты… как к этому отнёсся? — едва не робко спрашивает Нико, очевидно понятия не имея, что и какими словами спросить, но Перси видит, что ему действительно не похер, и пытается сформулировать ответ как можно тщательнее. — Ну, она дорогой мне человек, кем бы мы друг другу ни были, и я уверен, что мы сможем продолжить быть друзьями, потому что оба этого хотим, и от понимания этого легче, намного легче. Не знаю, насколько бы мне было хуево, если бы я сейчас думал о том, что из-за этой всей херни потерял её навсегда. — Перси весело ухмыляется и продолжает наигранно легкомысленным тоном, которым всегда говорит о том, что причиняет ему боль. — Ну а так, поистерил немного, словил экзистенциальный кризис на тему, что я за хрень такая вместо человека и как и с кем мне жить эту жизнь дальше, если я не способен выжить в одиночестве. — Но ты не одинок, — тихо отвечает Нико, и Перси всё бы отдал, чтобы прочитать в его тёмном взгляде хоть что-то, потому что его рвёт на куски чувство, будто он стоит перед Нико безоружный и обнажённый, весь как на ладони чист и ясен, простой как пара центов, и Нико знает о нём всё, в то время как он о Нико — ничего совершенно. — У тебя есть немало людей, готовых тебя поддержать и быть рядом. — Я знаю, — улыбается Перси тепло, но тепло из его улыбки стекает остывшей струйкой в прохладный шорох океанских волн, когда он продолжает: — но я немного не это имел в виду. Перси видит, что во взгляде Нико что-то меняется, когда тени в темноте его глаз мешаются, путаясь, и думает, что Нико что-то скажет, но Нико молчит. Перси кивком головы указывает в сторону, предлагая пойти дальше, и посеребренная чёлка в нечётное количество раз сбивается солёным ветром ему на глаза. Он плещет голыми ногами по воде, щиколотки щекотит тина, а пятки до крови колет ракушками и острыми краями камней, тут же залечиваясь морской водой, и боги, это так глупо, что Перси это успокаивает, он наверняка выглядит легкомысленным ребёнком, как и всегда, и он заставляет себя не загоняться по этому поводу. За последние несколько часов он и без того слишком сильно загнал себя на обширный спектр разномастных тем. Они идут в почти некомфортной тишине, когда Перси глупо хихикает. Если Нико думал о том, что Перси слишком ребячливый и несерьезный, то у него теперь есть ещё один довод. — Ты чего? — спрашивает Нико. Перси разбирает в его голосе интерес и, радуясь ещё одной маленькой победе, улыбается так широко, что обветренные губы противно саднит. — Да я, блять, придурок, ничего нового, — фыркает Перси. — Подумал о том, что мы с Аннабет оба были влюблены в Луку, и было бы пиздецки весело, если бы мы оба пользовались друг другом, чтобы забыть его. Нико, до этого неспешно идущий рядом по границе сухого и влажного песка, резко останавливается, и Перси судорожно перебирает сказанные им слова в поисках того, что могло вызвать такую реакцию. — Пожалуйста, скажи мне, — Перси, холодея от медленно ползущей по хребту волны внезапного страха, оборачивается к Нико, тоже замирая, и нервно сжимает анаклузмос в кармане, чтобы его рельеф до боли впился в ладонь. — Что для тебя не проблема, что мне… что я би. Потому что я реально не хочу сейчас ссориться с тобой из-за своей ориентации. — Не, — слабо мотает головой Нико, будто заблудившись где-то в своих мыслях и не вполне осознавая реальность. — Нет, всё в порядке, просто… Кастеллан, Перси? Серьёзно? — Ну-у, — тянет Перси. — Мне сложно оправдаться, но… Мне было слишком мало лет, а он был такой до ужаса притягательный и чуть ли не единственный, кто относился ко мне здесь с симпатией, помогал и поддерживал, и даже если я знаю сейчас, что это всё было ложью, тогда это было важно для меня. Он сам был важен для меня, он был таким прям ну некуда круче, он учил меня фехтовать, и вот тут я реально ему обязан. Он был неприлично талантливым манипулятором и точно знал, как втереться в доверие к идиоту вроде меня, да и кому вообще угодно — его любили все поголовно, я не один такой тупой оказался. Выяснить, что он враг, он хочет моей смерти и мне придётся с ним воевать было… неприятно. — Звучит как пиздец, — едва слышно бормочет Нико, заметно ошарашенный. — Пиздец это вся моя жизнь, — ухмыляется Перси, сверкая мёртвыми бесами зелено-океанских глаз. — На любой вкус и цвет, какой бы кромешный ужас ты ни представил, скорее всего, это было в моей жизни. — Перси, серьёзно, это… больно, реально больно. — Да, — фыркает Перси. — Я заметил. Неприятно. — Он мрачнеет, будто растревожили воду на мелководье, подняв со дна пыль и тину. — Аннабет было намного хуже. Она знала его с детства, она была влюблена в него дольше и крепче, и она не разочаровалась в нём так запросто, как я. — То, что ей было хуже, не отменяет того, что тебе самому было паршиво, Перси. — Ты говоришь такие умные вещи, которые я ненавижу слышать. Предпочитаю забить хер на свои чувства, чтобы оно там как-то само разобралось. Да и не так уж прям мне было паршиво, подумаешь, первый человек, в которого я за свою жизнь влюбился, пытался меня прикончить, не ну а кто прикончить меня не пытался? — Перси читает в переплете теней взгляда Нико печаль, и от этого его неприятно грызёт раздражение. — И только не надо меня жалеть, пожалуйста. — Прости, — выдыхает Нико. — Ничего не могу поделать с тем, что мне не наплевать на тебя. Перси не отвечает и запрещает себе думать, запрещает себе вслушиваться в бледный фантом эха сказанных слов. Он позже обломает весь мозг о все углы и лезвия того, что говорил ему Нико этим утром, а пока он слишком устал для этого. — Перси, — тихо зовёт Нико, смотря вдаль за плечо Перси. — Рассвет и правда красивый. Перси, прохладно шелестя ногами о покорно раскинувшийся мятым сиренево-серым полотном океан, встаёт к Нико плечом к плечу и оборачивается к рассвету, плавящему в белом золоте чистую гладь небосклона.