Надо было раньше...

— Серый, ты чего? — ошалело таращится Олег, чем до тихого смешливого фырчания веселит Серёжу. Тот только улыбается игриво, густую рыжую копну за спину перебрасывает и медленно, но неумолимо, принимается расстёгивать пуговицу за пуговицей. Раздевается… В ушах набатом стучит. Во рту сохнет мгновенно. Олег ловит ладони Серёжи в свои, к груди прижимает. Туда кладёт, где под рёбрами гулко стучит взволнованное сердце. — Не надо! Ты что… — слова всё не идут на язык. Непослушные, они вовсе сбежали из головы, будто не было никогда. Ни звоночка, ни письма, и поминай, как звали. — Да разве ж так можно… Ни пристыдить, ни остановить толком у Олега не получается. Серёжа лишь губу прикусывает, тщетно останавливая улыбку, растягивающую их, и руки отнимает. Смотри, мол, Волче, смотри! И Олег смотрит. Да и какой у него есть выбор? Оглядывается воровато, будто чужое крадёт, будто не предлагали ему, а он взял. Но ведь не так это. Серёжа и предложил, и оголяться вдруг сам начал. А рубаха тем временем, пока Олег ерундой всякой голову забивает, с узких бледных плеч на кровать опадает, стекая по шёлковой коже, будто струится. Хочешь, не хочешь — залюбуешься. Олег слюну тяжёлую, противную сглатывает, глаз не отводит. Больше не может, словно приклеенный. У Серёжи аккуратная небольшая грудь, яркие соски, сразу привлекающие взгляд. От прохладного воздуха, гуляющего по комнате, они набухли, и Олег ощутил навязчивое желание коснуться их. Языком, губами, пальцами — не важно. Главное — потрогать. И ведь у самого грудь почти такая же, только он ведь альфа, и до своей груди ему дела нет. А Серёжа… Серёжа — омега. Омега… От этого слова, от имени Серёжи на губах так сладко-сладко становится, и Олег губы раскрывает, едва не причмокивая. Серёжа красивый. Красивый такой, что Олег всего на мгновение глаза прикрывает от шока. Ведь друг! Они всегда друг для друга друзьями были, чуть ли не братьями. А он сейчас своими глазами так на брата смотрит! Стыдобища. Стыдно — жуть. Но ресницы вновь распахиваются, глаза наблюдают жадно. А Серёжа — бесстыдник — привстаёт на коленях, заправляет чуть вьющуюся прядку за очаровательно порозовевшее ушко, и ладонь обратно вниз опускает. Завязки на его штанах не мешают ничуть. Он их даже не замечает, когда тянет за резинку вниз, открывая Олегову взгляду простые тёмно-синие трусы. Такие у каждого в детском доме. А Серёже бы что-то другое. Красивое, утончённое, что его красоту бы подчёркивало, а не прятало. Олег прерывисто вздыхает. Даже звук издать боится, дышит тихо-тихо, словно чуть громче вздохнет — Серёжа испугается, прикроется стыдливо и Олега дураком обзовёт, как девочки делали. Олег сам к ним в раздевалку не лез никогда — зачем — зато слышал, когда другие мальчишки лезли. Но Серёжа не такой. Не смеётся по-дурацки, не прикрывается. Наоборот, ещё охотнее открывается ему. Доверяет. Доверие. Какое это приятное и тёплое слово. Олег знает — доверие надо заслужить кропотливой работой, заботой и вниманием. Он знает, потому что в детстве это доверие у Серёжи получил с таким трудом. Конфеты для него у МарьИванны таскал, у хулиганов рисунки отбирал, а потом хвалил, действительно считая их красивыми. Жаль было, когда портили, но Серёжа после, расцветая довольным румянцем, рисовал ещё лучше. Потому что тогда у него появилось, для кого стараться. — Олеж, — шепчет Серёжа тихо, в глаза по-лисьи заглядывает. Рыжий хвост позади него пушится, медленно из стороны в сторону переваливается. — Ты хотел… — тихо напоминает и прикусывает губу, вмиг теряя весь свой запал. Неужто застеснялся и впрямь? Олег не искушает судьбу. Кивает, гулко сглатывая. Тянется медленно, боясь предать доверие, подползает ближе и осторожно вдыхает аромат Серёжиной кожи. Пахнет полынью и персиком, немного сладким кокосовым молоком. Серёже идёт. Олег бы сказал, что Серёже идёт всё. Серёжа, вмиг оробев, замирает ланью перед загнавшим её волком, касается плеч Олега, поглаживает, будто успокоить хочет. «Ну что ты…» — думается Олегу с нежностью. — «Как же я навредить тебе могу?» И ведь правда не может. Отстраняется так же медленно, кивком головы просит Серёжу наконец-то закончить то, о чём они говорили буквально пару долгих минут назад. И вместо Серёжи вдруг видит лиса. Чуть взъерошенного, любопытного, но знакомого до боли. И сомнения не возникает, что узнал бы всегда, даже будь сейчас Серёжа окружён своими сородичами, похожими один к одному. Улыбается, тянет руку к рыжей макушке и гладит, ведёт ладонью к пушистому уху с любопытством. Красивое ухо. Как и весь Серёжа. Ярко-рыжий, с пронзительными и родными голубыми глазами. — Ты невероятный, Серёжа, — заворожённо шепчет Олег и отдёргивает руку, когда друг вновь оборачивается человеком. — Прости, Олеж. Я бы побыл лисом подольше, но ты… — не договаривает, опускает смущённо взгляд вниз и стыдливо накрывает пах ладонями. Сейчас его не прикрывает даже тонкая ткань трусов, так что Олег точно заметил бы, если бы тоже взглянул. — Мне нужно привести себя в порядок, — шепчет задушенно и торопливо поднимается, прикрываясь рубашкой. — Нет. Стой! — выпаливает Олег куда раньше, чем успевает одуматься. Понять, что именно сейчас хочет предложить. И сам заливается краской, опускает взгляд, так и не коснувшись тонкого запястья. — Я… Можно мне попробовать кое-что? — Что? — Серёжа стоит босой на холодном полу. Весь он сейчас — натянутая струна, будто издёвки ждёт. Да от кого?! От Олега! — Хочу попробовать… Тебя… Поласкать? — жмурится, боясь, но ожидая отказа. Они друзья, а Олег решил переступить черту. Так друзья не делают. Не смотрят на своих друзей так голодно, не думают о красоте их груди, не ловят себя на похотливой и уродливой мысли о том, как приятно было бы лизнуть ярко-розовый сосок на этой самой груди. Но слышит абсолютно другое. Серёжа вдруг расслабляется. Вздыхает тихо и плечи его опадают, а голова наклоняется немного в бок. Олег слышит шелест усмешки, а потом на его коленях оказывается Серёжин вес. — Можно, — тихо шепчет Серёжа. И у Олега будто последние тормоза срывает. Он обнимает тонкую талию ладонями, жмёт Серёжу к себе ближе, в шею носом утыкается, ведёт вверх с нажимом. Так давно хотелось. Так давно… Боже. Во снах эти плечи видел, эти невозможные веснушки и худые длинные ноги. Этот запах его повсюду преследовал. И сейчас Олег ощущает себя оголодавшим, дорвавшимся до еды хищником. Серёжа глубоко дышит, и Олегу чудится, что тихонько постанывает. Он ничего почти кроме своего шумного дыхания и биения сердца и не слышит. Целует за порозовевшим ушком, лижет жадно, будто желая омежий запах слизать, чтоб только для него, только его. Опускает Серёжу на узкую кровать и зацеловывает тонкую шею. — Олеж. Помедленнее, — тихо просит Серёжа, гладит по спине, лопаткам, успокаивая. — Я — вот он. Никуда не денусь. И Олег верит. Прислушивается к нему. Уже медленнее, совсем нежно касается губами мягкой кожи, собирает аромат языком, шумно вдыхая. Опускается с каждым поцелуем всё ниже, гладит тонкое тело руками. А Серёжа позволяет. Легко даётся в руки, сам охотно подставляется под прикосновения. И от этого неумолимо ведёт голову. Оказавшись лицом у груди, Олег ненадолго отстраняется. Любуется ещё более набухшими, чуть потемневшими сосками и припадает к одному из них губами. Прихватывает, увлажняя слюной, облизывает языком, с упоением слыша первый приглушённый стон. Ради этого звука стоило жить. Только ради этого звука стоило разбивать костяшки в кровь о морды идиотов. Ради Серёжиных тоненьких стонов, которые он стыдливо прячет в ладонь. Серёжа выгибается, ища больше ласки и удовольствия. А Олег вновь и вновь лижет сосок, другой лаская пальцами. Ладонью пробирается к паху, что оказался прикрыт хвостом, бережно отодвигает его и обхватывает член Серёжи ладонью. Тот уже влажный и дополнительного смачивания не требует, и Олег тихо рычит, осознавая, наконец, в полной мере, что он тоже желанный. Что Серёжа это не просто так… Не просто так от него издёвки ждал. Он ведь боялся, что Олег оттолкнёт, не поймёт. Точно так же боялся, как боялся Олег. Глупенький. И Олег тоже. От этого осознания нежности ещё больше становится, а Серёжа уже всхлипывает от удовольствия, извивается под ним, зажмурившись и изо всех сил прижав ладонь ко рту, чтобы ни звука не издавать. Олегу жаль, что они должны скрываться, но после он обещает себе зацеловать и эти губы тоже, и эту ладошку. Он сам уже невероятно близок. Едва ли слышит тихий Серёжин лепет. А тот о чём-то его просит, оказывается. И Олег прислушивается, желая сделать Серёже как никогда хорошо. — Т-там, — бормочет тот тихо, открывая глаза, блестящие от пелены слёз. И несмело раскрывается, раздвигает ноги, совсем убирая хвост в сторону. Красноречивее любых слов у Серёжи между ног влажно так, что натекло уже на простынь. Олег едва удерживает себя, опускается лбом на низ живота Серёжи, и ошибочно глубоко вдыхает. Рычит-воет тихо, но ничего больше не делает, потому что попросту не знает, как правильно, как нужно сделать, чтобы доставить только приятные ощущения. С членом-то он знает, как обращаться, а вот как с нежным омежьм нутром — нет. Это невыносимо. Невыносимо быть таким… — Серёж, — жарко шепчет Олег и поднимает голову. Оба они сейчас в порыве страсти могут наделать глупостей, а Олег ещё и не понимает, чего именно от него хочет Серёжа. — Я не умею, — признается, опустив голову. И у Серёжи в глазах мелькает недобрый огонёк. Он резво разворачивает Олега, заставляя теперь уже его лечь и вновь становится тем Серёжей, каким был, когда внезапно совершенно беззастенчиво начал оголять своё прекрасное тело перед альфой. Улыбается, хитро сверкая глазами из-под рыжих ресниц, ведёт пальцами по животу Олега и внезапно двигает бёдрами, сидя прямо на твёрдом возбуждении ягодицами. Лицо его искажается удовольствием, брови красиво выгибаются, а рот распахивается в несдержанном стоне. Теперь уже Олег накрывает его малиновые губы ладонью и тоже прикусывает губу, чтобы не застонать. Хорошо. Господи, как же хорошо. Только бы Серёжа двигался, только бы больше не останавливался никогда. А Серёжа, будто мало ему того удовольствия, вдруг тянет его руку к себе за спину, заставляет пальцами коснуться мокрого и горячего входа. Замирает в предвкушении. Олег надавливает несмело и дуреет от абсолютно новых, душащих его чувств. Грудь сдавливает словно, он вскидывает бёдра и ощущает на языке привкус крови. Ведёт ладонью по груди Серёжи, вновь зажимая сосок между пальцев, ласкает его промеж ног, не заходя дальше, и садится, лицом впечатываясь в шею. Серёжа выгибается, словно лопнувшая натянутая струна — резко и причудливо, так, что больно ударяет Олега плечом в челюсть. Перед глазами на мгновение темнеет от боли, а Серёжа в его руках обмякает тряпичной куклой. Только дышит шумно, опустив голову. — Надо было раньше… — вдруг шепчет, пьяно улыбаясь. А Олег мычит тихо и вопросительно, лениво поглаживая Серёжин загривок. — Раньше надо было тебе себя показать. Откуда ж я знал, что это так приятно? Олег прыскает тихо, целует ласково в висок и качает головой. Ничего не отвечает. А оно и не надо, между ними установилась слишком приятная тишина. Понимающая и ласковая, уютная. Такую тишину сохранить хочется подольше.