***
В графе «Приём» сиротливо маячил последний к этому дню пациент, некий «Э. Смит, 1988 г.р». Леви хмыкнул себе под нос: сколько он повидал молодёжи, кому ещё даже тридцати не стукнуло, с такими проблемами во рту, что тянуло либо посочувствовать, либо проблеваться. А что уж говорить о людях постарше. Настолько плюют на здоровье, диву даёшься. Нервы и желудок как у любого врача у Леви были крепкими, сюсюкать он не умел сроду, поэтому без лишних церемоний направлял запустивших свои пасти пациентов на лечение. Естественно, он никогда не давил, не пугал последствиями отсрочки или полного отказа, но по какой-то необъяснимой причине люди послушно возвращались. Петра — детский стоматолог — была убеждена, что у Леви на лице красочно написано, какие именно последствия непролеченного кариеса или пульпита ждут бедняг-пациентов. Гигиенист Оруо ей поддакивал, за что неизменно получал от Леви подзатыльник. Ничего у него на лице не написано, хватит уже вести себя как пятиклашки. И, допив свой зелёный чай с жасмином, он обычно покидал кухню, оставляя коллег давиться молчаливыми смешками. Обычно Леви работал до упора, «до последнего клиента», как шутил Фарлан (хотя за такие шутки бит не бывал). А что тут такого? Леви просто-напросто нравилось работать. Что в этом странного? И нет, то, что у него никого нет (неубиваемый кактус не в счёт) не причина просиживания штанов в клинике. Друзья давно уже забили на идею свести Леви с кем-то и ринулись устраивать свою личную жизнь. И, надо сказать, весьма в этом преуспели. Вот, например, в эти выходные Иззи выходит замуж, и Леви, разумеется, приглашён. Но у него нет ни одного подходящего к костюму, чёрт его дери, галстука. И это крохотное досадное обстоятельство вымораживало даже хлеще немытых кружек в раковине или носков, надетых под сандалии. Леви прикинул, а вдруг удастся перенести последнюю запись, если пациент начнёт запаздывать (пятница, вечер, ну кому захочется тратить её на стоматолога?). И тогда можно будет проехать прямиком в торговый центр (по телу Леви пробежала дрожь отвращения), зайти в один конкретный, никогда не подводивший магазин и быстро обзавестись недостающим предметом гардероба. Леви выдохнул сквозь сжатые зубы и уже занёс руку над кнопкой вызова администратора, как Микаса позвонила сама: — Доктор, к вам пациент на шестнадцать тридцать. Теперь Леви ничего не оставалось, как попрощаться с идеей свалить пораньше. Он побарабанил кончиками пальцев по рабочему столу и выдохнул в ответ: — Пусть ожидает. Ладно, может быть обойдётся малой кровью. Где ты там, как бишь тебя, «Э. Смит, 1988 г.р»? Быстрее начнём, быстрее закончим. Леви встал с насиженного места, спина отозвалась ноющим скрипом, и шагнул к двери. Стоило выглянуть в коридор, как он чуть не напоролся на подошедшего вплотную пациента. Раздражённое «тц!» так и рвалось наружу, но Леви переборол себя, поднимая взгляд. Ч-чёрт, что за каланча, в самом деле? — Мистер Аккерман? — раздался с высоты приятный низкий голос, медовой патокой скользнул в уши. — Доктор, — привычно, даже не поморщившись, поправил Леви. — Доктор Аккерман, да, я… — начал было каланча, но Леви довольно резко его оборвал. — Я знаю, кто вы. Проходите, мистер Смит, — обращаясь к широкой груди пациента, бесстрастно выдал Леви, — присаживайтесь.***
Всякий уважающий себя стоматолог, едва взглянув на пациента, может предположить целый букет болячек: от чисто зубных патологий вплоть до проблем с челюстями и заболеваний, что кроются куда глубже. Леви уже страдал, похоже, самой настоящей профдеформацией. Редко смотрел в глаза пациентам — обычно в зубы, оценивая соотношение челюстей, состояние прикуса и артикуляцию. Иногда он ловил себя и в повседневной жизни на привычке пялиться в рот человеку, но всегда вовремя себя одёргивал. Хорошо, что среди его друзей не водилось мозгоправов, иначе было бы не избежать шуточек про «оральную фиксацию». Устроившись в кресле, Леви настроил высоту сидения и взглянул-таки на досадного пятничного пациента. Взглянул и с трудом подавил желание сглотнуть: во рту разом стало сухо, а пульс предательски подскочил. Надо отдать должное этому «Э. Смиту» — за сухими буквами имени, фамилии и даты рождения скрывалось почти двухметровое великолепие. Статный, стройный, светловолосый, улыбчивый и очень, чёрт возьми, притягательный. Породистое лицо, сильная нижняя челюсть («Крепкая, и прикус наверняка правильный», — тотчас прикинул Леви), едва уловимая тень щетины на подбородке. Ну брови разве что чересчур, но на это вполне можно закрыть глаза. И вдобавок эти почти два метра шикарного мужика упакованы в шмотки, которые как назло подчёркивали все его достоинства. Даже, скорее, напоказ выставляли. Не нарочно, конечно. И Леви не мог с собой совладать, жадно впивался в очертания торса под лёгкой рубашкой (пиджак Смит снял и перекинул через предплечье), облизывал взглядом длинные ноги от бёдер, обтянутых явно недешёвой джинсой, ниже, ниже, скользя глазами по коленям, спускаясь к узким щиколоткам — до стоп в стильных ботинках. Хотелось бы поглядеть на него босиком… Ловя отчаянно ускользающее сознание за хвост, Леви мысленно дал себе пощёчину. А вот нехуй пялиться! Раньше начнём, раньше закончим и разойдёмся. Хотя… Леви, несмотря на отчаянное внутреннее сопротивление, находил весьма привлекательным созерцание пациента от макушки до пят, хотя от этого так и веяло вопиющим непрофессионализмом. — Не стойте в дверях, присаживайтесь, — подчёркнуто сухо кивнул на кресло Леви и отвернулся, чтобы настроить свет. Эрвин приподнял уголок губ в улыбке и прошагал к креслу, которое Леви уже выровнял под удобную для себя высоту. От близости чёртова Смита было ни хрена не легче, но Леви, незаметно скрипнув зубами (и мысленно дав себе ещё одну пощёчину, зубы-то не казённые), нацепил на лицо максимально равнодушную маску и принялся за стандартный осмотр. После скучного расспроса по алгоритму, от которого уже челюсть сводило, Леви молча кивнул и пододвинул к себе столик, предварительно пояснив Смиту, что его ждёт дальше. И, поймав до одури очаровательную улыбку, Леви таки полез за перчатками. Но первое же прикосновение к подбородку и такая банально-дежурная просьба открыть рот разбудили в Леви утрамбованный в глубину, запертый на самом дне ядовитый жар. Рот у чёртова Эрвина Смита был донельзя идеальным: дёсны, аккуратными розовыми полукружьями обнимающие от природы белые, не испорченные кофе и сигаретами зубы, гладкий, здорового оттенка, язык, мирно покоящийся в ложе нижней челюсти, нежная изнанка рта, влажно блестящая от слюны. А зубы — просто песня, мать их: крепкие резцы, чуть выдающиеся вперёд, но ровно настолько, чтоб не нарушить прикус, жемчужно белеющие клыки, на поверку твёрдо сидящие в своих лунках, достойные всех од премоляры и совершенно охуенные моляры — сильные, самые что ни на есть подходящие этому потрясающему рту. Леви прикрыл глаза — всего на миг, — чтоб прогнать порочную картинку, которая полыхнула под веками. Но совершенно без толку. Леви просто терял всю грёбаную волю, заглядывая в этот роскошный рот. Он манил своей просторностью и пленял глубиной. Никакие уговоры и мысленные угрозы не действовали, и вот Леви уже доведёнными до автоматизма движениями орудовал зеркалом и зондом, при этом глубоко и неотвратно погружаясь в отвратительные, пошлые, но настолько сладкие мечты. Хотелось со звоном уронить инструменты в лоток, следом швырнуть остоебенившие перчатки, давая, наконец, рукам отдохнуть от латексного плена. Бескомпромиссно впиться пальцами в подбородок с соблазнительной ямочкой — он точно шершавый, но самую малость: пальцам приятно, а вот губам будет уже щекотно. Но плевать. Ведь если нажать на челюсть, Эрвин податливо и послушно распахнёт свой невозможный рот. Большой, чертовски просторный, от одного вида которого текут слюнки. Леви, конечно, осознавал, что дрочить на чужой рот это пиздец полнейший, но скажите, блядь, это идиотским инстинктам. С ним ещё ни разу не творилось такого, чтоб закружило голову от одного только вида. М-м-м, стыд и срам, но оторваться невозможно — ни взглядом, ни мыслями. Вот Эрвин — хороший, послушный мальчик — держит рот широко открытым, ровно настолько, чтобы Леви мог насладиться видом чистых розовых стенок, которых хочется коснуться не холодным шпателем, а горячими, чуть подрагивающими от нетерпения пальцами. Леви точно наяву воображал, как погружает самые кончики указательного и среднего в пленительный жар, как касается упругого и гибкого языка. И всё тело от подушечек пальцев до пят прошивает обжигающее желание. Желание обвести гладкие стенки, дразня уязвимую слизистую, собирая прозрачную, слегка вязкую слюну, тут же растирая её в пальцах и представляя, как он будет трогать этими самыми влажными пальцами Эрвина… Леви задышал через нос — часто, напряжённо, тщетно пытаясь отогнать образ Эрвина без штанов. Почему-то Леви был уверен, что у Эрвина Смита ниже пояса всё более чем заебись. Вздумай кто-то с ним биться об заклад, он поставил бы, не моргнув и глазом, бутылку «Далмора» и, вот увидите, выиграл бы влёгкую. Но пока Леви вволю не наиграется со ртом этого шикарного мужика, придётся потерпеть. Да, Леви уверен, что смог бы завести этого лощёного, собранного, интеллигентного до кончиков ногтей мужика одними лишь касаниями пальцев. Ну ладно, не одними только. У Леви на этот гостеприимно открытый рот ещё большие планы. Откладывая в сторону зонд и потянувшись за салфеткой, Леви с силой закусил щёку изнутри, чтобы себя не выдать. Член уже немилосердно давил на ширинку тонких форменных брюк, и Леви старался незаметно шевельнуться, не привлекая к паху внимания — благо складки халата мало-мальски скрывали бугор в штанах. До безумия хотелось нырнуть рукой под слои ткани и нетерпеливо освободить уже порядком возбуждённый член. Он наверняка сочится смазкой, пачкая бельё, оставляя липкое пятно на ткани — след стыдного чувства, которое никак не обуздать. Да и не хочется совершенно. Леви уже вовсю представлял, как будет трогать себя — легко-легко, не сдавливая, а лишь распаляя, готовясь к самому сладкому. Долгожданному. Невозможному. Ко рту Эрвина Смита. Держа одной рукой нижнюю челюсть, которую уже потихоньку начинает сводить с непривычки, другой будет медленно водить горячей головкой по застывшим губам, то и дело задевая язык. Скользнёт внутрь едва-едва, пачкая Эрвина предсеменем, заставляя пересохший язык блестеть от солоноватой влаги. Внешне спокойный Эрвин заёрзает в кресле, не на шутку заводясь от этой бесстыдной прелюдии. Член Леви — обрезанный, твёрдый, с бархатистой головкой — будет дюйм за дюймом погружаться в шёлковую глубину рта Эрвина, невыносимо медленно, увлажняя смазкой розовые стенки. Проскальзывая вглубь по ребристому нёбу, Леви не сможет сдержать довольного стона, оттого насколько хорошо это — быть внутри. В животе всё горит и плавится от нарастающей похоти, хочется врезаться внутрь быстро, одним движением войти глубже, доставая до горла. Но Леви не хочет, чтоб Эрвин подавился и невзначай откусил ему член. У него, Леви, на собственный член ох какие планы. Он хочет его не только во рту Эрвина Смита, но и в его безусловно тесной и жадной до ласк заднице. Леви абсолютно не сомневался, что Эрвин охотно подставится, ляжет под него, или (от одной мысли об этом Леви хотелось взвыть) устроится сверху и будет мучительно медленно скользить по члену Леви вниз, горячо и плотно обхватывая его тугими стенками. От одной мысли рот Леви наполнился слюной. Натянутая до предела струна возбуждения лопнула, раздался громкий звон… — Ох, чёрт… Эрвин Смит с закрытым, будь он неладен, ртом во все глаза уставился на Леви. На Леви, который замечтался настолько, что рассыпал весь свой нехитрый смотровой инструментарий. Опрокинутый лоток валялся на чистом полу кабинета, от него, словно брызги, в разные стороны отскочили пинцеты, зонды, зеркало и шпатель. Леви растерянно замер с поднятыми руками в идиотских голубых перчатках, ощущая, как ненавистный жар ползёт по шее на загривок, а уши как пить дать уже полыхают, точно у малолетки. Только бы этот кретин помогать не бросился… — Простите покорно, я наверное рот не вовремя закрыл. Ну очень уж челюсть устала… Разрешите помогу! — обрушился на него Эрвин, вскакивая с кресла во весь немалый рост, — я быстро всё соберу, вот увидите. Леви только и оставалось пялиться на ползающего по полу в поисках рассыпанных инструментов Эрвина Смита. Эрвина, мать его, Смита, на охуенно большой рот и глубокую глотку которого доктор Аккерман бесстыже дрочил пять минут назад. Ёбаный же пиздец! Отмер Леви только в тот миг, когда Эрвин буквально впихнул ему в ослабевшие ладони несчастный лоток с уныло лежащими на дне железяками. И сразу захотелось сквозь землю провалиться, раствориться без следа. Желательно сию же секунду. — Доктор? С вами всё в порядке? — совершенно искренне поинтересовался Смит, придвигаясь ближе и норовя взять Леви за руку. — А? Да… Прошу простить, — Леви вовремя отпрянул и демонстративно оттянул воротник почти скрытой под халатом хирургички, — душно тут… Я сейчас напечатаю вам рекомендации. Посидите пока в коридоре, там воздуха больше. И, состряпав самое вежливое выражение, Леви добавил тихо, но внятно: — Пожалуйста. Эрвин понятливо кивнул и наконец-то вышел. Леви тотчас показалось, что стены, которые ещё минуту назад плотным кольцом обступали со всех сторон, перестали давить. Дышать стало чуть легче. Но сердце в груди выстукивало: «И-ди-от Ак-кер-ман». Леви с силой сжал виски и поплёлся к столу. «Сам, блядь, знаю», — только и проворчал он, заправляя бумагу в принтер. Получив распечатку и по-деловому сухое напутствие, Эрвин ещё минут пять простоял напротив кабинета доктора Аккермана. Ему нужно было прийти в себя. Никогда ещё в жизни он не бывал на таком… необычном во всех смыслах приёме. Сперва врач старательно избегал смотреть ему в глаза, а потом с такой звериной жадностью в рот заглядывал! А уж каким взглядом он встретил Эрвина — разговор отдельный. Серая сталь глаз впилась намертво и держала цепко, так просто не соскочишь. А Эрвину и не хотелось. Несмотря на странный, безусловно раздевающий, прожигающий до самых костей взгляд врача, Эрвина вся эта ситуация встряхнула и нехило завела. Отчаянно хотелось как-то понезаметнее поправить член в плену плотной джинсы, но Эрвин не мог оторваться от изучающего, и отнюдь не с профессиональной точки взора хмурого доктора Аккермана. На дне этих серых глаз темнело такое жгучее желание, от которого стремительно тяжелело в паху, а в голове спиралью закручивались самые похабные мысли. Этому взгляду — невыносимо тягучему, густому, страстному — хотелось подчиняться, склонить голову в такт краткому взмаху чёрных ресниц, желать большего, раскрыться до самого нутра. Ловить малейший шорох одобрения, упавший с губ этого человека. Эрвин, поймав себя на отчаянном желании облизать тонкие пальцы врача, так умело и бережно орудовавшие холодным инструментом, дёрнулся так сильно, что опрокинул навесной столик с лотком и застал врасплох самого доктора. Только вот та самая искра — тёмная, манящая — не погасла даже в момент их вежливого прощания. Пока нетвёрдые ноги несли его по коридору, Эрвин как наяву ощущал фантомное прикосновение маленькой ладони Аккермана к своему подбородку.***
«Пиздец-пиздец-пиздец!» — Леви изрыгал проклятия направо и налево, выскакивая из кабинета. Он рисковал выйти сейчас в самый час пик, так что придётся телепаться черепашьим шагом по пробкам. Леви проклял всё: сраную пятницу, сраное расписание, сраный галстук, сраного… Тут Леви запнулся. Перешёл с бега на шаг, и оказавшись перед лифтом, смежил веки и жмякнул по кнопке вызова. Нет уж, ничего подобного! Эрвин Смит вовсе не «сраный». Эрвин Смит — самое неожиданное и приятное, что случилось с Леви за бесконечный восьмичасовой рабочий день. И с этой сладкой, как подтаявший пломбир, мыслью Леви шагнул в распахнувший свои двери лифт. И самым кретинским образом, даже не успев толком открыть глаза, вписался в… …роскошный во всех отношениях торс Эрвина, сука, Смита. «Пиздец как он есть», — взвыл Леви, морщась. Кончики пальцев кольнуло от вспыхнувших воспоминаний о том, как Леви в мечтах имел большой, красивый и полный крепких, здоровых зубов рот Смита своим жаждущим спасительной разрядки членом. И как им обоим это нравилось: до дрожи, до гортанных стонов, до хриплых вздохов. Они со Смитом отскочили друг от друга как равнозаряженные частицы. Лифт плавно закрыл двери, оставляя Эрвина с Леви наедине друг с другом и их, безусловно взаимными, фантазиями. Эрвин окинул беглым взглядом взмыленного доктора: надо же, какой он маленький и обманчиво хрупкий. До поры до времени, пока не вонзится в тебя своими плотоядными глазами. Эрвин помотал головой, отгоняя морок, и ляпнул первое, что пришло в голову, лишь бы только разбавить неловко-напряжённую тишину: — Простите, доктор, ещё раз, — на одном дыхании начал Эрвин, — и спасибо за ваш профе… Аккерман вскинулся, как гончая на запах добычи, сдул тёмную чёлку со лба и в мгновение ока оказался едва ли не вплотную к Смиту. Эрвин готов был поклясться, что сквозь два слоя ткани чувствует сердцебиение дантиста. Грохот сердца отдавался в висках Эрвина током крови. Голос Аккермана прорвался сквозь белый шум: — Закрой свой, — сипло произнёс Леви, — рот. — А вы заставьте меня, — почти ласково прошептал Эрвин, обмирая от предвкушения, — доктор. В глазах доктора Аккермана теперь сверкал неприкрытый азарт и жажда. «Пиздец, доиграешься, — полыхнуло в груди Леви, — хороший мальчик».