Глоток безумия

      Эовин безразлично, что Грима тянет руки к еë волосам, прикасаясь к блестящим локонам дрожащими губами. То, как нависает сверху, и задирая подол платья, копошится между еë ног.       Горячее дыхание на шее не повергает более в ужас и отвращение. Даже когда он неловко наваливается на неë, давая волю влажным и холодным ладоням, ей не страшно.       И даже не больно когда он вжимает еë в подушки, шепча на ухо что-то невнятное.       Она всегда думала, что будет очень больно. Об этом шептались служанки, почему-то хихикая.       Но ей лишь странно и скользко. И словно бы слишком много. Верно, слишком много Гримы. Он оборачивается вокруг неë подобно змею, неумолимо стискивая в кольцах.                    Поначалу совсем неощутимо, лишь щекочет холодной змеиной чешуёй. Но стоит только дëрнуться, попытаться отстраниться, как кольца сжимаются крепче, а шëпот становится громче. Он увещевает, уговаривает, успокаивает, что-то обещает. Нужно лишь расслабиться, и хватка ослабевает, а Грима начинает ворковать ещё тише и ласковей, стирая вечно холодными руками горячую влагу с щëк.       Его восково-бледное лицо ближе чем когда-либо, а прозрачные льдинки глаз блестят лихорадочно, не моргая. Тонкие губы темнеют сильнее обычного, словно ему не просто холодно, несмотря на тяжёлый чёрный бархат, а он смертельно болен.       Губы покалывает от торопливого прикосновения, а Грима, отпрянув, встревоженно всматривается в еë лицо, словно опасаясь отыскать в нём что-то, но не найдя, несмело улыбается.       Его дыхание пахнет гвоздикой. Слишком резко и сладко. А ещё терпким вином.       Пальцы скользят по подбородку, прося разомкнуть уста, а затем он припадает к ним, жадно выпивая рваное дыхание до самого конца, пока девушка под ним не изгибается пытаясь глотнуть воздуха, полного запаха тяжелых благовоний, взвивающихся из бронзовой курильницы струйками плотного белого дыма.       Она тихо ахает, дрожа всем телом, и пытаясь сомкнуть колени, но лишь дарит этим Гриме нежное тепло шелковистых бëдер. — Дыши, — нашептывает ей он, оставляя мимолëтный поцелуй на раскрасневшейся щеке, пока она пытается перевести дыхание. — Всë хорошо, — уверяет, перехватывая поднятую руку, и прижимаясь к ней губами. — Тише, тише, Эовин, — успокаивает, поймав еë лицо в ладони, когда внезапный спазм причиняет им обоим боль.       Слова зачаровывают еë, увлекают в блаженный край покоя.       И ей снова спокойно, безразлично что делает с ней Грима, до конца стаскивая сбившиеся на талии платье и рубашку.       Он ненадолго покидает еë, накинув на плечи плащ, и замотавшись в него, словно стесняясь своей наготы.       И вскоре возвращается, опускаясь рядом с красивым кубком в руках. — Выпей, Эовин, — Грима протягивает кубок, но та уже погрузилась в свои обрывчатые мысли, перебирая их как украшения в шкатулке, и не заметив его присутствия.       Грима отставляет кубок, приподнимая безвольную девушку, обратившую наконец на него рассеянный взгляд. — Ну же, Эовин, выпей, — терпеливо повторяет, поднося сосуд прямо к еë губам, — это сладко, клянусь.       И Эовин послушно тянется к кубку, позволяя Гриме себя напоить. Действительно сладко — изумляется она, облизывая губы. Почему-то ей казалось что Грима соврал. — Выпей ещё немного, — Грима говорит тише, а в глазах светится напряжëнное беспокойство.       Девушка отпивает ещё, чувствуя как в груди становится теплее, а на душе легче.       Грима вглядывается в еë лицо, принявшее одухотворëнное выражение, и выдохнув, отставляет кубок, как вдруг Эовин одаривает его до боли осмысленным взглядом. — Выпей тоже, — еë глаза смотрят ему прямо в душу с невинной открытостью, присущей наверное лишь тем созданиям, что никогда не сталкивались с жестокостью их мира, — мне так хорошо, — Эовин улыбается, слегка покачиваясь. — Нет-нет, это для тебя, только для тебя, — бормочет Грима, отходя прежде, чем Эовин успевает потянуться к кубку за очередной порцией напитка, и выплëскивает остатки в горшок с причудливым растением.       Теперь Эовин постоянно улыбается, а не смотрит в пустоту с немым безразличием.       Ему не нужно ничего говорить, чтобы держать еë мысли и страхи в узде, опасаясь что девушка вот-вот забьëтся под ним испуганной птицей, называя змеем.       Может быть потом…       А сейчас Эовин наблюдает за ним, широко распахнув глаза, с таким вниманием и интересом, что ему хочется вновь облачиться в плащ, скрывая уродливое тело от еë взора.       Почти стыдно прикасаться к девичьей коже, оставляя невидимые следы. Тяжело ласкать, пытаясь вызвать отклик, видя эти чистые глаза.       Было куда проще брать едва ли не бессознательную Эовин, чей разум засыпал, поддаваясь его нашептываниям.       Почему сейчас лишь тяжелее? Разве не этого он всегда хотел?       Нежной улыбки, прямого взгляда? Да именно их. Желал, и теперь не знал что с ними делать. С ними, поддельными, ненастоящими, которые обратятся в дым спустя несколько часов.       «Жалок, жалок» — колотилось в голове, когда Грима зажмурившись, впивался в приоткрытые губы, терзал беззащитную шею, запускал пальцы меж еë ног.       «Жалкий» — твердил себе, когда Эовин металась под ним, не зная куда себя деть.       «Глупец» — вспыхнуло вместе с еë криком.       «Ничтожество» — когда закатились еë глаза, а тело ещё вздрагивало от избытка обрушившихся на девушку ощущений.       «Грязь» — соткалось из темноты, под его собственные стоны.       «Грязь-грязь» кривлялись тени, жадно наблюдая за тем, как Грима покидает Эовин, неверяще оглядывая еë, распластавшуюся перед ним.       Словно сон, прекрасный и уродливый одновременно.       Выпитое зелье наконец вошло в полную силу, заставив веки Эовин потяжелеть. Она безропотно поддалась желанию, и сомкнула их, позволяя утянуть себя в беспамятство.       А Грима ещë долго сидел рядом, понимая что он не утолил голод, а лишь раздразнил аппетит.       И осознав что вновь тянется к Эовин, резко встал, отойдя, и принося кувшин с водой и полотенце.       Грима намочил кусок материи, и взяв его так, чтобы не коснуться ненароком кожи, с извращëнным удовольствием от неполучения желаемого начал приводить девушку в порядок.       Возможно стоило бы еë полноценно искупать, но он не желал нарушать столь нужного ей сейчас сна.       «Потом, всë потом» — твëрдо решил Грима, укутывая Эовин в покрывало.       «Позже» — подсыпая совсем иных трав в курильницу и убрав прежние.       «Завтра, да, завтра» — наметил он, оставляя шкатулку с очередной безделицей на самом видном месте. — До завтра, — хрипло вытолкнул из себя Грима, выходя из еë покоев, и повернув ключ в замке, спрятал его у себя на груди.       Он придëт к ней снова. А сейчас ему стоит отвлечься, если он не желает наделать ещё больше бед.