***
Октябрь. На улице идет настолько сильный дождь, что нет ни одного человека, который осмелился бы выйти наружу. Фонари едва освещали мокрый асфальт, на котором лежали еще не до конца сгнившие листья. Обычная погода для осени в Нью-Йорке. Тишина, стоящая на улице, перебилась щелчком зажигалки. Потом еще одним. И еще. После очередной — но уже победной — попытки зажечь сигарету, зажигалка полетела в лужу : очевидно ее владелец был в излишне плохом настроении. Этот человек стоял в тени кирпичной многоэтажки, разрисованной граффити. Кожаная куртка немного спадала с угловатых плеч. Выглядело это весьма странно и непонятно, ведь под курткой не было ничего, хотя северный ветер не щадил никого. Но этот человек даже не дрожал. Он лишь поправлял ремень на своих узких черных джинсах и курил ванильный «чапман», переодически проходясь по своим зубам языком, чтобы лучше ощутить вкус. Его лицо было сложно разглядеть из-за темных очков, но зато весьма приковывали к себе взгляд волосы мужчины. Они были растрепаны в разные стороны, словно он только проснулся, а кончики их были сожжены. Черный их цвет отливал синим на свету, не смотря на то, что света в том месте практически не было. Докурив сигарету, мужчина потушил окурок об рукав кожаной куртки и кинул его на землю. Рукой он поправил мокрые от дождя волосы и достал телефон с частично разбитым экраном из кармана джинс. Прочитав что-то, он выругался на всю улицу громким и на удивление ровным голосом, после чего убрал мобильник в карман. Несколько минут мужчина просто стоял, смотря на небо, после чего пошел прочь, смотря под ноги. Никто никогда не узнает, что такого прочитал в своем телефоне Джесси Джеймс Разерфорд в ту ночь. Никто, кроме еще одного человека. То, кем был этот Разерфорд, сложно описать в одном предложении. Он был просто слишком хорош. Для всех. Без исключений. Но не все, далеко не все, понимали, почему такой красивый мужчина губит себя в алкоголе, татуировках, сигаретах и жизни от ночи до ночи. Никто, кроме тех особенных, кому доводилось курить с ним на балконе во время пьянок. А такими стать было очень сложно. Многие делят людей на экстравертов и интровертов. Разерфорду не подходило ни одно из этих названий. Он обожал тусовки, своих друзей и свободу. Но он ненавидел восемьдесят процентов остальных людей. Из-за этого ему и таким как он тяжело уживаться в этом мире. Но делать, конечно же, нечего. Поэтому он просто старался скрывать свою ненависть как можно сильнее за широкой улыбкой и вечным флиртом. Джесси Джеймс Разерфорд играл на гитаре, но делал это только для себя. В остальных случаях он предпочитал, когда играют ему. Он любил творческих людей и сам таковым являлся. У него был невероятный голос и он этим конечно же пользовался. Вот только то, как он говорил, и то, как он пел, сильно различалось. Но и это знали только особенные для него люди. У него была своя музыкальная группа, те самые люди, которые являлись особенными для него. Но все же не до конца. Для Разерфорда был лишь один человек, которого он считал полностью особенным в его жизни. По его мнению, этот человек был гениальным и явно недооцененным людьми. Но он был отнюдь не похож на Джесси. Возможно лишь из-за этого они с друг другом были в особенных взаимоотношениях. Черт его знает. Закари Эбелс. Тот самый человек, которого недолюбливают на шумных тусовках. Он тот самый, кого называют кайфоломом, потому что именно он предпочитает большинство своего времени проводить на кафеле в ванной или на полу балкона. Это не значит, что он не умеет развлекаться, нет. Он просто не любит это делать с незнакомыми людьми. В такие моменты его охватывает едкая тревога и страх. Поэтому он предпочитает таким шумным вещам сидеть в компании каких-то близких людей. Особенных людей. Эбелс обожает носить вещи на несколько размеров больше, красить ногти и играть на гитаре. Он не считает себя творческим человеком, но Разерфорд говорит об обратном. Родившись в Калифорнии, он не мог подумать, что искупается в море лишь в двадцать лет. И то, лишь под влиянием пьяного и веселого парня, которого он знал месяца два от силы. Но Зак был и не против. Однажды, услышав, как Эбелс играет, Разерфорд предложил ему присоединиться к их группе. Он утверждал, что они не могут справиться лишь с одним гитаристом. Но это было не так. Джесси лишь хотел быть ближе с Закари. И никто не знал, почему и зачем. Даже он сам. И для всех это выглядело странно. Даже для него самого. Никто не знал, почему Разерфорд и Эбелс, оказываясь рядом друг с другом, всегда мысленно изолируются от остального мира. Они никогда не разговаривают особенно оживленно, никогда не смеются особенно громко, но при этом стараются быть рядом. Они часто спорят, часто ругаются, а любимый их жест в сторону друг-друга — средний палец. Но при этом каждый раз поздно ночью можно увидеть, как они оба стоят на балконе или на улице и молча курят. И нет, они не хотят что-то друг-другу сказать. Они наслаждаются этим молчанием. Им нравится, насколько смелым и уверенным молчание является в данной ситуации. Как-то раз, сидя на холодном кафеле в ванной в чужой квартире, пока Разерфорд курил сомнительные самокрутки, Эбелс решил заговорить. Он заговорил о музыке. Ничего особо интересного, но тем не менее это было важно для него на самом деле. Джесси промолчал несколько секунд, и, пока Зак уже начинал сомневаться в правильности своего поступка, тот неожиданно тихо, но невероятно спокойно, проговорил: — Crystal Castles шедевральны. Они разговаривали всю последующую ночь. Не только о Crystal Castles. Обо всем подряд. Они смеялись. Очень громко. Подозрительно громко. И казалось, что кроме них, Калифорнии и табачного дыма, на свете больше ничего нет. Разерфорд был ходячей вредной привычкой. Он не любил скучные разговоры, но любил курить. Он не любил стереотипы, но любил кожаные куртки. Он сходил с ума по Калифорнии, но ненавидел море. Он никогда не любил. И к последнему утверждению «но» уже не полагалось. Сколько бы Разерфорд не флиртовал, сколько бы комплиментов он не делал и сколько бы ночей он не проводил в чужих кроватях, ему никогда не доводилось испытать то самое особенное чувство. Не потому что люди были какие-то не такие. Потому что он был каким-то не таким. Когда люди узнают о том, что какой-то человек не получил внимания от отца или матери, они сразу думают о том, что этот человек будет пытаться получить это внимание от других людей. И это частично так. Но Джесси Разерфорд так не считает. Потому что он особенный. Исключение из всевозможных правил. Ему нравилось внимание. Нравилось то, как люди реагируют на него. И он настолько привык к этому, что это уже было в порядке вещей. Однако он не понимал, что эта привычность всеобщего внимания породит то странное чувство, которое появлялось в глубинах души Джесси, когда он видел его отсутствие. Он не привык к холоду, он привык к тому, что все готовы и без того лечь к его ногам. Но как же он удивился, когда в его жизни появилось исключение из правил. Но о психологии Разерфорда долго говорить смысла нет. Она слишком запутана, словно клубок разноцветных ниток, странный и ненужный. Никому ненужный. Зато, что примечательно — Джесси много говорил. Его голос был словно мед. Он лился медленно и сладко. Ему верили абсолютно все. Особенно когда он этого хотел. А хотел он этого часто. Из-за этого ему всю жизнь везло. Хотя, в такие моменты начинаешь задумываться, что, может, дело не только в красивом голосе и милом личике? Тело Разерфорда было покрыто созвездиями татуировок, родинками и иногда фиолетовыми отпечатками прошлой ночи. Тело Эбелса было покрыто фиолетовыми, словно космос, синяками, ссадинами и белыми рисунками. Даже так они были разными. Однажды Джесси и Зак поцеловались. Это вышло глупо. Смазанно, наивно со стороны Эбелса, но спокойно, неуверенно со стороны Разерфорда. И одинаково глупо. Со вкусом вишневых духов, виски и сигарет. Тошнотворно, неудачно, но по-своему красиво. На следующий же день это забылось. — Ты не ешь? — Спросил однажды Разерфорд, даже не посмотрев на Зака. Последний помедлил, не зная, что отвечать. — Почему ты так решил? — Ответ вопросом на вопрос — ужасная стратегия. — У тебя тело похоже на тела тех девушек, которых показывают по телеку в передачах про анорексичек. — Джесси все еще даже не взглянул в ответ на затупленный взгляд Зака. — Правда? — Да. Эбелс ничего не ответил, лишь отвел взгляд в сторону. Всю последующую ночь они целовались под Crystal Castles, кусая губы в кровь, а после слизывая ее и упиваясь во вкусе металла на языке. Им это нравилось. Нравилось быть свободными от обязательств, имеющими свою тайну, которую никогда никто кроме них не узнает. Во всяком случае они хотели, чтобы им это нравилось. Днем Разерфорд и Эбелс перекидывались раздраженными взглядами, пока остальные их друзья не понимали, почему они так сильно недолюбливают друг-друга. Но ночь видела другое зрелище: новые синяки янтарных, малиновых и брусничных тонов, обведенные указательным пальцем контуры татуировок, кровавые следы от укусов и договоренность о том, что это останется навсегда лишь в полумраке ночи и нигде более. Они медленно убивали друг-друга, потому что знали, что рано или поздно их время истечет. И никто и правда не знал, что скрывается за тканью одежды, раздраженными взглядами и вечными оскорблениями. Или не хотел знать. Однако вечности не существует. Когда-то Джесси сказал, что никогда не чувствовал такого. Зак лишь промолчал. Не потому что он не мог ответить тем же, о нет. Он просто не знал, что ответить, чтобы не казаться тем наивным привязанным ребенком, который точно не нужен Разерфорду. Эбелс ничего тогда не ответил. Но это не смутило Джесси. Разве что немного. Однако все то, чего не видно ночью, рано или поздно освещается потрепанным детским фонариком. Так и произошло с ними. Никто не знал, почему их тайные ночные встречи перестали быть таковыми, но если Эбелс просто недоумевал, то Разерфорд выплескивал все остатки своей ненависти к людям, все проблемы с агрессией и нелюбовью наружу. И однажды ночью получив несколько непонятных сообщений, которые было сложно обьяснить, от человека, который явно не хотел больше заходить в сеть, Разерфорд окончательно вылил все те чувства на себя. И да, черт возьми, та ночь была незабываемой. Она была рекордной. Не только по количеству чувств, выплеснутых наружу, но и вещей, летевших в стены, ругательств и слез, попыток выяснить причины и исправить хотя бы что-то. До тех пор, пока на экране телефона Джесси не высветилось, что он навряд ли еще раз сможет написать или позвонить этому абоненту, а неживой женский голос на другом конце провода повторил это еще раз. И именно так, просто и без особых причуд все закончилось. Как будто так оно и должно было быть. Очередная пара людей, убившая друг-друга медленно, но навсегда.А может и нет.