Чисто белый.

Темную комнату освещал яркий свет лампы, что висела на проводах, время от времени мигая и даря несчастному мужчине благоговейную надежду на то, что он наконец испустил дух. Кажется, что во время этой секундной темноты боль отступала. Он успевал закрыть глаза и вдохнуть грудью сырой холодный воздух, пропитанный удушающим запахом его собственной крови. Он сидел и надеялся, что вот сейчас будет его последний вздох и он больше не почувствует ломоты в костях и груди, которая вздымалась от каждого короткого вздоха. Судьба явно издевалась над ним и с кривой усмешкой тыкала иглой в нервные окончания, наблюдая за муками и потугами своей жертвы, и сменой желаний: то ли постараться вырваться, то ли смириться с неизбежным и умереть. Все смешалось. Ему казалось, что вся информация у него в голове превратилась в то же самое, что и его тело – в жутко, вязкое месиво. Несчастный сидел на стуле. Сейчас так нельзя было сказать, скорее он развалился, как будто его тело – это мясная оболочка без костей и позвоночника. Он не хотел двигаться: это лишний раз доказывало, что он жив и придется вновь переносить тяжелые удары, вслушиваться в унижающие речи, ловить злостные улыбки и замечать маниакальный блеск в глазах людей, таких же как он – убийц. Не было ничего удивительного для него в этих бешеных взглядах, полных неконтролируемой ярости и одновременно с этим жизни. Отвратительная, мерзкая, пошлая правда, от которой не скрыться – они жили насилием. Видеть своего врага в таком состоянии лучшее чувство. А ведь в самом начале он держался по-другому: выпрямился, грудь вперед выпятил, словно пытался изобразить из себя киногероя, который имеет в себе силы разорвать веревки, стоит только поднатужиться. И даже когда его короткая черная арафатка с фиолетовыми разводами, пропиталась первой кровью, мужчина не был сломлен. Его не трогали слова, угрозы, просьбы, подкупы – этим его нельзя было пробить. Неужели ничего нельзя было сделать такого, что бы пробудило в нем страх? – Что ж, даже не смотря на твое молчание, мне удалось кое-что выяснить, хоть это и не касалось того, что мне нужно было знать. Я убедился в том, что Святые – это обычная уличная шпана, безмозглый ширпотреб. Но они не собираются сидеть на месте, – глава Синдиката расхаживал из стороны в сторону, специально постукивая каблуками ботинок о бетонный пол, пытаясь видом своего величия запугать пленника, как можно сильнее. Страдалец пытался слушать и местами вникал в слова, ощущая резкие накаты злобы и огненной ярости, но стоило ему забыться и сжать кулаки, то сломанные пальцы сразу же давали ему знать, где чье место. – Они не так опасны, как хотят казаться нам. Резвая шайка, которой дали поиграть с пушкой. Пора заканчивать с этим бесперспективным «бельмом», которое засело в Стилпорте. Мужчина не сообразил, что стоящий перед ним Филипп Лорен произносит свою тираду самомнения не приписывая его к банде Святых. Сердце у пленника билось медленно, отрывисто, но он успел смириться с тем, что теперь негоден: руки, ребра переломаны, нутро жжет и крутит, к горлу подкатывает ком, несущий за собой металлический привкус крови и как казалось мужчине, оставшееся время его жизни он будет вырыгивать свои внутренности, которые по всей видимости превратились в кровавый коктейль. «Бывший» Святой приподнял голову, запрокидывая ее назад, чтобы оставить все свое при себе. Однако он неотрывно глядел на своих врагов. Кроме Филиппа в комнате находился еще один человек. Он стоял дальше, у двери, опираясь о обшарпанную стену плечом. Стоял так, чтобы можно было вовремя отвернуться, не испытывая едкого желания искоса взглянуть, как шинкуют Святого подчиненные Лорена. Но этого было мало: ужасный звук чавкающей плоти разливал по телу волну панического страха. Дрожащими руками юноша надевал наушники и с силой давил на них, чтоб уж точно не слышать мерзкого хлюпанья крови и скулежа последователя Святых. Он закрывал глаза и при этом еще больше отворачивался к двери, прямо-таки вжимался в косяк, дабы Филипп не увидел, как он трусит. А ведь мужчина даже бровью не повел: неотрывно глядел, как колошматят невольника кастетами, битами и всем, что могло попасть под руку. Мальчишка надеялся, что если он закроет глаза и сконцентрируется, например, на своем любимом сериале, то чувства отвращения и ужаса оставят его. Но в голове как назло мелькали те моменты, которые он успел увидеть за эти полтора часа. – А Ночной Клинок остановил бы его. – Внезапная мысль ошарашила Мэтта и заставила широко открыть глаза и горько усмехнуться над самим собой. Неужели он способен думать о подобных вещах в такой напряженный момент? Но вдруг в груди неприятно закололо от внезапного осознания и обидного следствия этого логического суждения. Неужели Ночной Клинок мужественнее и сильнее его, Мэтта Миллера? Ну да, он же герой. Эти размышления оставляют неоднозначные чувства, которые к сожалению, не всегда заставляют улыбаться. Руки у парня похолодели, а ладони взмокли. Мэтт думал, что выглядит он сейчас как в лихорадке, но на вид он был спокоен, только неестественно бледен и подведенные глаза еще сильнее проявляли синяки под ними. А ко всему прочему его затошнило. Парень надеялся, что это последствие потребления кофе в больших количествах. Но он знал, что в этой комнате всегда пытали пленников и порой не заботились убраться здесь: максимум выносили трупы. От осознания этого факта его замутило сильнее. Голову заполоняли отвратительные мысли. Ему чудилось, что в том углу, куда свет тусклой лампы не доходит, лежат чьи-то ошметки, а может и того хуже мертвое тело такое же искалеченное, как тело этого полуживого Святого. Лорен что-то вдалбливал пленнику в своей привычной манере вести разговор надменно и властно, демонстрируя свое альтер-эго, словно хвастаясь новой безделушкой. – Мэтт! – громко окликнул юношу глава Синдиката. Тот резко оглянулся и почувствовал ужасное разочарование из-за того, что не сообразил вовремя и уткнулся взглядом в почти распотрошенную тушку невольника. Кажется, что теперь ему в нос отчетливо бил запах прогнившей плоти. – Где КиллБейн?! Миллер молчал. Его разум пробивали фразы, отдававшиеся глухим голосом, который будто усмехался над слабостями мальчишки. Будто его голова вовсе не была его головой, словно кто-то пробрался в нее и менял все, путал и орал, как сам дьявол. – Не знаю, – Мэтт покачал головой и вперился взглядом в темный угол, отчасти чтобы разглядеть там воображаемый труп. – Говорил, что придет через полчаса. Прошло намного больше времени. Скорее всего, он пока занят. Лорен хмыкнул и застыл, видимо, обдумывая дальнейший план действий. Мэтт же начал постепенно приходить в себя, вдалбливая себе, что это всего лишь глупое воображение, недосып и явная нервная и напряженная атмосфера в Синдикате из-за этих назойливых Святых. Раздался неожиданный скрежет металла и дверь резко отворилась. Стоявший у самого косяка Миллер тут же рухнул на пол от сильного удара. Ахнув, мальчишка схватился рукой за плечо и зажмурился, стиснув зубы. Одно радовало: от боли этот необузданный голос «Сатаны» замолк. – Черт, Мэтти! – КиллБейн вскинул руки и качнул головой, мол, как можно быть таким невнимательным. Панк недовольно зашипел и поднялся с бетонного пола, не убирая руки от больного плеча. Он внимательно слушал разговор двух мужчин, проклиная все и вся за то, что вызволился с мнимым мальчишеским фанфаронством присутствовать при допросе. Он и сам не понимал, что движело им в тот момент. Единственное, что он почувствовал тогда, был толчок. Его переполняло желание показать себя и одновременно с этим бурлило крайнее любопытство. Как ребенок он хотел поскорее заглянуть в мамину сумку, чтобы найти там какое-нибудь лакомство. Но то, что ему довелось увидеть не было чем-то «вкусненьким», а скорее даже наоборот. Но на удивление, даже ужасное отвращение и доводящее до тошноты «амбре» не могло заставить его уйти, сбежать оттуда. Гордыня вперемешку со непомерной спесивостью не дала его страху вырваться наружу, вынуждая его прожигать внутренности и проедать мозг. За всеми этими мыслями Миллер не заметил, как прижался спиной к стене и согнулся в три погибели от ощущения дурноты. Ему казалось, что его желудок решил выбросить все содержимое. Вскинув голову, он взял себя в руки на пару минут и окинул взглядом направившихся в сторону двери мужчин. – Закончи здесь все, Мэтт. Позже тут все приберут. Ну что, справишься? – мальчишка хотел было спросить о том, что ему предстоит сделать и инстинктивно повел рукой, разжимая ладонь, в которую тут же вложили пистолет. Не ожидав подобного, Миллер чуть было не уронил пистолет на пол. Соображать долго не пришлось. От него требовалось убить пленника, пустить пулю ему в голову, лишить жизни. А потом он уйдет, а это тело будет лежать и разлагаться, и с него будет стекать кровь прямо на пол. А затем сюда придут те, кто унесет мертвеца и их обувь измарается в его крови, и они будут оставлять за собой следы, пока кровь не впитается в подошву. И с ними навсегда останется этот тошнотворный запах тления. Железная дверь захлопнулась, шаги стихли и осталась только тишина, разрываемая тихими хриплыми вздохами связанного пленника. Мальчишка снова скрючился, выронил из холодных вспотевших рук пистолет и обхватил руками живот. Он чувствовал, как опустошался его желудок. Глаза заслезились от отвращения и неприятных ощущений, которые ломили тело. Он чувствовал, что пуст. Даже голова его была пуста. Он понимал только то, что везде присутствует это слово «кровь». Оно ему уже надоело. Так и не разогнувшись Мэтт перевел взгляд на пистолет. Кожух-затвор сверкал на свету. Снова вздохи этого Святого, но теперь уже звучащие по-другому, слишком частые они были. Мэтт выпрямился и увидел, как его визави хохочет, через силу, но все-таки хохочет. – Заткнись! – Миллер почувствовал, как ущемляют его самолюбие этим гортанным смехом. В нем взыгралось мальчишеское тщеславие. – А ты и есть главарь Декеров? – Святой опустил голову и сплюнул кровь с осколками сломанных зубов. – Бойцы неплохие, приставучие твари. Но специалисты – они просто лапочки. – Твой нахрап здесь не уместен. Конечно, натура шестерки только и позволяет таращиться на разодетых шлюх. – Он готов был вылить на пленника море колкостей, чтобы как-то затереть эту свою отвратительную демонстрацию слабости. – Невозможно! Частью Синдиката является малолетний сосунок, – пленник потряс головой, изображая крайнюю степень удивления, и все же губы исказились в еще более ехидной улыбке. – Да еще и подвешенный на левой субкультуре. Миллер дернулся и сделал шаг назад, словно его кто-то оттолкнул. – Да, и он, интернет-бог, которому хватило полчаса для того, чтобы обнулить счета Святых и разослать всем подчиненным Синдиката данные о появившейся никчемной угрозе, – от того, что все это было произнесено скороговоркой, парень отвернулся и закашлялся, боясь, что его снова вывернет наизнанку, – вроде вас. Ну что, достаточно неплохо для малолетнего сосунка? Мальчишка снова заметил, как отражает пистолет тусклый свет. Нагнулся, поднял его и сжал в руке, пока страшась положить палец на курок и поднять его, чтобы направить в лицо своего врага. – Молодец, щеночек, – продолжал насмехаться Святой. Мэтт не понимал, как он находит в себе силы разглагольствовать, а уж про открытое издевательство и говорить нечего. Это еще сильнее задевало его шухерной нрав. – Ну чего ты застыл, недоносок размалеванный?! Теперь в голосе мужчины не было никакой насмешки, лишь огненная ярость. Глаза сощурены и в них четко читается лютая ненависть, от которой Мэтта бросило в пот. Первое, что лезло в голову подростка, это непонимание того, как он успел заслужить эту ненависть, а потому уже страх, что этот сумасшедший, не умеющий контролировать свои эмоции, разорвет веревки и прибьет его. Вскинув руку, Миллер направил на вмиг озверевшего пленника ствол и снова встал, как вкопанный. Положить палец на курок он так и не решался, словно наперед знал, что это бессмысленно. Но чем дольше он глядел на этого человека, который дышал, как озлобленный бык, тем сильнее проявлялось желание защититься хотя бы от этого взгляда. Палец непроизвольно лег на курок и начал медленно давить на него, пока костяшка на пальце не побелела. Стиснув зубы, панк встряхнул головой так, чтобы челка скрыла глаза – так он чувствовал какую-то защиту. Пленник резко подался вперед и в ту же секунду скорчился от боли, а Миллер вздохнул и не ожидая, надавил на курок с большей силой. В комнате раздался оглушающий хлопок, звук которого бился о бетонные стены, повторяясь снова и снова, но уже не так громко. Через несколько минут наступила давящая тишина. На пороге появилась одна из сестер ДеВинтер и встав в позу «вольно», уставилась на ужасно бледного хакера, который медленно отступал назад, намереваясь забиться в темный угол. Он не сразу сообразил, какая из сестер перед ним и только через пару секунду догадался, что это Кики. Она одарила мальчишку холодным взглядом и пройдя в помещение, подняла упавший в который раз пистолет. Не церемонясь, бывшая проститутка встала в метре от пленника и разрядила ему в лицо сразу пять патронов. Осевший на пол Миллер закрыл лицо руками. Однако любопытство брало верх и он подглядел сквозь пальцы, как капля за каплей падает и образует маленькую густую лужицу бардовой жидкости. Но он не увидел, как к нему подошла Кики и резко потянула за руку. Плечо отдало тупой болью, руки перестали загораживать весь этот «ванитас». Мэтт издал только судорожный вздох, как будто расстраиваясь, что проиграл в этой игре «увижу – не увижу». Вдвоем они вышли из застенка. – Ты бы сделал это. Тебя испугал звук двери, - Кики склонила голову, видимо, считая себя виноватой в том, что мальчишка не сумел пристрелить врага. Она-то знала, что для него это было, наверное, самое сложное. Женщина видела на лице Мэтта отчаяние. Она продолжала его успокаивать, но легче ему не становилось. Его все больше раздражал ее монотонный голос и бессмысленные рассуждения о его возрасте, силе воли и психическом здоровье. Он хотел ее толкнуть, сбежать, запереться в темной комнате и послушать тишину. Не эту давящую и оглушающую, а другую, мелодичную, убаюкивающую спокойствием атмосферы. Мэтт открыл глаза и увидел, как вокруг темно. Он опирался спиной о дверь, а по ту сторону раздавались возмущенные вопли Кики ДеВинтер. Неужели он тоже не контролирует свои мысли и действия, как тот пристреленный психопат? Он однозначно был ненормальным, псом с цепью на шее. Глубоко вдохнув воздух, в котором витал запах кофе, мальчишка опустил голову и уставился на свои ладони. При лунном свете они казались еще бледнее. Белые-белые, как мрамор у него были руки. – У кого-то в крови по локоть, а у кого-то чисто белые.