Безумие плачет

      Тихий топот раздавался по дорожке между домиками адептов, и молодой юноша едва ли мог сдержаться, чтобы не перейти на бег. Во-первых, его наверняка так услышат или увидят, чего прямо сейчас хотелось меньше всего… А во-вторых, уже не столь велика беда, это нарушало одно из нескольких тысяч правил Ордена. Тем не менее, Цзинъи уже несколько нарушил такой своей вылазкой ночью из своего жилья, однако уже на середине дороге все переживания и страх отчего-то совсем улетучились — вместо этого появилось ощущение какого-то безумия и воодушевление, что и сопровождали юношу до самого места назначения.       Он пробежал мимо дома Второго Нефрита и замер, всего на мгновенье вернувшись назад и подняв голову вверх, чтобы вглядеться в окошко. Юноша готов был поклясться собственной лентой, что видел шевеления и две бродящих тени, проскочившие в окошке. Кто бы мог подумать, что не один он (вернее, их было двое) не спит этой ночью. Однако его сердце пропустило удар, когда он всего ненадолго засмотрелся и даже не заметил, что его увидели. Еще бы, ведь местность-то открытая…       Цзинъи весь вскинулся, услышав тихое, но как всегда задорное «Эй!», и тут же поднял снова голову, встретив в окне ухмыляющегося и грызущего яблоко Вэй Усяня, что лениво его оглядывал, упершись локтем свободной руки на подоконник. Юный адепт отчетливо увидел сзади него еще одну фигуру и в испуге схватился за собственную грудь, готовый тут же рвануть во всю прыть, пока его не заметили, но Вэй Усянь, кажется, поняв его намерения, тихо засмеялся и приложил палец к губам, прошептав:       — Тсс… Никто ничего не видел и не слышал. Никому ведь не нужны проблемы, не так ли? А ты давай поторопись, тебя ждут.       — Откуда вы…       Лань Цзинъи запнулся сразу же, как только начал говорить, и продолжать не решился. Кого обманывать — стоило бы удивиться, если эти двое людей не поняли все самыми первыми, а Вэй-чертов-любитель-пошутить-над-ними-Усянь не попытался что-то выкинуть или хотя бы просто смутить. Мужчина повернулся назад и, кажется, перебросился парой фраз с Ханьгуан-цзюнем, после чего махнул коротко юноше рукой на прощание и совсем переключил свое внимание, вернувшись обратно. Цзинъи замер на пару минут, разволновавшись: ему следует ждать, пока Лань Ванцзи выйдет отчитать его? Или это был намек быстрее возвращаться, пока никто не увидел? Или ему позволили…?       Опомнившись, юноша попытался вновь вглядеться в окошко, но из-за полумрака, развеваемого лишь тусклым свечением луны, разглядеть ничего не вышло, и Цзинъи осторожно попятился от дома дальше по дорожке. А вскоре совсем пустился бежать. Сегодня можно пропустить несколько правил, сегодня ничего не будет…       Пока бежал, Лань Цзинъи вновь ощутил, словно рядом с ним проскользнуло Безумие, схватило крепко за руку и потащило за собой, к уже как собственному дому, давая волю практически на все. На все. Пришлось остановиться перед дверью, чтобы отдышаться, руки сильно тряслись, со лба стекал от волнения и короткого страха холодный пот, голова уже шла кругом. Найдя в себе наконец силы, юноша сделал глубокий вдох и затаил дыхание, после чего осторожно постучал, хотя в этом нервном стуке все равно отразилось его волнение и гамма смешанных чувств. Дверь открылась, в темноте показался знакомый силуэт, а за ним вспыхнуло несколько свечей, и сердце сразу быстро-быстро забилось…       — Ты пришел.       На лице Сычжуя растянулась по-настоящему счастливая улыбка, он втянул юношу внутрь и прикрыл за ними дверь. А увидев, что его напарник едва может устоять на месте, невольно дернул уголками губ на манер усмешки и усадил его на циновку, а сам отошел, чтобы заварить чай. Цзинъи же, только переведя дух, похлопал себя по груди.       — Ха-ха… Да меня чуть не поймали, знаешь ли! А Ханьгуан-цзюнь так зло смотрел на меня, будто вот-вот убьет… Знал бы ты, чего мне стоило стоять там, перед ним! И пришлось уговаривать его отпустить меня — а всего лишь для того, чтобы увидеться с тобой. Да ты с ума так сведешь меня.       Цзинъи покачал головой и опустил ее, словно пережил самое ужасное событие в своей жизни, а потом перед глазами на столике появилась небольшая чаша, придвинутая чужими белоснежными руками. И Цзинъи не удержался и поднял голову, тут же поняв, какую ошибку допустил — он и не заметил, как Сычжуй сел рядом с ним, непозволительно близко, и теперь смотрел улыбающимися глазами прямо на него, вручая чашу с травяным чаем прямо в его руки.       — В следующий раз я сам к тебе приду. Мне наверняка будет легче отпроситься. Я посижу с тобой в библиотеке, хорошо?       Теплый взгляд и сжавшая похолодевшую от волнения ладонь рука Сычжуя тут же заставили все нутро затрепетать, и второй адепт неловко кашлянул. Все же не стоит Лань Юаню знать, как на самом деле он смог сбежать к нему в этот раз:       — Да впрочем… это было не так трудно. Не могу же я спихнуть на тебя все обязанности!       Юноша уверенно мотнул головой, а Сычжуй снова улыбнулся и просто кивнул в немом согласии. Он мог лишь догадываться, что его где-то обманули, но стоит ли вдаваться в подробности, пока это никого не беспокоит? После минуты гляделок обоим вдруг стало крайне неловко, и они посмотрели в разные стороны. Цзинъи сделал пару глотков чая, но понял, что все время прятаться за кружкой чая не выйдет, и просто откинулся назад, развалившись прямо на полу. На него сразу обратилась пара светлых глаз, и Сычжуй приподнял брови.       — Не лежи на холодном полу… Заболеешь.       — Тогда подними меня!       Цзинъи совсем, кажется, расслабился после ароматного чая и тоже заулыбался. И его улыбка тут же перешла в несдержанный хохот, потому что адепт действительно поднялся и потянулся к нему, чтобы поднять с пола, но тут же оказался поваленным следом и при этом еще и придавленным чужим телом, а резкий толчок и вовсе выбил из его легких весь воздух. От этого Лань Юань едва ли впервые не ругнулся, но быстро взял себя в руки, качнул головой и улыбнулся, встретившись с глазами напротив. От макушки до пят у обоих прошлось странное морозное ощущение, которое тут же сменилось жаром на щеках, постепенно распространившимся по всему телу. А стоило склониться одному из них еще чуть ниже, так сразу и сердце замерло… Кажется, именно так пишут в книгах люди, когда пытаются дать понять, что такое влюбленность? Лань Сычжуй, кажется, слишком поздно понял, насколько в действительности особенны их отношения и глубоки чувства. Захотелось вдруг вскочить сразу и схватиться за этого человека напротив, схватиться так крепко, словно они в первый раз вот так прячутся ото всех ночью, словно этот раз будет последний.       — Пойдем хоть сядем нормально.       Собственный шепот вырвался из груди практически невнятным хрипом, однако юный адепт его четко услышал и тут же поднялся, после чего помог подняться и своему товарищу. А уже встав и схватившись за руки, оба снова замерли, не сводя взгляда с глаз друг друга. Сычжуй не выдержал первым и с улыбкой покачал головой, крепче сжав чужие руки в своих, затем невесомо коснулся костяшек пальцев губами.       — Это ведь очень глупо. Смущаемся, словно никогда раньше не касались друг друга. Что сегодня случилось? На самом деле, я даже планировал…       Едва начав, Лань Сычжуй тут же замолчал и опустил голову. Главная проблема Цзинъи была в том, что он практически не понимал намеков и с ним необходимо было говорить прямо и не увиливая. Но как посмел бы Сычжуй сейчас прямо сказать о том, что думал?..       — Нужно расслабиться! Давай просто сядем и поговорим о чем-нибудь еще. И настроение поднимется, и думать больше проще.       С воодушевленнием и яркой широкой улыбкой адепт потянул своего друга партнера на постель и вместе с ним сел на край. Однако заговорить так и не удалось, неловкость снова повисла в воздухе. Казалось, еще чуть-чуть, и Цзинъи может не выдержать — просто психанет и уйдет. Тогда Сычжуй зажмурил глаза, вздохнув, про себя досчитал до десяти и продвинулся поближе, обхватив чужое лицо своими ладонями. Поцелуй вышел мягким и трепетным, даже целомудренным, крайне осторожным, что вновь захотелось вдруг посмеяться над самим собой. Но постепенно спокойствие и расслабленность пришли после такого же теплого ответа от партнера. Захотелось даже вскочить и заверещать от радости — они наконец преодолели этот невидимый барьер и справились. Теперь и впрямь можно расслабиться и выдохнуть спокойно. Сычжуй даже пытался это сделать, но его настолько крепко сдавили в объятиях, что он едва ли не задохнулся. Теплые ласковые поцелуи перенеслись с губ к розовым щекам, затем оставили свой след на виске и кончике носа. И вновь зацепили уголок губ. Лань Цзинъи всегда твердил, что не умеет быть нежным и осторожным, и его напарнику потом подолгу приходилось уверять его в том, что нет в этом ничего страшного и ему это совсем не нужно. Но сейчас он вдруг задумался: при таком раскладе, если Цзинъи, по его словам, не умеет быть ласковым, то умеет ли кто-нибудь вообще?       Руки на поясе сцепились мертвой хваткой, а сам Цзинъи упрямо отказывался и отпускать примерного ученика, и делать что-либо еще. Румянец снова окрасил щеки, а руки беспорядочно заблуждали по чужому телу, пытаясь найти более-менее удобное положение, пока Сычжуй не схватил наконец чужую кисть и мягко-мягко ее расцеловал, не оставив ни единой нетронутой точки.       А затем вдруг потянулся руками куда-то вверх, и светлые глаза юноши напротив от увиденного широко распахнулись.       Белая лента с вышитыми на ней облаками медленно распустилась в аккуратном узле и переместилась в руку. В руку Лань Цзинъи. Но едва ли он открыл рот, чтобы сказать или спросить хоть что-нибудь, как его собственная лобная лента оказалась самым наглым образом украдена и прижата к чужой тяжело вздымающейся от волнения груди. Сколько правил они уже сегодня нарушили? Возможно, еще несколько, особенно важных, ведь они напрямую касаются их драгоценных лент, не сделают сильно хуже… Пока они не расскажут, никто не узнает про окутывающее их по ночам безумие, плачущее от каждого чувственного момента, словно они рождались вновь и вновь, снова и снова находили друг друга. Каждую ночь.       — Не говори ничего. Это будет… Наш маленький секрет. Еще один. Особенный.       Теплый уверенный шепот пронесся словно в голове, и Цзинъи подсел еще ближе. Он не хотел тратить время на разборки с лентой и просто небрежно повязал ее на своей руке, но со всем трепетом — наверняка теперь он будет дорожить этой лентой даже больше, чем своей собственной. От мысли о том, что теперь она принадлежит ему, только ему, в груди что-то приятно защемило.       Новый поцелуй уже увереннее предыдущего, объятия настолько крепкие, что одежда сминалась под пальцами, и первая вещь наконец-то спала с плеч. Они долго ждали друг друга и не стали даже переодеваться, и теперь пришлось возиться с поясами и верхними одеждами. И все движения настолько неловкие и скромные, что в какой-то момент они просто остановились и начали пялиться друг на друга, пока оба не засмеялись от неловкости.       Чтобы собраться хоть чуть-чуть, Сычжуй снова потянулся за поцелуем, крепко обхватив чужие пылающие щеки руками, когда юноша напротив осторожно стянул верхние одежды с них обоих. И все же он отвлекся, чтобы прижаться еще ближе и почти вжать в свое собственное тело. Сычжуй ненадолго приоткрыл глаза и с хитрецой сощурился: он лучше всех понимал, что столько силы Цзинъи набрал лишь после ужасных наказаний раз за разом, когда ему приходилось одной рукой писать, а другой держать всего себя вверх ногами. Это вдруг показалось ему забавным, и адепт тихо засмеялся, поежившись от теплых поцелуев в шею и плечо, стоило почувствовать ночную прохладу.       Шорох нижних одежд вновь привел в чувства, и руки Цзинъи остановились на поясе штанов, не решаясь развязать его. Сычжуй только сейчас понял, что стоило бы лечь, потому принял более удобное положение, и Цзинъи наклонился к нему совсем близко, чтобы его могли обнять.       Однако длилось это недолго, ведь юному адепту пришлось пройтись по всей комнате в поисках хотя бы какого-нибудь масла. И когда вернулся вместе с ним, смущение накрыло с головой, даже дыхание перехватило.       — Это… Та к книга, которую у нас забрал старик… Ты ведь наверняка успел что-то прочитать?       Цзинъи спросил запинаясь и замер с ароматным маслом. До этого он готов был хоть силой заставить Сычжуя согласиться на какую-то авантюру, но сейчас неловко было спрашивать даже такую глупость. Однако юноша заметно кивнул, признавая, в каком-то смысле, поражение и соглашаясь. Ревущее от разрывающихся в груди чувств, отдающих болью в висках и покалыванием на щеках, безумие вновь захватило целиком и полностью. Движения руками, плавные и осторожные, однако неумелые из-за отсутствия опыта ранее заставили всем телом сжаться и едва не задохнулась от ощущений, крепко схватиться за чужие плечи. Сычжуй, кажется, готов был биться в судорогах и обнимать крепко-крепко, в то время как Цзинъи был весь напряжен и едва ли смел продолжать, переживая, что мог сделать что-то не так. Гладя друг друга по спине в попытке успокоить и успокоиться самому, молодые адепты пересеклись взглядами и словно передали друг другу телепатически: «Нужно продолжить, ведь так?», потому как почти одновременно кивнули. Это напомнило о том, как они часто совсем случайно в унисон срабатывались на ночной охоте. Для них уже вошло в привычку доверять друг другу, слушать и бесприкословно выполнять то, что партнер скажет.       — Тебе нужно… расслабиться.       Мягкий томный шепот на ухо одновременно с немного резковатыми и не слишком аккуратными от волнения действиями заставили грудь с расцветающими на ней поцелуями тяжело подняться и опуститься, когда юноша глубоко вздохнул. Расслабиться в такой обстановке было крайне трудно, но все же через несколько минут Сычжуй почувствовал новую дозу дискомфорта, вскоре на место которой пришло новое и очень странное ощущение — ему определенно не хватало.       Неловкие взгляды украдкой, мягкие поглаживания по щеке, едва различимый шепот «ничего не бойся», и Цзинъи готов был уже сейчас отдаться этому безумию, одному на двоих.       Первый плавный и осторожный толчок стал немой проверкой собственных способностей, был сопровожден тихим шипением тесно прижавшегося к груди юноши. Цзинъи на мгновение замер — ему почему-то вдруг показалось, что его обманули, и у Сычжуя на самом деле было в этом намного больше опыта. И эта догадка в его голове подтвердилась чужим плавным движением, попыткой сделать все самому. Однако адепт, кажется, заметил перемену в настроении и крепко обнял партнера за шею, румянец окрасил щеки, вся уверенность с своих действиях сошла на нет, и потому он попытался хотя бы оправдаться, чтобы между ними не было никакого недопонимания.       — Это все учитель Вэй. Та книжка — ну, ты помнишь, которую я нашел… Это он дал мне ее. Я не посмел ее вернуть, потому что он просто всучил мне ее в руки, сказал «Разберись с этим» и ушел…       Сычжуй пробурчал, словно ему и правда приходилось оправдываться, однако вместо недоверчивого взгляда он получил в ответ громкий смех, что пришлось буквально заткнуть Цзинъи рот, чтобы он не поднимал лишний шум и не будил никого в округе, ведь тогда эта ночь определенно станет для них последней. Смех наконец затих, когда послышался тихий болезненный стон с рваным вздохом. Лань Сычжуй почувствовал, что прямо разомлел под мягкими поцелуями в шею, балансирующими с осторожными и плавными толчками, постепенно переходя в более торопливые и несдержанные, немного грубые. И все же юный адепт явно чувствовал охватившее их сумасшествие, тесно толкающее друг к другу, заставляющее смотреть прямо в глаза, не отводя взгляд. И крепко-крепко прижиматься, как к самому родному человеку.       — А-Юань.       Дрожа всем телом от раскатившемуся по телу жара, Сычжуй открыл зажмуренные до этого глаза и заглянул в чужие напротив. Сразу понял: он попал и больше не сумеет найти в себе силы отвести взгляд, будто завороженный.       — Что?       Хриплый голос принадлежал словно и не ему вовсе, потому Сычжуй машинально коснулся собственной шеи, прокашливаясь, совсем не узнавая себя.       — Ничего. У тебя просто красивое имя.       Сычжуй замер. Теплый шепот совершенно разнился с обычным поведением Цзинъи. Он всегда слишком шебутной, всюду торопится, очень эмоциональный и порой рассеянный. И сейчас, этот хоть и немного нервный, но очень ласковый и осторожный в этот момент, Цзинъи в буквальном смысле сводил с ума. А когда улыбался — так ярко, счастливо и невинно, будто ничего особенного не происходило, а они с гордостью поздравляли друг друга с количеством побежденных тварей на ночной охоте, — Сычжуй готов был вжаться в него всем живьем, без всякого стеснения выстанывать его имя в ответ возле уха.       Безумие, кричащее от удовольствия, снова охватило с головой, хотя по их мысленным подсчетам, прошло совсем немного времени, и перед глазами запестрело, гул в голове постепенно начал стихать. Вместе с приглушенным поцелуем вскриком Сычжуя раздался полный восхищения и удовлетворения вздох Цзинъи. Оба они наконец расслабились и легли, обхватив друг друга покрепче. Сбитое дыхание очень долго не удавалось восстановить, а двое растянувшихся на постели все никак не могли отпустить друг друга и перестать целоваться, несмотря на то что губы уже слегка опухли и мучила жажда.       Прошло довольно много времени, прежде чем все в округе вновь стихло. Двое парней лежали, крепко прижавшись друг к другу, пока Сычжуй не поднялся первым и сел. На него сразу же обратилась пара глаз, но адепт просто подтянул к себе до этого небрежно брошенную на кровати ленту, хмуро ее оглядел и повязал себе на лоб. А после попросил чужую руку и осторожно снял с запястья больше не свою ленту, повязав на чужой голове. Встретившись с улыбчивым взглядом, таким же улыбчивым, как и сам Цзинъи, Сычжуй практически неосознанно сам растянул губы в улыбке и наклонился, чтобы поцеловать в лоб.       — Оставайся сегодня на ночь. Завтра… я сам буду объясняться, если кто-то заметит.       Цзинъи снова широко заулыбался и с охотой закивал, захватив юношу в свои крепкие объятия. Он обязательно останется. Останется и разделит с Лань Юанем их ночное безумие, одно на двоих.