Не верь мне

Он не понравился ему с самого начала. Слишком вертлявый, слишком манерный, слишком… да все в нем было слишком! — Имя? — Лю — Лю, этого хватит. Я — Чжу. Пойдем, красивый. Длинные пальцы оплетают запястье, сжимают сильно, а так и не скажешь, Но Лю идет. Если справится с заданием — примут, а этот, манерный, наверное от босса, должен его проконтролировать. А ему надо, чтобы приняли, поэтому идет, и на красивого не реагирует. Задание простое — выколотить из должника все до монетки, да так, чтобы зарекся что-то еще утаивать. И казалось бы, что может пойти не так? Хозяин букмекерской конторы уже не юлит, уже посланы люди за деньгами, и по-хорошему можно еще раз посмотреть на недотепу и можно встать и идти, но тут Чжу приспичило поиграть. Лю не успел уследить, не ухватил за шиворот вертлявого засранца, когда тот подался вперед, протянул руку для пожатия, улыбнулся так, что на щеках ямочки обозначились, как у ребенка. И не меняясь в лице прибил протянутую навстречу ладонь к столу, вколотив в нее по рукоять нож для бумаг из набора. — Ты — псих? Зачем калечить? — Я — Чжу. И да — я псих. Справку потом покажу. За рулем Чжу тоже стихийное бедствие, впрочем, кажется, в этом городе нет ни одной машины, за рулем которой не сидел бы такой же сумасшедший. — Он хорош. — У босса Чжу садится на край стола и опять улыбается. И это так сладко, что противно. Улыбка растягивает губы, а в глазах — пустота, как у красивой дорогущей куклы. Лю ловит себя на том, что хочет встряхнуть Чжу, так, чтобы голова мотнулась, а в глазах появилось хоть какое-то выражение, проблеск мысли. Случай представляется позже, в ночном клубе, где Чжу опять почти заносит. Он не колется, не нюхает, не употребляет, Лю уверен, но выглядит обдолбанным почти всегда, и чем более стеклянным становится взгляд, тем хуже будет окружающим. Это Лю уже выучил. Сегодня Чжу не понравилось, что одну из стриптизерш потискали за задницу. И если бы огладивший взвизгнувшую девку не был нужен боссу Лю бы даже не вмешивался. Посмотреть как мелкий паразит уделывает троих здоровых мужиков — редкое по своей красоте зрелище. Но — нельзя. Не положено, пусть хоть всех тут перетрахают, — нужны. Поэтому Лю оттаскивает Чжу за ближайшую колонну, сгребает за грудки и встряхивает, прикладывая спиной, как давно хотелось. — Сдурел? — Насрать. — Босс нам обоим кишки через уши вынет, ты бессмертный что-ли? — Хочешь, чтобы я был паинькой? Поцелуй! В поцелуй они падают. То ли атмосфера виновата, то ли что, но Лю целует его жадно, прижимая к той самой колонне, накрывая собой. Чжу мелкий, но зараза, цепкий, виснет на плечах, как макака, и подхватить под задницу становится проще простого. Губы на следующий день все еще болят — укусил напоследок, псих отбитый. Укусил и смылся, пообещав, напоследок, что вернется и покажет ему небо в алмазах. Они даже не разговаривали — сразу начали трахаться, будто заведенные. Как кролики. Жадно, торопливо, до изодранной спины и едва не насквозь прокушенного плеча. Как в самой низкопробной порнухе. Раньше он не понимал — почему и как, считал заезженным штампом, наигранным и пошлым, а теперь, с ним понял. Это когда кипит не кровь, это когда в огне весь ты, и поджигаешь своим огнем. И сгореть в этом пламени хочется обоим. Чжу гибкий, ненасытный и жадный, трахается так, словно этот раз — последний, и больше не дадут. И спину дерет — будь здоров, выхоленные пальцы с маникюром только выглядят хрупкими, а когда они сжимают горло или распахивают кожу под лопаткой, словно Чжу хочет ему сердце выдрать, подумаешь, что Россомаха под тобой корчится. Только от этой напасти тоже есть лекарство — Лю как-то, осатанев от боли, сжал его запястья в одной руке, и прижал над головой. Чжу как шелковый стал, дернулся раз, другой, а потом застонал так, что Лю чуть не кончил раньше времени. — Так откуда ты? — Из Хайкоу, — Чжу возится под ним, вытягивается во весь рост и ухмыляется. Вчера он сказал, что родился в Пекине, а два дня назад, что вообще-то из Праги прилетел. Это уже традиция. Лю каждый раз спрашивает, а Чжу — врет. На каждый вопрос — врет, и смеется в глаза, когда Лю его на этом ловит. Впрочем, он всегда говорит, что верить его словам — бесполезно. Лю каждый раз хочет спросить, можно ли верить делам, но отвлекается. С другой стороны, разве двое мужчин могут сымитировать оргазм? Они не обещают друг другу ничего, впрочем, Лю и не ждет обещаний. Зато, как по волшебству, находятся нужные документы, куски переписки, в которых названы имена, списки жертв, отказавшихся платить. Все это он собирает по каплям и крошкам, но этих капель и крошек собирается целое море. И пусть они незначительны, так, мусор, обрывки чужих разговоров, но из них, при желании можно сложить картинку поинтересней. Впрочем, начальство пока не говорит свернуть, начальство одобряет то, что босс его приметил, и советует подниматься в иерархии выше. Сложно. Тем сложнее, что Лю не хочет убивать, калечить тоже, и каждое утро, между завтраком и чисткой зубов, молится всем, кого знает, чтобы ему — не пришлось. Ему кажется, он хорошо маскируется, выглядит головорезом, наводящим страх, тем, кто _может_ убить, но… так кажется похоже, только ему. Чжу смеется. — Запомни, из нас двоих — я оружие устрашения. Плохой полицейский, если ты меня понимаешь. А ты — хороший. Поговори с ним, а я пообщаюсь с А-Су. Лю ничего не остается, как пойти и поговорить, прямо так, на детской площадке, на лавочке, не переставая косить краем глаза на Чжу, приглядывать за ним. Но тот, похоже, пока вполне мирный, играет с девчонкой в догонялки, ловит ее, когда та съезжает с горки, и, в конце концов, падает вместе с ней в здоровые паутинные качели. Когда он выпрямляется, усевшись четко в середине паутины, и прижав к себе А-Су, отец ребенка напрягается, а сам Лю вовсе разворачивается, потому что заметил высверк стали. Но девочка не вскрикивает, тянет руки поближе к лезвию, блестящей рыбкой мелькающему в пальцах, и на секунду у Лю замирает сердце. Но только на секунду, потому что Чжу отводит маленькие пухлые пальчики в сторонку, достает из кармана куртки яблоко и, не переставая улыбаться вырезает малявке яблочного кролика. Смотрит он при этом на отца девочки. Выдыхает Лю только когда оказывается за рулем. — Расслабься — Чжу пихает его кулаком в бок, как раз туда, где, будь он при исполнении, висела бы кобура. — Я мышей не ем. В смысле, детей не трогаю. За это босс лично шею свернет, я то видел. Когда он понимает, что попал, уже почти поздно. Он не успевает попросить — потребовать, сжав горло пальцами, и чувствуя, как под ладонью проходит кадык, — чтобы Чжу поберег себя, и тот предсказуемо косячит. У него и так вечно какие-то форс-мажоры, Лю привык, что ни одно дело не идет по ранее намеченному плану, и просто радуется, когда они выбираются целыми и живыми. Сейчас живыми им обоим не выйти. — Убей, — вот так, просто и буднично, не в бетонном подвале, не в подворотне, а у залитого солнцем оврага. Приказ ясен и тем гаже, что не выполнить его невозможно. Лю знает, что потом его приблизят, и он найдет то, что ему нужно, а вдобавок к тем документам, которые у него уже есть, это будет означать, что можно все сворачивать. Но прежде чем это произойдет он должен убить Чжу. Чжу, который оставил в его доме стопку пестрых рубашек, и нахально лез к его ноутбуку. Чжу, который стонал под ним, а потом целовал жадно, как и всегда. Чжу, который стоит и улыбается так, что на щеках — ямочки. — Найдут. Давайте я его вывезу хоть к заливу и утоплю. — Через три дня тут стройка начинается. Не успеют найти. Попытка спасти, отчаянная и дурацкая, проваливается, и Лю целится в Чжу. Рука не дрожит, пистолет не ведет, и он стреляет. Не в голову, потому что нельзя же рушить такую красоту, а в грудь. Сердце, конечно, смещено к центру, а он забирает чуть левей. Чжу падает, не прекращая улыбаться, теперь уже наверняка навсегда. Он подходит к краю оврага, смотрит вниз, в мешанине зеленого стараясь не увидеть, не заметить голубую рубашку в ярких птицах, но увы, по пропаханной по склону борозде, взгляд спускается ниже, и натыкается на тело. Рубашка уже не голубая, а бурая от крови. — Молодец, я в тебе не сомневался. — Босс хлопает его по плечу, вынимает пистолет из пальцев и кидает вниз. Лю не чувствует ничего. Осознание приходит потом, после того. Как прописаны кипы отчетов, рассказано не на одном докладе, что как зачем и почему он делал, чтобы вывести эту банду на чистую воду Вот тогда хочется выть. И к психологу он идет совершенно осознанно, и честно признается почти во всем. Ему ставят диагноз «профессиональное выгорание» и отправляют в отпуск. Советуют побольше гулять, сменить обстановку, заняться медитацией и, может, арт-терапией. Он честно старается, но не выходит. Акварели собираются в какие-то грязные пятна, медитировать вообще не получается — стоит закрыть глаза — под веками ямочки на щеках и шепот «не верь мне." Как дальше жить он не понимает. То есть, основное то ясно, но у кого бы получить совет? Где найти кружок людей, которые ответят — как с таким жить. Здравствуйте, я Лю Хайкуань и я убил того, кого любил. Овраг так и остался оврагом, стройку не начали, и парк не тронули. Лю приходит сюда третий раз за неделю, и опускается на колени. Тлеют палочки с благовониями, губы шепчут несказанное, он правда просит прощения за то, что сделал, потому что — не хотел. И склониться в поклоне так просто. Вот только разогнуться — мешает тяжесть, наваливается со спины, гнет все ниже. Может и к лучшему, успевает подумать Лю, сдохну быстро и тихо, от приступа. А потом уха касаются не губы даже, а зубы, его кусают, и знакомо смеются, цепляясь пальцами за плечи — Я же говорил, никогда мне не верь! Он и не верит, выворачивается, бьет в плечо, не глядя. Но его сбивают с ног, цепляются, оплетая руками плечи, ногами бедра, не давая дернуться, и они катятся, сбивая воткнутые в рыхлую жирную землю палочки благовоний, пока движение не останавливается почти у самого обрыва. Лю Хайкуань, офицер, полицейский, ненормальный псих, дернувшийся следом за своим любовником, не желает открывать глаза, жмурится плотно. В горле — комок, который не проглотить, не выплюнуть, ничего с ним не сделать, хоть ты умри. -Эй-эй-эй, оставить умирать, приказа не было. — Голос знаком, но он, наверное сошел с ума, Хайкуаню мерещилось уже пару раз, что за ним наблюдают, но это были только ощущения, никаких реальных улик. А теперь… вот. С концами. Щеки мокрые, и в ухо затекает, вот только его вытирают, бесцеремонно, но заботливо? А потом щеку обжигает оплеуха и он открывает глаза. На нем, сжав бока коленями, сидит Чжу. Бледный, растрепанный, с измазанной землей щекой, но живой и здоровый Чжу. — Чжу… — Он тянет руку, то ли проверить пульс, то ли придушить паршивца, но тот стекает с его бедер, хватает за запястье и тянет, помогая подняться. И вроде бы это тот же Чжу: странные рубашки, — сегодняшняя вот в каких-то репродукциях, — ямочки на щеках, ресницы длиннющие и тоже подозрительно мокрые, но вместе с тем он какой-то другой. Нет развинченности в походке, не светятся, как две стекляшки, глаза. Этот Чжу двигается иначе, легче, а вот держится цепко, как прежде. И бесцеремонен так же. В машину — несуразный внедорожник почему-то зеленого цвета, — пихает Лю Хайкуаня так, что тот чуть лоб себе не разбивает. Ведет он тоже по-другому, соблюдая правила, не наглея. Смотрит искоса правда и улыбается углом рта. Хайкуань старается не слишком пялиться. Они молчат всю дорогу и так же молча — и бешено! — раздевают друг друга прямо у порога. Это даже не секс, они цепляются друг за друга, — хватка у этого Чжу такая же, как и у того, — потому что не держась — невозможно дышать. — Как? — Это первый осмысленный вопрос. У Хайкуаня опять саднит спина и на плече наливается синяк, Чжу тоже выглядит, как после бомбежки, но сейчас на все наплевать. Как бы не вывернулся, кем бы ни был — жив. Жив здоров и то что он это он — удостоверяет шрам чуть левей соска, аккуратный, когда отболит будет незаметно совсем. — Броник. Тонкий, как майка. И ты меня пожалел. — Чжу ходит и болтает, не удосужившись прикрыться, ищет что-то на полках, кажется чашку, а не найдя пьет прямо из-под крана, и тут же умывается. — Ты ведь меня пожалел, а, лейтенант? Да не дергайся ты. Я же тоже как ты, только из двадцатого управления. Хайкуаню нечего на это ответить, он только хмурится, пытаясь осознать, обманули его тогда, и Чжу знал о нем давно, или же правда выяснилась только сейчас. Чжу замечает это и начинает смеяться, как ненормальный. — Ты не знал! Ты серьезно не знал… Впрочем, смех отсекает мгновенно, Чжу растягивается рядом и жадно целует и не ответить — невозможно. — Впрочем, наплевать. Давай знакомиться заново? Привет, меня зовут Чжу Цзаньцзинь, я работаю в двадцатом управлении и вряд ли когда-нибудь еще выйду в поле. — Я Лю. Лю Хайкуань. Я работаю… я сейчас в отпуске, и не знаю, вернусь ли. Я тебя люблю. — Я тебя тоже. И вот этому верить — можно.