Agnosco veteris vestigia flammae

Слабый, бледный, хрупкий дождь узкими ладонями тянется к земле, шурша по зелёной листве, по чашечкам цветов, гнущимся под напором влаги. Дождь падает в ручьи и море – стальное, серое – и кажется, что больше ничего не будет, и робкий золотистый свет, пробивающийся сквозь водяную пелену, никогда снова не станет ярким. Йаванна поднимает голову, откидывая за спину тяжёлую густую массу рыжеватых волос, сцепляет за спиной чуть подрагивающие пальцы: - Здравствуй, Мелькор. Он молчит и смотрит, как капли путаются в её длинных пышных прядях, как замирает всё вокруг них – зелень, небо, полное дождя, воздух… От Йаванны слабо пахнет свежей влажной землёй и мёдом, и этот запах будит воспоминания: весна Арды, цветение этого мира, свежесть и чистота, которых уже не вернуть… Впрочем, зачем же возвращать то, что уже отжило своё? - Йаванна, - произносит наконец Мелькор, чуть насмешливо щурясь. – Мы слишком долго не виделись… - Да, долго, - отвечает она, щадя его самолюбие: их последняя встреча – если это можно было назвать встречей – была в Чертогах Мандоса, когда Мелькору наконец расковали руки и выпустили на свободу, и жгучей болью всё ещё отзывалось в душе это воспоминание: звон железа, черные глаза Мелькора, в которых спряталась ненависть, шрамы на запястьях от той же проклятой цепи… И – почти ненависть к себе: сама же требовала пленения падшего Валы, сама же была его врагом все эти долгие, долгие годы – зачем же сейчас жалеешь об этом, ты, Йаванна Кементари, всеблагая валиэ, мать всего растущего и живущего? Сейчас уже не нужно себя обманывать: весна Арды была и их весной. …и тогда, когда он шёл к звёздному резковатому свету Варды, когда он, ища лишь руки владычицы Элберет, готов был сокрушить и создать из праха весь мир, любой пламень – да хоть Неугасимый – отдать ради неё, она, Йаванна, припадала к деревьям, прося у них защиты, и в колыхании трав слышала один только голос: тот, гордый, жестокий и вечно любимый… Зрели плоды в садах, горячо и знойно было дыхание ветров, теплы были объятия Ауле – но да будет проклято тепло, дайте лучше жара или холода – любого, но только не этой пресности, скуки, уныния! Весь Валинор знал, что она его ненавидит. Она не знала, как называется то, что она чувствует. Да, они были врагами: не на жизнь, а на смерть: она, дарящая плоды – и он, их уничтожающий; зелень рощ – и жадное, безумное пламя… После того, как пали Светильники, она поняла, что проклинать Мелькора не может – и уже глядя на него, скованного цепью, в круге Судеб, благословляла сквозь сжатые зубы. - Здесь не место для разговора, - говорит Мелькор. – Дождь… - Дождь скоро закончится, - возражает Йаванна и ловит в чашечку ладони последнюю каплю. Мелькор беззвучно смеётся и, подняв руку, касается её волос. Если даже Йаванна не захочет вспомнить, вспомнит он: разве не к ней пришёл он однажды, в бурную зелень рощ и трав, и разве не её губы касались его губ, и черные волосы не путались с каштановыми, и полногрудое, мягкое тело, стройное, как ствол молодого деревца, не клонилось к нему?.. Она требовала, чтобы он прекратил поиски Неугасимого Пламени, чтобы оставил все надежды на то, чтобы владеть Ардой единолично, чтобы остановился и не превращал леса в непроходимые чащи, где повсюду скалились звери и кричали дикие птицы… Мелькор смеялся ей в лицо и молчал. Что ещё могла говорить она, всю жизнь проведшая в тепле плодородной прекрасной земли, незнакомая с дикой страстью разрушения и тьмы! Мелькор знал: раз попробовав, не остановишься – а разве могли бы его понять Валар, ни разу в жизни не убившие и не исказившие? Он был в Мандосе. Он был в Утумно. Он знает, что такое жизнь. Они – нет. Что теперь он может сказать Йаванне, которая – конечно же – так и будет молчать, глядя на него усталым непокорным взором? - Ты всё ещё ненавидишь меня? Йаванна вздрагивает, прижимает руки к сердцу – успокоить его бешеное биение, замедлить этот миг! Тихо выдыхает: - Нет. И никогда… - Не надо, - останавливает её Мелькор. – Не говори. Прошу тебя. Он подаёт ей руку, и они медленно идут туда, где золотистое сияние становится гуще и ярче. Йаванна смотрит на Мелькора, ловя отблески в его глазах; Мелькор смотрит вперёд, на свет. - Я слышал о Древах от Намо, - медленно проговаривает он, склоняясь к Йаванне. – Созидать у тебя и впрямь получается, и я никогда не сомневался… Йаванна краснеет и вспоминает, что сперва у неё не получалось вырастить эти Древа – лишь после того, как она вспомнила о своей горькой, глубоко гнездящейся любви, какая-то неведомая ей сила задрожала в её ладонях, наполнила воздух и почву, породив два светящихся ствола… «Так значит, созидание невозможно без мыслей о разрушении?» - думала она тогда, и ничто не могло прогнать тени, легшей на её узкий лоб с того времени. Подарив свет всему Валинору, она оставила без света себя. И когда Мелькор, останавливаясь, обнимает её, прижимая к себе, она не сопротивляется. Вместе они падают в золотисто-зеленую листву, и шепот трав заглушает всё остальное… - Узнаю следы былого огня, - лукаво произносит он, глядя ей прямо в глаза, и Йаванна чувствует себя беззащитной, слабой и безвольной – огонь, глубоко чуждый ей, трепещет в каждом биении сердца, в каждом касании рук – и даже небо наполняется неровным красноватым светом, так похожим на отсветы костра, терзающего дерево… Да, ты узнаешь их, Мелькор! Что же иное, как не выжженные отметины, кровоточащими подпалинами ржавеющие на коре древа, могут оставлять твои руки, твои обжигающие поцелуи? «Так уже было однажды», - думает Йаванна, и не может ничего поделать с этим, и обнимает Мелькора со страстью, которая – как она думала – давно уже уснула в ней. …Ауле всегда жалел Мелькора больше всех остальных: часто они говорили о нём дома, и ни разу Йаванна не выказала себя сострадающей: только протестовала, выкрикивая одно: «Я ненавижу его, и наказание справедливо!» Ауле качал головой, хмурил брови, вздыхал. - Я всегда любила тебя, - шепчет она ему в волосы, но не видит, как он жестоко и удовлетворённо улыбается её словам. Не видит она и того, как равнодушно он взглядывает на её тонкоствольное тело, распростёртое на траве, на смятых листьях – и отводит глаза. - Я буду тосковать здесь по Арде, - просто говорит он, глядя в пустоту. Она поднимается, всё ещё не желая отпустить его; но всё же с болью произносит, отстраняясь: - Я должна идти. - Мы ещё увидимся, - обещает Мелькор, провожая её взглядом. И ни один ещё не знает того, что за любовь будет воздано ненавистью, что Древа будут уничтожены самим же Мелькором, что он, ни на миг не сомневаясь, покинет Валинор и вернётся в Средиземье – и Йаванна будет рыдать на холме, где только остовы погибших Древ будут напоминать об угасшей страсти и свете – и мир покосится и надломится. Но может ли думать о дереве пламя, раскалившееся в недрах Утумно и ушедшее в новый горн, именуемый Ангбандом?.. «Узнаю следы прежнего огня» - это насмешливо скажет Йаванна Мелькору перед тем, как его отправят за Врата Ночи, и он поймёт, что она хочет сказать, но промолчит. И когда захлопнутся тяжелые створки, последний рубец на древесной коре изойдёт кровавым соком, становясь незаживающей раной, и губы владычицы Кементари прошепчут всего одно, последнее слово: «Поздно». Но пока дрожат на листьях дождевые капли, питающие плодородную землю, и сияют Древа, погубленные из ненависти (или любви?!), и легки шаги, и ещё остаётся в памяти гордая улыбка Мелькора – Йаванна счастлива. И этого счастья изменить ничто не в силах.