Выходи. Не выйду.

«У нас на острове лихорадка, святой отец». С такой интонацией теперь все обращаются к Слепому — чем ближе Выпуск, тем больше благоговения в каждой букве. Чёрный, полулежа на своей кровати, наблюдает за тем, как о чём-то в который раз шепчется вожак со своей главной монашкой и в какой-то момент фыркает, презирая каждый момент превозношения Слепого. Чуткий ко всякого рода неповиновениям слепец чуть поворачивает голову к нему, дёргает губой, улыбаясь бессильной злости, и снова поглощается тихим разговором. Чёрный переводит взгляд на Сфинкса, что напряженно глядит в неживые глаза собеседника. Человек, который одним своим появлением в Доме перевернул его с ног на голову, и из белой вороны превратился во второго вожака, а его, бывшего вожака, превратил в белую ворону. И можно до вечера рассуждать сколько вины в этом Лося, Слепого или самого Чёрного — Спортсмена, но того, что Сфинкс самодостаточен и без них, не отменишь. Безрукий, сотканный из харизмы, мудрости и крутизны, сделал себя сам. Своими руками. В четвёртую вкатился Курильщик, а за ним, распевая во всё горло свежепридуманную песню, Табаки. Курильщик подкатился к Чёрному, улыбаясь так, что блондин сразу же улыбнулся в ответ, потому что на такие улыбки надо отвечать. Невозможно не ответить. — Как погуляли? — Это с Табаки-то? — тихо усмехнулся Курильщик. — Цитировал мне Алису в Стране Чудес, поговорили со Стервятником... — Только поговорили? — приподнял брови Чёрный. — Только поговорили, — передразнивая, приподнял брови Курильщик и снова улыбнулся. — Никаких настоек и самокруток. Рука сама потянулась потрепать его по волосам. Чёрный сел на постели, спустив ноги без носков на пол. Шуточный жест превратился в поглаживание, и Курильщик прикрыл глаза. Чёрный улыбнулся: ни капли порочности в этом Курильщике, чисто котёночек. К такому незаметно для самого себя относишься трепетно, улыбаешься вдвое чаще и обнимаешь, обнимаешь, будто без тебя он остынет. Главное, вслух об этом не высказываться — милые котёночки тут же начнут отстаивать свою мужественность с яростью берсерка. — Ни пройти ни проехать мимо такой любви, вы только посмотрите! — подкатился к нам Табаки с Македонским за спиной, и обратился к Курильщику. — Посторонись, дорогуша, честным людям среди бела дня и до кровати не добраться! — Хорошо, что я ленивый, так бы может ещё больше грехов на душу взял, — вздохнул Чёрный и встал с кровати. Он подошел к Курильщику, поднял его на руки и перенёс на большую кровать. Пока он возился, устраиваясь поудобнее рядом с читающим Лордом, Чёрный подал ему свою кружку с ещё горячим несладким чаем и, чмокнув в макушку, отошел к коляске. — Нет, вы слышали! — заголосил Табаки, хлопнув ладонями по коленям. — Посреди бела дня угрожают расправой, куда только вожаки смотрят! — Тормози, Табаки. Нет причин для беспокойства, — отозвался Сфинкс, к которому приваливался априори никуда не смотрящий вожак. — Ведь нам всем так повезло, что Чёрный ленив. Чёрный, толкая перед собой коляску Курильщика, показал ему средний палец, двигаясь к выходу из комнаты. Припарковав коляску за дверью, он вспомнил, что задолжал Рыжему разговор о ближайшем будущем и вышел в коридор. *** Сфинкс не узнавал себя в неутолимой жажде слабостей. Всеобщая тихая истерика, навеянная календарем, передавалась и ему. Конечно, она заражала любого домовского, обходя более невосприимчивых вроде Курильщика или Черного, оставляя их островками разума посреди океана страха перед неизвестностью и Наружностью. Прогуливаясь по коридору, Сфинкс чувствовал это напряжение, топившее в себе рисунки и надписи, делающее их незначительными, высасывая их смысл и значение для написавшего и читавшего. Что эти надписи означают для Наружности? Ничего, как и они все — убогие, возомнившие о себе не бог весть что, и поэтому для большинства здесь день выпуска последний, а не крайний. Разговор со Слепым, после которого он вышел проветриться, всё ещё висел на плечах, словно латы, которыми его обвешал вожак перед боем с самим собой. « — Я остаюсь, Сфинкс. Ты вообще представляешь меня в Наружности? Я — это Дом. — Бледный, Дом — это часть Наружности». После этого разговора во рту отдавало горечью, а в душе разочарованием. Несомненно, могущество Слепого было неоспоримым, но как же легко оно растворилось, стоило где-то впереди замаячить неизвестности. Сфинкс признавал его право на слабости и выбор, который уже сделан, но всё равно поражался этому страху перед Наружностью, которая от их Дома отделялась всего лишь-то покосившимся забором. Миновав Перекрёсточный Диван, он вошел в учительский туалет и привалился к подоконнику. Конечно, и ему есть чем манипулировать, и он пробовал, кидая сумрачные констатации, о том, что вместе с Выпуском придёт и конец их отношениям. Не то что бы это было то, ради чего можно было бы умереть, и им уже не по пятнадцать, чтобы падать в омут с головой, но всё же «было бы легче обустроиться вместе» и «Изнанка — это не то место, из которого ты сможешь прошвырнуться ко мне на свидание». Всё это было не принято и разбилось с глухим звуком после того, как Слепой услышал, что Сфинкс не считает за реальность то, куда его приглашают. « — Ты у нас парень хоть куда, в Наружности от одиночества не пострадаешь, — прошелестел Слепой всего-то, будто ничего не значило полжизни их симбиоза». Сфинкс вздохнул и подумал было о сигарете, но понял, что забыл надеть грабли, и вытащить из кармана пачку не в состоянии. Хлопнула дверь, и послышались узнаваемые шаги Чёрного. Одно имя — сотни оттенков. — Снова отказ? — спокойно подошел к нему Чёрный. Сфинкс кивнул и поставил ногу на стену позади себя, откидывая голову назад и прикрывая глаза. — Ещё есть время. Чёрный сам не верил в то, что говорил. Говорил просто так. Чтобы заполнить тишину, чтобы утешить Сфинкса, хотя знал прекрасно, что такую топорную фальшь в Доме выкупает даже Лэри. — Я говорил с Рыжим, — снова заговорил Чёрный, — сказал, что не поеду с ним и остальными. — Почему? — Сфинкс удивленно приоткрыл глаза. — Курильщик сказал, что первое время мы можем пожить у него дома, его отец поможет устроиться в Наружности и вообще... — Чёрный размял шею, разворачиваясь к зеркалу. — А потом уже съедем куда-нибудь. Разберёмся, короче. Сфинкс хмыкнул, подбросив плечи. Чёрный на попечении у взрослого. Три раза наебали, ага. Он уже знает, как будет. Каким бы волшебным и потрясающим ни был бы у Курильщика отец, они проживут у него от силы месяц. Чёрный найдёт десять работ, будет воровать и недоедать, только бы добиться независимости и обеспечить Курильщика самостоятельно, такая уж натура. Он облизал губы, прикусив нижнюю. Чёрный, заметив этот жест, развернулся к нему и подошел вплотную. Глядя в зеленые глаза, ощупал чужие бёдра хлопками и запустил руку в карман. Вытащил пачку сигарет, выщелкнул одну, взял пальцами и поднёс ко рту Сфинкса. Тот обхватил фильтр губами и прикурил от зажигалки, зажжённой Чёрным. Чёрный убрал сигареты и зажигалку обратно в карман синих джинсов Сфинкса и, опершись рукой на стену у чужого плеча, спросил. — Дашь свои координаты? Как с тобой связаться после Выпуска? — А надо? Важный вопрос. Сфинкс выдохнул дым, переместив сигарету в уголок рта, чтобы дым не мешал любоваться мыслительной работой Чёрного. Их отношениям с Курильщиком нет и полугода. Сфинкс, конечно, наблюдал за ними, чего не делал только Слепой, и тот прислушивался. Всё так мило и романтично, как в кино и мечтах каждого кого он знал. Чёрный заботился, Курильщик смотрел влюблёнными глазами цвета шоколада и рисовал, рисовал это физическое совершенство, в себе не разобравшееся. Паренёк вообще был на эстетику падкий, жаль, что его занесло в место, где эстетика ругательное слово. Сфинкс его не винил, посмотреть было на что: Чёрный был хорош собой от светлых волос, мягкость которых он и сам раньше любил проверять щекой или губами, до мускулистых бёдер, которые удобно было обхватить ногами, а аж, увидев методично проработанный в качалке торс, и вовсе как никогда пожалеешь, что у тебя нет рук. — Хватит, Сфинкс. Ты же знаешь, что надо. Чёрный знал, насколько Сфинкс связан со Слепым и какие титанические усилия он прикладывал сейчас, чтобы от него отвязаться. Их связывала многолетняя память, инстинкты, сила привычки, тяга к родному, равносильному и известному до каждого изгиба и шрама. — Нет, не надо. Сигарета умерла почти до фильтра, и Чёрный выдернул её из чужого рта, раздражённо размял, обжигая пальцы, и отбросил в раковину. Сфинкс выдохнул её последний дым и замер, предоставляя время. Конечно, Чёрный может променять одного инвалида на другого, тем более, что у Курильщика есть кому о нём позаботиться, но как долго они смогут сосуществовать, если Чёрному надо заботиться и быть тем, с кого спрашивают и в ком нуждаются, а Сфинкс привык спрашивать только с себя и быть независимым? — И что теперь? Умрёшь вместе со Слепым? — зло спросил Чёрный, пожевав губы. — Ты же тоже веришь в эту матрицу, в которую он вас зазывает, обещая райские кущи. Они буквально, блять, райские, только все ли туда попадут? Или только те, кто Помпея не убивали и Лорду ноги не топтали? Сфинкс покачал головой. Чёрный не верил в Изнанку, не видел того, что видели другие, ему это просто не показали. Он не знает той эфемерной реальности, где у него есть руки, а у Слепого - зрение, где каждый может получить что хочет, и отдаст за это свою цену, тогда как здесь отдавай сколько угодно, а вот получишь ли - вопрос. — Очень поэтично, но, — оценил Сфинкс и оттолкнувшись от стены, спросил Чёрного прямо в губы, — ты же не паришься по таким пустякам, верно? Я, блять, не первый год на свете живу, и умею о себе позаботиться, мне нянька не нужна, даже такая кошерная, как ты... Чёрный запечатал продолжение во рту Сфинкса поцелуем, захватив талию по бокам руками, вжал в себя и втянул воздух через нос. Сфинкс провел носом по его щеке и ответил на поцелуй, закрывая глаза, чувствуя тепло от мускулистых рук, открытых майкой. Это был тот самый напор, от которого после ледяного спокойствия Слепого он каждый раз терялся и которому поддавался, наплывая, забирал первенство, зная, что Чёрному, уставшему от покорности Курильщика, это нравится. Последний раз обменявшись захватами-укусами губ, они отстранились с тяжёлым дыханием и быстрым сердцебиением. Чёрный не отошел и не убрал рук, продолжая греть бока Сфинкса, который упёрся лбом в его плечо и теперь смотрел на его не новые кроссовки с грязно-белыми шнурками. — Я и не хочу быть тебе нянькой. И не хочу, чтобы ты оставался один, потому что даже самым крутым Сфинксам нужен кто-то рядом там, куда нас вышвырнут из этого тёплого мирка с четырехразовым питанием. Поэтому попробуй уговорить Слепого ещё раз, если уж я... Он замолчал и, опустив руки, отступил на шаг. Голова Сфинкса по инерции нырнула вниз, и он выпрямился, снова отпираясь стену, смыкая зацелованные губы. — …тебе не подхожу, — с издевкой закончил Чёрный и развернулся к выходу из туалета. Сфинкс посмотрел на закрывшуюся за ним дверь. Он не узнавал себя в неутолимой жажде слабостей. Чёрный был одной из них.