Здесь и сейчас

      Это было даже глупо — находиться совсем рядом, в соседнем номере, и смотреть на него и его задницу в Инстаграм. А ещё Джерард Уэй считал абсолютно тупым то, что эта чёртова задница его растрогала. Не потому, что Фрэнк набил на ней муху — символ и загадку (для фанатов) из нынешнего тура, а потому, что Фрэнк оставался Фрэнком.       Всё ещё.       Весёлый, без царя в голове, забавный, обаятельный, шебутной, как щенок, вызывающий у каждого, кто его видит, желание потрепать по голове и почесать за ушком. Или треснуть хорошенько. Или прижать к себе. Крепко. Уткнуться носом в шею. Ну, может, последнее и не у всех.       Джерард отложил телефон на тумбочку и поднялся. Он всего лишь постучится и скажет что-то типа: «Я тут всех обхожу, чтоб не сбежали, потому что им стыдно после моих костюмов». И улыбнётся шутке. Никто так не восхищался его образами и им лично, как мужчина в номере через стенку. Джерард восхищался им тоже, но, возможно, не выставлял это чувство напоказ, предпочитая млеть внутри, тихо и скрытно.       Он посмотрелся в зеркало. Именно сейчас вдруг смутили немытые волосы. Для небрезгливого Фрэнка это никогда не было проблемой, но всё же.       — Блядь, — выругался Джерард и толкнул дверь ванной. Сунул голову под кран раковины. Схватил с полочки миниатюрную бутылочку шампуня, выдавил ароматную субстанцию на ладонь и старательно заелозил обеими руками по макушке, пытаясь вспенить. На слишком грязных волосах получилось кое-как, но, решив, что хватит с него и этого, Джерард смыл шампунь и потянулся к фену, висящему на стене. Первым делом направил струю горячего воздуха на ворот футболки, которая выглядела так, будто её хозяин в жару оббежал весь город.       Тот, кто хоть раз пытался так сушить вещь, прекрасно знает, что быстро это не работает, поэтому Джерард выругался ещё трижды, стянул с себя промокшую майку и надел новую.       Сойдёт. И без того зачем-то долго копается.       Он хлопнул дверью, прошел пару шагов и постучал в соседний номер. На шее и плечах почувствовалась влага.       Точно. Он же волосы так и не просушил.       Плохая затея с самого начала, надо уходить. Пусть Фрэнк подумает, что это хулиганы. В дорогих отелях тоже такие бывают, да. А если нет, то Джерард начнёт традицию.       Но тут дверь резко распахнулась.       — О, привет, — Фрэнк Айеро, с такой же мокрой головой, благоухающий гостиничными ванными принадлежностями, стоял в дверях. Только вот мокрой футболки на нём не было. Вообще ничего не было, не считая белого полотенца, обёрнутого вокруг бёдер.       — Привет, — сказал Джерард. Он опустил глаза, но тут же, не сдержав любопытства, поднял. Разрисованное событиями из жизни тело было привлекательным.       Всё ещё.       Фрэнк отошёл от двери, пропуская гостя внутрь. Никаких «подожди, я оденусь» или накидывания на себя халата с вышитым логотипом отеля. Просто встал посреди номера, уперев руки в бока и уставился на вошедшего.       Джерард закрыл за собой дверь и огляделся, будто бы это был не точно такой же номер, как у него.       — У тебя какие-то вопросы? — поинтересовался Фрэнк. — Или так — поболтать?       Он потёр запястье. Джерард проследил за этим движением. Он действительно очень переживал, когда случилось падение с лестницы, повредившее руку Фрэнка. Звонил ему, выслушал подробный и какой-то неуместно воодушевлённый рассказ о приключениях у врача. «Чего ты радуешься?» — спросил он тогда. «У меня в руке будут спицы металлические, — отвечал Фрэнк. — Я Терминатор. Фрэнкинатор!» Джерард невольно улыбнулся. Но он не сомневался, что Фрэнк внутри тяжело переживает всю эту ситуацию, пытаясь принять возможность, что уже не заиграет на гитаре. Это в двадцать ты не думаешь о последствиях, а в сорок взвешиваешь и приходишь к неутешительным выводам, расстраиваешься. Даже если внешне сохранил подростковость в поведении. И он любил это во Фрэнке. Его рьяность на сцене, когда он всё так же отчаянно отдавался музыке, нещадно терзая струны, его неистребимую тягу к дурацким приколам — то старается зацепить членов группы хотя бы кулаком по спине, то вопит какую-то чушь в микрофон. Фрэнки был так рад вернуться в группу и снова играть вместе, что просто-таки искрился от переполнявших эмоций.       Но спросил Джерард не про руку. Хотя, наверное, надо было поинтересоваться…       — Задница не болела на сцене? — вместо этого ухмыльнулся он.       — А там медсестра была, — глаза Фрэнка ехидно сощурились, а уголки губ поползли в стороны. — Если что, я бы обратился.       Джерард ни в коем случае не сомневался, что у человека напротив хватило бы сценической наглости показать задницу всему залу. Хоть на концертах он и вёл себя, по меркам Фрэнка Айеро, малоактивно. В отличие от того же Джерарда, который легко нацепил на выступление белый халатик и колготки.       — Как вообще обновка, нравится? — поинтересовался он.       — Зацени сам, — брови Фрэнка игриво приподнялись, а рука лёгким движением развернула полотенце.       Не то чтобы Джерарда пугали и смущали такие штуки. Он сам на недавних концертах без стеснения щеголял белыми труселями и выпуклостями в области ширинки, да и пенис Фрэнка видеть ему не в новинку. Но сейчас это странно зацепило. А Айеро, будто бы каждый день светит попой перед друзьями — о чём вообще речь! он на весь мир её засветил! — Айеро повернулся спиной и ткнул пальцем в чёрную муху.       Притихший Джерард взглянул на неё лишь мельком. Поднял глаза к его шее, прошёлся взглядом по плечам, задержался на лопатках, скользнул по рукам, пояснице... Татуировки Фрэнка никогда не были просто картинками — события его жизни не терялись в альбомах с фотографиями и сувенирах, а находили надёжное место на его коже. И их было множество. Вереница событий, людей, впечатлений. Но… произошедших без него. Вот и настал тот момент, когда становится жаль, когда хочется вернуться на несколько… на много лет назад, когда…       — Красота, да? — сказал Фрэнк, разворачиваясь. Джерард быстро отвел взгляд в сторону, мечтая, чтобы полотенце вернулось на законное место.       Ему вдруг сделалось горько от своих мыслей. Накатили думы, что было бы, повернись всё по-другому. Какие татуировки появились бы на этой коже, о чём бы они напоминали?       — Красота, — согласился Джерард. Он всегда будет соглашаться с теми, кто называет Фрэнка Айеро красивым, даже если это сам Фрэнк. — Так много… всего произошло в твоей жизни. Новой жизни в том числе, без группы. Без меня.       — Ага, — безразлично ответил Фрэнк.       — Ты не думал о том, какие бы картинки могли бы быть, если бы мы…       Лицо Фрэнка моментально сделалось злым.       — Какого чёрта?       — Ну… меня довольно долго не было рядом…       — Так бывает, когда группа расходится по своим жизням.       — Я скучал, Фрэнк.       — У меня на пожалейки себя времени не было.       — Я виноват, Фрэнк. Я проебал шанс, я.       — Да, ты, — спокойно подтвердил Фрэнк. — Слушай, мне надо рукой заняться и плечом, необходим отдых, я их перенапрягаю, а травмы такие дают о себе знать, когда остываешь. И тогда на следующем концерте играть не смогу. Освободи номер, если больше сказать нечего. Честно говоря, мне неинтересно всё это. Уже давно неинтересно.       Джерард и сам не понимал смысла своей затеи — зачем вообще пришёл, зачем на него нахлынули воспоминания-сожаления о том, что было и чего не было, зачем он сказал об этом Фрэнку. Он покивал головой, выдавил неловкое «прости» и покинул номер.       Совершенно в духе диснеевских фильмов влетел в свой номер, захлопнул дверь, привалился к ней и тяжело вздохнул. Ну точно принцесска, вздыхающая по принцу.       Джерард схватил куртку, бейсболку и снова выскочил в коридор.       Несколько шагов до лифта, этажи вниз, холл и, наконец, прохладный вечер. Джерард поглядел влево, вправо, будто бы проверяя дорогу на пешеходном переходе, но искал он другое. Заветную вывеску, за которой скрывается шумный зал с расклеенными по стенам этикетками от алкоголя.       Джерард привычным движением завернулся в куртку и, перейдя дорогу, проследовал несколько метров вдоль по улице, прежде чем наткнулся на нужную дверь. Ступеньки вниз — и он окунулся в шум и громкую музыку. Шикарно, тут заняты почти все столики. Чем больше народу, тем меньше ты заметен.       Джерард схватил меню со стойки и отправился в угол к маленькому столику. Здесь было довольно уютно и прекрасно-одиноко. Не так сильно гремела музыка, и шум от большой компании в центре зала доносился чуть меньше. На полочке стояла коллекция необычных бутылок, на которую можно было отвлечься и не заметить рядом человека, старательно натягивающего козырёк бейсболки на лицо.       — Что-то выбрали?       Официантка вынырнула из шума неожиданно.       — Я… — Джерард раскрыл меню. Это была не барная карта, он схватил обычное меню. Что ж, даже лучше. — Можно мне фирменный бургер? Он подаётся с картошкой?       — Картошкой и луковыми колечками.       — Прекрасно. Тогда добавьте всё в двойном размере. Ещё, пожалуйста, сырный соус и кетчуп. И тёмное пиво. Самое хорошее, что у вас есть. Ммм… — Джерард пролистал страницы. — И тарелку с сырными закусками.       — Это всё? — уточнила девушка.       — Пока да.       Пусть идёт к чёрту время диет и упражнений, чтобы красиво смотреться в платье, чтобы красиво смотреться перед… перед кем? Джерард усмехнулся сам себе. Внезапно в зале вместо басового шума запела Sia.       Ты сказал мне всё?       У меня есть, что добавить…       Чёрт. Как же напоминает их давнишний разговор. Джерард стащил бейсболку и прикрыл ею лицо. Как же он ненавидел воспоминания! Оказаться бы в мире «Вечного сияния чистого разума» , чтобы у него стёрли из памяти кое-какие моменты.       — Вам плохо? — раздался голос и бокал с пивом стукнул о стол.       — Просто вспотел, — ответил Джерард. — Пиво как раз кстати, спасибо.       — Остальное принесу через несколько минут, — проговорила официантка и исчезла, оставив его один на один с Sia, которая собиралась паковать вещи и забирать лирического героя с собой. Уважаемая Sia, это было возможно много лет назад, а теперь увы.       — Приятного аппетита, — и заказанные блюда появились на столе. Песня опять сменилась на шумные ударные.       Джерард повернул кепку козырьком назад и широко открыл рот, пытаясь откусить фирменный бургер. На какую пасть вообще рассчитано такое многоэтажное кулинарное творение?!       — Смотри, чтоб не треснул. Тебе выступать ещё.       Джерард опустил бургер обратно на тарелку. На него смотрело самое обаятельное лицо на свете.       — Я увидел с балкона, куда ты завернул, — пояснил Фрэнк, хотя это всё равно не сделало понятнее его появление здесь. Джерард поднял бургер снова и откусил кусочек снизу. Котлета не попалась, только салат и помидор.       Фрэнк протянул руку к тарелке и ухватил луковое колечко с ломтиком картошки. Прожевал и одобрительно покачал головой.       — Они окунают колечко в кляр, а потом в панировочные сухари. Это верно, — сказал он. — Придаёт цвет и хруст.       — По-моему, все такие заведения готовят из замороженных полуфабрикатов, — произнёс Джерард и откусил от бургера кусок побольше.       — Нет-нет, в этом случае приготовлено именно так. Поверь королю семейных барбекю и пикников на заднем дворе.       Джерард лишь опустил взгляд. В голове пронеслось несбывшееся — их совместные пикники. Где бы они поселились, когда одного тянуло на родину, а другого — где потеплее? Наверное, у них было бы два дома.       — Джерард, давай поговорим, — вздохнул Фрэнк. — Тебя не устраивает настоящее?       — Иногда, — снова потупил взгляд Джерард.       — Знаешь, когда я вижу толпу перед нами на концертах, задумываюсь о том, что мы — это машина времени. Всё так же, как и было. Будто ты переместился на десять, пятнадцать лет назад. И снова эти чувства, эйфория. Так легко поверить, что и за сценой тоже ничего не изменилось, что после концерта всё будет как тогда и мы снова закроемся в номере… И это обман, Джерард. То, что происходит на сцене сейчас — это сейчас. Таково свойство времени, и не надо зацикливаться на прошлом. Оно было, и его съели лангольеры . Принимай то, что есть здесь и сейчас, иначе лангольеры сожрут и тебя. А я этого не хочу. Я доволен тем, что у меня есть сейчас. И если в нём нет тебя как… не как фронтмена My Chemical Romance, а как кого-то ближе, роднее…что ж.       Фрэнк смотрел на него твёрдо и прямо, не забывая, однако, таскать картошку и жареный сыр. Джерарду казалось, что его вычитывают. От этого еда не лезла в рот.       — Хочу на воздух, — сказал он и встал из-за стола. Бросил несколько купюр, зажал стаканом с пивом и направился к выходу. Он знал, что Фрэнк последует за ним. Может быть, успев запихнуть горсть картошки в рот.       А воздух, которого так хотелось, заметно похолодел из-за набежавших на ночное небо туч. Джерард застегнул куртку, Фрэнк укутался в кардиган. Их волосы были всё ещё мокрые, и, ощущая, как ветерок не слишком приятно холодит их, Джерард заволновался за друга.       — Отдать тебе бейсболку? — Джерард повернулся к Фрэнку.       — Оставь себе, тебе идёт, — ответил тот. — Вернёмся в отель?       — Я погуляю.       — Окей, давай погуляем, — согласился Фрэнк.       Джерард медленно побрёл по улице. Фрэнк следовал за ним и что-то мычал себе под нос. Какая-то дурацкая ситуация.       Впереди виднелось что-то вроде парка с фонтаном. Джерард двинулся туда.       Есть в вечерних парках магия фонарей и таинственность прохожих, которые то выскальзывают из мрака, то растворяются в нем, и все стараются говорить тише. Джерард облокотился о высокий борт фонтана. Вода приятно и мирно шумела, он сосредоточился именно на этом звуке, стараясь игнорировать автомобили. Фрэнк встал рядом и потянулся рукой, пытаясь поймать струю, но не достал.       — Ручки короткие, — детским голоском проговорил он.       — Почему ты не остался в отеле согревать свои суставы? — строго спросил Джерард.       — Переживаешь, что останешься без гитариста на очередном шоу?       — Переживаю за тебя! — Джерард обхватил его ладонь своей и большим пальцем провёл по шраму — белой ровной линии. Поддался порыву, поднёс ладонь ближе. — Ты не представляешь, как мне было плохо. Я чуть не расплакался после того, как узнал. Ты ведь мог пострадать серьёзнее.       — Предположения, что могло бы быть, не делают лучше ощущению настоящего.       Джерард наплевал на предостережение, он взволновался, будто бы только что помог Фрэнку подняться с земли после падения. И поцеловал этот шрам.       — Джи… — раздалось тихое рядом. Совсем рядом.       Джерард поднял глаза, лицо Фрэнка было очень близко, опасно близко, прекрасно близко. И он поцеловал его в губы. Невесомо, нежно, сладко… и пусть идут на фиг те, кто считает, что сладко равно страстно. Нет, сладко — это когда ты целуешь того, кого хочешь.       — Оу, — произнёс Фрэнк и отвернул лицо к фонтану. Руки из ладони Джерарда не выдернул.       — Идём гулять дальше? — и Джерард потянул его за руку.       Когда притянул к себе полностью, обнял за талию, и вот так, в обнимку, они двинулись по парку и дальше по улице.       Дождь застал их посреди квартала, в котором негде было укрыться. Из-за позднего времени не работали магазинчики, чьи владельцы к тому же решили, что козырьки над порогом — лишняя трата.       — Я под дождём никогда не целовался! — выкрикнул Фрэнк.       — Это дурацкий киношный шаблон, — парировал Джерард, тщетно пытаясь прикрыться рукой.       — Иногда очень хочется шаблонов. Ведь хочется?       — Слишком неоригинально.       — Да плевать на оригинальность. Хочется как все?       — Ну… да.       — Тогда давай сделаем!       — Дурак! Нет чтобы от дождя спрятаться, простудимся, а он в кино игра…       Фрэнк заткнул его поцелуем. Мокрым, холодным, посреди улицы. Но таким, что всё это просто отошло на другой план.       А дождь полил сильнее, вдарив по ушам громом, сверкнув изогнутой молнией над крышами.       — Ну теперь точно в отель, — прокричал Фрэнк, и они бросились бегом по улице, держась за руки.       Через некоторое время мокрая одежда комом валялась на полу номера Джерарда, рискуя к утру заблагоухать мокрой псиной. А её обладатели, в пушистых белых халатах, валялись на кровати. Поднос с прозрачным чайником, полным ароматного чая, заказанный сразу по прибытии, стоял на столике.       Джерард прикрыл ноги одеялом и отхлебнул горячий напиток. Внутри стало тепло и хорошо. Вернее, ещё теплее и лучше. Главная причина лежала рядом и щёлкала пультом каналы на телевизоре.       Звук старого кино ворвался в номер, и Фрэнк отложил пульт.       — Герои всегда в этих фильмах такие красивые, — сказал он. — Уложенные волосы, костюмы, галстуки. На работу ходят, будто в театр.       — Мода циклична. Однажды в будущем зрители будут смотреть нынешнее кино и вздыхать, какие свободные яркие вещи носили мы.       — Будущего пока нет. Есть сейчас.       — Я понял тебя. Больше никаких вопросов времени.       Джерард отставил чашку, потянулся за поцелуем. От чая их губы были горячи, но поцелуй — это нечто большее, нежели прикосновение губ, поэтому их температура не имела значения. Пусть Фрэнк просил оставить прошлое, но сейчас Джерард снова чувствовал все те же — полузабытые — вкус и нежность, страсть и удовольствие. Прошлое слилось с настоящим в узнавании, вернулось хорошее, организм Джерарда это понял и пылко отозвался. Это как вернуть давно потерянную и очень нужную вещь.       Фрэнк отстранился и положил голову на плечо Джерарда. Они погасили свет, их лица освещало только мерцание старого чёрно-белого кино. На экране дама, закутав голову в шарф и нацепив большие тёмные очки, сидела за рулём кабриолета.

***

      — Ничего не забыли? — стоя руки в боки, Джерард наблюдал, как багаж группы складывают в автобус.       — Мы несколько старше тех людей, у которых это обычно спрашивают, — сказал Майки, зевнул, а потом похлопал себя по карманам. — А где мой телефон?       — А где Фрэнк? — огляделся Рэй.       — Я здесь и с телефоном Майки, — Фрэнк выскочил из дверей, вложил в руки Майки гаджет. — Доброе утро.       — Доброе, — отозвался Джерард. — Ну что? Уезжаем?       — А что, есть шанс остаться? — поинтересовался Фрэнк и исчез в дверях автобуса. — Слушайте, забыл закупиться колой. Надеюсь, будет хоть остановочка на заправке.       — Минералки попьёшь. Так, ладно, у нас серьёзный тур, — Джерард хлопнул в ладоши.       — Точно, серьёзный. Смотри, смотри, хвост торчит! — засмеялся Рэй и направился вслед за Фрэнком. Тот высунулся снова и произнёс:       — Клёвый был хвост.       И исчез. Джерард же подумал про шанс остаться. Но, кажется, это уже прошло. Осталось лишь здесь и сейчас.