Портрет

Раньше Рамиро думал что самое страшное в его жизни это смертельно обидевшийся День, или авианалет, что, в принципе, по степени удара по психике и разрушительным последствиям примерно равнозначно. Но это было раньше, до начала нынешней недели. Весенняя Катандерана была прекрасна: утопали в сиренях Новые Сумерки, ветерок трепал маркизы ресторанчиков на площади, пиво подавали холодное, работы было завались, Креста ставила спектакль и привычно перекинула все проблемы с эскизами и частью реквизита на его плечи. Рамиро не жаловался, работать он любил, тем более, что ему давали свободу, да и в настроение все попало, он уже почти половину эскизов сделал, и ни один Креста не забраковала. И найлский трон уже ждал своего часа в мастерской, похожий по мнению самого Рамиро на садовую скамейку, которой кто-то приделал уши. Но, опять же, начальство было в восторге, так что мнение можно было и придержать. Короче, жизнью можно было наслаждаться. - Рамиро! Почти наслаждаться. Маячивший у входа младший братец Вендала Макабрина, нынче взялся отравлять рамирову жизнь и мешать ему получать удовольствие. Кавен то ли следил за ним, то ли просто внезапно начал ходить теми же дорогами, но всякий раз начинал одно и тоже, вот как сейчас. Рамиро только вздохнул, кивая двухметровочке, пристраивающейся за его столик с парой пивных кружек. - Добрый день, благородный сэн. - Не замечал я за ним такого... - сиял Макабрин словно солнышко. такое... задиристое и с пудовыми кулачищами. Рамиро как-то услышал, что коронное Кавово кулаком по макушке, носит среди своих название "солнечный удар" Мол, после него так же кружит, тошнит и хочется уползти в тенечек. И вот это вот чудище его преследовало. - Сразу говорю - у меня много работы. У меня в конце концов декорации! Выставка скоро! - Рамиро перечислял, смотрел, как Макабрин скорбно кивает и прихлебывает пиво - кружка пустела подозрительно быстро, а отросшая неуставная челка моталась вверх - вниз при каждом кивке, - и очень ясно понимал, что нет. Не убедил. Так что замолк и ткнулся уже в свое пиво. - Все говорят работы много, декорации, выставка. Все. А ты возьми и напиши. Рамиро, ну напиши ты его, а? И я отстану! Честно! Рамиро, эй, ты чего? Рамиро бы много чего сказал, но ответить просто не мог, как его сложило на "все говорят, а ты возьми и сделай" так он и ржал до слез, не имея сил разогнуться. Знакомая каждому продажа слона в этом исполнении была просто чудовищно прекрасна. - Я.. нормально все. Все-все. Кавен, ты в курсе, что дать тебе проще - Чем объяснить, почему нет, ага, мне все говорят. Так что? - Вот-вот... Какие мары тебя вообще на это дернули? - Вереск. Вереск, конечно, все объяснял, что уж тут скажешь. Вообще, Рамиро думал, что им пора объединиться в такой себе клуб. Приходить, садиться за один столик и по очереди вздыхать "Вереск", "День", "Нокто" Воображение тут же дорисовало пристраивающегося к ним Эмора, отобранную у кого-нибудь из внучат кружку, и брошенное сквозь зубы "Вран, мары б его драли!" - Вереск... Ладно, давай так: к концу недели приводи, я все равно в мастерской буду, там и посмотрим. Только ближе к вечеру, там свет лучше.

***

За три дня Рамиро, конечно же не забыл об обещанном, хотя хотелось просто чудовищно, но забудешь тут как же... Даже холст загрунтовал, хотя так бы отбрехаться получилось роскошно, мол материалов нет, что делать, что делать, хотите эскиз? Хотя, это ж Вереск с Кавеном, близнецы-братья, даром что один дролери, а другой - человек. Мозгов то все равно одинаковое количество на двоих, и те, как он подозревал, Селю на хранение отданы. От этих эскизом не отделаешься, придется работать. Другое дело, что дролери рисовать - одно удовольствие. Дня вот того же, например. Сколько у Рамиро эскизов лежало, еще с войны, когда День был просто Днем, а не ясным господином, не сосчитать. Да и сейчас то и дело за карандаш хвататься приходится, не удержаться же. Вот хоть этот, самый свежий, даже не показывал еще никому. Но полюбоваться взъерошенным Днем, которого тянуло на свой страх и риск обозвать Денечкой, не вышло. Внизу стукнула дверь, прогрохотали ботинки, судить по звуку, так не меньше полуроты поднималось, но нет, всего двое. - Вереск, я думал ты один будешь? - Ну что ты, разве такое можно делать в одиночку? Только в компании, как иначе? - Дролери рассмеялся, кругом, как зверь обходя студию, разглядывая декорации, и замер у трона, разглядывая его с настолько странным лицом, что хотелось удавиться. - Садовая скамейка. С ушами. Но мне нравится, давай тут? А ты можешь сразу красками? - Воля вообще-то твоя. И красками могу, если хочешь, - ушастая скамейка, то есть, трон, конечно же, трон, стоял удачно, и надо было всего то передвинуть мольберт и притащить кисти, ну и цыкнуть на Макабрина, разжившегося маковым венком, оставшимся после балета. Шелковые лепестки выцвели и из ярко-алых стали рыжеватыми, словно отблески пламени. В сочетании с короткими волосами Кавена, тут же напялившего эту красоту на себя выглядело просто убойно. Рамиро чувствовал себя санитаром в дурдоме. Ну, или воспитателем в яслях, что, в принципе было так же занимательно. - Твою мать, Вереск! - Что? - Бесстыжая дролерийская зараза обернулась в те минуты, которые Рамиро потратил на установку холста и поиск запропавшей с глаз долой кисти, самой удобной, к которой лучше всего лежала рука. И ведь отвернулся то всего на чуть-чуть а вот тебе уже комбинезон Плазмы висит на спинке стула, ботинки пристроены рядышком, а сам дролери, без единой нитки на теле, сидит на троне, закинув щиколотку на колено и теребит запутавшуюся в волосах резинку. Для Рамиро время замирает. такое с ним случается, когда он проваливается в очередную работу, как в омут. Так что сейчас все становится медленным-медленным, неторопливым, словно мир залили тягучим золотым медом. Он разглядывает Вереска, справившегося, наконец, с застрявшей в кудрях резинкой, смотрит, как разматывается толстый жгут, падает на плечо, разделяясь на отдельные пряди, скрывая россыпь крупных веснушек. Рамиро никогда не думал, что бывают конопатые дролери, но представить теперь без них - не выходит. Белой хищной змеей, разворачиваясь на лету, падает на узкие бедра длинный шарф, словно ставший воплощением рыка Кавена "Прикройся, разложил тут!" Но и это проходит мимо. Сейчас для Рамиро не существует ничего, и только бы не спугнуть вдохновение. - Замри! - Только собравшийся дернуться Вереск и вправду замирает и смотрит удивленно, словно не понимая, как он позволяет собой командовать дакини. Рамиро, впрочем, сейчас плевать. Он поправляет несколько прядей, чуть разворачивает Вереску голову, придерживая за подбородок, и задумывается. Чего-то не хватает. Обласканные заходящим солнцем плечи дролери слабо золотятся, волосы блестят, кажутся рыжее, чем есть на самом деле, но не хватает какой-то мелочи. Он оборачивается, ведет по мастерской взглядом и идет к Кавену. Венок у того глупо съехал на одно ухо, и вот он-то Рамиро и необходим. Огненные маки в клубничных кудрях смотрятся на диво непристойно, но именно так, как необходимо. Да и не в маках дело. Он отходит к мольберту и начинает работать, как Вереск и просил, без набросков, сразу, красками по холсту. Кавен ходит где-то за спиной, что-то говорит, ему сквозь зубы отвечает Вереск, но Рамиро сейчас не до них. На холсте появляется трон, все-таки смахивающий на скамейку, да еще и с ушами, а на троне сидит, едва прикрытый светлым шарфом, Вереск. Или не Вереск, но дивной красы дролери, увенчанный короной. Чуть наклонена голова, ленивый взгляд, закушенная губа - коронованная зараза знает, что за ним наблюдают и бесстыдно этим наслаждается. В этот момент Рамиро и сам готов наслаждаться. Сейчас он всем сердцем любит Вереска, от клубничных кудрей и лениво прикрытых глаз до тонкой щиколотки , опирающейся о точеное колено. Это восхищение на грани, и кажется, что ее так просто перейти. Просто, да не просто. Рамиро удерживают. держит голос, пробивающийся сквозь тягучий медвяный поток времени, голос, которого тут быть вроде бы не должно. - Нет-нет, не отвлекайся. И ты, Вереск, пожалуйста, тоже. - Голос у Дня... нет, у ясного Дня такой, что растопленный мед не кристаллизуется, прошитый белыми звездочками-крупинками, а вовсе застывает кружевной карамельной пластинкой. ОТ холода ноют виски и кажется, белеют кончики пальцев. Мары б драли Златорогого, явился так не вовремя, отвлек... Вот этим своим не отвлекайся, и отвлек! Хотя, тут и делать то больше нечего, по его то мнению. И свет ушел, сумерки за окном теперь, и волосы Вереска поблекли, и... и вообще. - Все. Утром я посмотрю свежим взглядом детали, и можешь забирать, Вереск. - любимую кисть в банку с растворителем и, наконец-то потянуться, отворачиваясь от метнувшегося ко все еще застывшему Вереску Кавена. Рамиро давно не было так хорошо. Сейчас ему даже на мороз в голосе ясного Дня плевать, так все правильно. Он не провожает гостей, а подтаскивает табурет и садится, разглядывая картину. Вереск с полотна улыбается чуть застенчиво, и определения лезут сплошь нецензурные. - Сделай мне копию - Здравствуй, День. Зачем тебе копия? - Затем, что оригинала под рукой не будет, а терять шедевр - преступление. У Дня тонкие пальцы и быстро бьется на запястье пульс, если прижать губами. - Я напишу твой портрет. - На троне, похожем на ушастую садовую скамейку? - Нет, на табуретке, величественной, как трон. И в васильках, ясный. Мой.