Save The Last Dance For Me

Врачи опустили руки — от старости нет лекарства, говорят они. Ни черта они обо мне не знают — мне всё ни по чём. Я участвовал во Второй мировой войне. Я видел, как вражеские пули убивали моих друзей; слышал, как плакал немец и звал маму, прикрывая окровавленный живот; я лежал в грязном окопе и молил Бога защитить меня, чтобы я мог вернуться к Эйлин. Я наблюдал за тем, как уводят сдавшихся в плен немецких детей, на чьих лицах больше не читалась уверенность в могущество Третьего Рейха и фюрера. Я терпел издёвки товарищей только потому, что я не хотел никого убивать — и не убил. Война закончилась, и я наслаждался каждым днём, проведенным с Эйлин. Мы были счастливы, танцуя под сенью дубов в чистом поле; смеялись и плакали, когда Эйлин держала на руках Сильвию. Мы поочереди успокаивали малышку, когда она плакала по ночам, напевали ей колыбельные, учили ходить… Я помню тот дождливый день, когда Сильвия в чёрном платьице сидела у меня на плечах и слушал, как священник отправлял в последний путь Эйлин, а мои друзья засыпали гроб землей… Сколько раз я сидел по ночам с Сильвией, когда она, свернувшись калачиком в своей кроватке, плакала, спрашивая, почему, если Бог существует, Он позволил маме умереть. Меня тоже мучал этот вопрос, но ради нас двоих я должен был оставаться сильным. Мы смогли справиться с этим горем, и я гордился Сильвией, не пропуская ни одного значимого для дочурки события. Мне хотелось верить, что Сильвии всё было по плечу, точь-в-точь, как её отцу, но её отношения с Джоффри не всегда были гладкими, а последний год перед его смертью они то и дело ссорились. Иногда, слушая их перепалку, я гадал, превратились ли мы брюзжащих супругов, останься Эйлин в живых?.. Брак Сильвии и Джоффри не был счастливым, но они создали прекрасное существо — драгоценность, удивлявшую меня каждый день. Донна… бойкая девчонка, дерзая на язык, умеющая постаять за себя, способная вынести все перипетии судьбы. Донна, женщина, спасшая Вселенную и забывшая об этом ради собственной безопасности. Донна, чей характер произвел впечатление на пришельца, решившего показать ей всё пространство и время, потому что знал — она единственная, кто способна остановить его от опрометчивых поступков, когда он зазнавался и забывал, кто он есть на самом деле. Донна, моя милая, моя девочка. Она всегда прибегала ко мне, когда её родители ссорились, искала у меня защиты, просила помочь ей с домашним заданием, и ей никогда не надоедали мои истории про войну и её бабушку. Она умела слушать и хотела слышать. Она всегда интересовалась всем, чем я увлекался. Я помню, как мы сидели с ней на моём излюбленном холме, я показывал ей созвездия и говорил, что она — моя звёздочка, которая обязательно будет сиять. И она изучала сияние, несмотря на выпавшие на неё беды, несмотря на грусть, скопившуюся в её глазах, несмотря на все пролитые слёзы. Кто-кто, а моя Донна Ноубл не умеет сдаваться. Благодаря ей я и держался бодрячком на протяжении всех лет, зная, что Донне отведена куда большая роль, чем думала её мать. Я верил в жизнь больше жизни — за пределами нашей планеты, а Донна никогда не переубеждала меня в обратном, потому что тоже ждала и верила, что когда-нибудь и с ней случится чудо. И чудо снизошло: высокое, тощее, в потрепанном коричневом костюме с причудливой звуковой отверткой, с непослушными волосами и шотландским акцентом. И я отпустил Донну с Доктором, чтобы она заняла своё достойное место среди звёзд. Я радовался, как дитя, узнав, что всё ещё могу быть чем-то полезен — Доктор нуждался в моей помощи, и я сделал всё от себя зависящее, чтобы не упасть в грязь лицом — перед таким-то мужчиной, как Доктор, эта была бы стыдоба. В моей жизни не всегда всё шло гладко, но я не возмущался, не жаловался и не роптал на судьбы, но я бы солгал, если бы не сказал, что испытания, выпавшие на долю Донны и Доктора, взбодрили меня. Вдохнули в меня новую жизнь. Ведь я показал всем этим пришельцам, где раки зимуют и заслужил похвалу из уст Доктора. Но, самое главное, я увидел из космоса Землю и снова испытал гордость за себя и всё человечество — мы такие маленькие, но готовы сражаться за каждый клочок родной планеты. Я-то даже сейчас способен надавать тумаков любому враждебному пришельцу, который посмеет появиться перед моей дверью… И врачи всё ещё считают меня ни на что негодным стариком? Ха! Смех, да и только! Плевать я хотел на боль в костях, мышцах, бессонницу по ночам. Я всё еще способен здраво мыслить, я не какой-то там беспомощный старикашка! Я объездил весь мир, был в космосе, и я готов хоть сейчас снова отправиться в путь! Но как растолковать всё этим оболтусам, этим недоучкам, зовущих себя врачами?… Есть только один Доктор, способный мне помочь, но он, наверное, как всегда занят спасением Вселенной, урегулированием мира — успокаивает разбушевавшихся пришельцев. Ах, Доктор, если бы ты знал, что я ни на день не забывал о тебе — даже спустя четырнадцать лет после нашей последней встречи. Неожиданно обеспокоенный шепот семьи за моими дверями (и к чему эти слёзы?) сменяется неповторимым, ни с чем не сравнимым звуком, который я больше не отчаялся услышать — ТАРДИС, по совместительству — дом Доктора. В последнее время я не мог без чей-либо помощи подняться с постели, но сейчас я вскакиваю с кровати, как бывало в детстве на Рождество. Скрюченные артритом пальцы на ногах я спрятал в теплых тапочках с пандами — подарок Донны ко дню рождения. Я оперся руками о матрас и улыбнулся как раз тогда, когда ТАРДИС материализовалась, и её двери со скрипом распахнулись. — Уилфред, старина, как жизнь? — Доктор, всё тот же Доктор, широко улыбнулся. Я приложил растопыренную ладонь к виску. — Доктор, — сердце громко застучало в груди, подпрыгивая от радости. Доктор рассмеялся и отсалютовал мне двумя пальцами. Подойдя поближе, он, подняв меня с кровати, как перышко, заключил в крепкие объятья. Я уловил аромат машинного масла и сырости — характерный запах Повелителя Времени, пережившего очередное приключение. — Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, — сказал Доктор, отстранившись только за тем, чтобы положить руки мне на плечо и заглянуть в мои слезящиеся то ли от старости, то ли от радости глаза. — Ты ничуть не изменился. Я покачал головой и горько усмехнулся. — Я-то?.. Да я набрал немало фунтов с нашей последней встречи, в отличие от тебя, тощий ты инопланетянин! Тебе бы испробовать стряпню Сильвии, вмиг похорошеешь… — Ах, мне не хватало этого ворчания, коренной фишки вашего семейства, — Доктор продолжал широко улыбаться. Он посмотрел на дверь и спросил: — Как, кстати, дела семейные? — Ох, знаешь, потихоньку-полегоньку, — я всё не мог перестать смотреть на него. Он был всё таким же подвижным, неугомонным: всё время куда-то да переставлял руки, то и дело лазая в карман и бросая на пол за ненадобностью причудливые предметы. — Донна счастлива с браке, у них хорошенькая тринадцатилетняя рыженькая девочка, которая унаследовала характер матери и любовь ко всему необычному от своего деда. Доктор кивнул. — Это хорошо. Пусть она чуть-чуть подрастет перед тем, как я украду её из дома и отправлюсь с ней бродить космос. Я засмеялся. — Проказник. Я тоже соскучился по тебе! — воскликнул я. Удивительно, но боль и усталость ушли. Я не ощущал такой подъем физических и душевных сил со дня появления Сильвии на свет. Я чувствовал себя… прекрасно. Я даже подпрыгнул на месте от охватившей меня радости. Я схватил Доктора за руку — мне было необходимо удостовериться, что он из плоти и кровати. Я вздохнул от облегчения, когда мои пальцы крепко сжали его запястье. Доктор удивленно посмотрел на меня. — Это и вправду ты, Доктор, — прошептал я. — Конечно, а ты думал кто, Санта Клаус? — Я давно не верю в Санта Клауса. — Он очень расстроится, когда это услышит. Мы рассмеялись. В моих глазах вспыхнуло любопытство. — Но как?.. Я помню, ты умирал… после того, как ты выпустил меня из того ящика и поглотил радиацию… смертельная доза. — И да, и нет. Но никто на самом деле не уходит по-настоящему, Уилфред. Все, кого мы когда-то любили, всегда здесь, — и Доктор прикоснулся пальцем к моему сердцу и лбу. — Ох, Доктор, перестань, я уже слишком стар для подобных загадок… — Ты в прекрасной форме и с твоей головой полный порядок. Как Доктор, заверяю: ты не сумасшедший Я опять расхохотался. Господи, подумал я, когда я смеялся вот так в последний раз?.. Кажется, что я только и делал, что ворчал на всех и вся. — Ты должен поговорить с моими врачами, они-то разговаривают в моём присутствии так, будто бы я недоразвитый младенец. Доктор махнул рукой и озвучил мои мысли: — Врачи, что они понимают? Я приложил руку Доктора к своему сердцу. — Нет, всё-таки как же мне тебя не хватало. Все эти годы, Доктор… Я наблюдал за тобой и событиями на Земле… Ждал, когда ты появишься… — Ну, с Землей всё было в полном порядке. Мой друг — капитан Джек Харкнесс — боролся со злом в моё отсутствие. Но теперь я вернулся. — Ох, — я и не знал, считать это хорошей или плохой новостью. — Что-то стряслось? Планете опять угрожает опасность? Кто это? Далеки? Взбесившиеся роботы? Знаешь, ведь в этом нет ничего удивительного, наука зашла слишком далеко… — начал было тараторить я, но тут Доктор ошарашил меня, сказав: — Я пришёл за тобой, Уилфред. Я остолбенел. — За мной? — Я хочу, чтобы ты пошёл со мной. — Что?.. — Я задолжал тебе ещё одну поездку, — улыбка снова озарила Доктора. — В память о нашей дружбе. Я удивленно посмотрел на него. — А как же моя семья? Я мог бы позвать Сильвию, уверен, что она была бы рада тебя видеть… и с Донной ты мог бы поздороваться мимоходом… и тебе определенно понравится Кэтти, моя правнучка! — В другой раз. Мой взгляд упал на семейные фотографии, стоящие на полке. Вот чёрно-белая фотография Эйлин в подвенечном платье; фотографии Сильвии — от её детских лет до её замужества; вот свадебная фотография Джоффри и Сильвии; Сильвия и Джоффри, а между ними — маленькая Донна; смеющаяся Донна, а вот она скрестила ручки на груди и отказывается смотреть в камеру. — Но я не могу оставить их… Доктор снисходительно посмотрел на меня. — Это же машина времени, Уилфред. Ты можешь отправиться куда угодно и все равно успеть к чаю. От этих слов мне полегчало. — Конечно, ты прав. Вот я старый дурень… — Перестань, всё хорошо, — Доктор щелкнул пальцами и двери ТАРДИС настежь распахнулись. — После вас. — Не смей нянчиться со мной… — Я погрозил ему пальцем. — Я уступлю тебе в этот раз, но впредь не смей со мной сюсюкаться! — Как скажите, мой капитан. Я покачал головой и переступил порог ТАРДИС, которая при моём появлении издала радостный звук. Всё внутри выглядело по-прежнему. — Я думал, что ты прибрался. Доктор зашел следом за мной и закрыл двери. Подойдя к консоли управления, он начал нажимать на кнопки и дёргать рычаги. — О, знаешь, у меня впереди всё время и пространство, когда-нибудь руки дойдут до уборки… — Ах, оправдания, Доктор, оправдания. — Подловил. Прошу прощения. — Как я могу сердиться на тебя, этакий ты пройдоха? — Я подпрыгнул с одной ноги на другую и принялся бродить вокруг консоли. — Как странно, — сказал я вслух. — В последние несколько лет я не мог передвигаться без ходунков, а после Нового Года меня возили в инвалидном кресле. Ноги были такими слабыми. А сейчас они такие гибкие, и совсем не болят! — Я в восторге похлопал себя по коленкам. — Это же ТАРДИС, — радостно сказал Доктор. — Внутри неё и благодаря ей возможно всё. — Я уже и забыл, что значит чувствовать себя здоровым. — Как я и сказал — ничто не уходит безвозвратно. — О! — воскликнул я. — Это как закон сохранения материи: энергия не может взяться из ниоткуда и исчезнуть в никуда. — Ах, старина Ломоносов, украл у меня мою мысль, а это после того, как я доставил его из Архангельска в Москву… Я снова рассмеялся. — Я уже и забыл, сколько историй у тебя припасено. — Да, но сегодня меня интересует только история твоей жизни, — Доктор оторвал взгляд от консоли. — Итак, куда ты хочешь отправиться? Я задумался. Было множество мест, в которых я мечтал оказаться. Викторианская Англия, Древний Рим, во времена короля Артура, на Титанике (при условии, что Доктор заберет меня раньше, чем корабль пойдёт на дно), но на уме вертелось только одно место. — Королевский театр Ковент-Гарден, 22 марта 1940 года. — Интересный выбор. Мне нравится, — и, не спрашивая, что я имел в виду, принялся лихорадочно вбивать команды. И вот ТАРДИС слегка встряхнуло, и я, схватившись за поручни, поднял голову, наслаждаясь работой двигателя. — Никогда не надоест, правда? Я был с ним полностью согласен — звук ТАРДИС был самым прекрасным звуком на свете. И ТАРДИС остановилась. — Мы на месте. — Мы правда в Королевском театре Ковент-Гарден? Доктор сверился с данными ТАРДИС. — Да, 22 марта 1940 года. Всё, как ты и сказал. — Я спрашиваю только потому, что Донна часто рассказывала мне о том, как вместо отдыха вы оказывались с ней в смертельно опасной передряге… — Всякое случалось… но! — Доктор вскинул звуковую отвертку. — В этот раз всё нормально. Слово Повелителя Времени. — Ладно, ладно, так уж и быть. Мы вышли из ТАРДИС и оказались в просторном, элегантно оформленном зале, украшенным воздушными шарами в цвета флага Великобритании. — Здесь… очаровательно. — Очаровательно? Здесь превосходно! — воскликнул я и тут заметил её. Высокую стройную блондинку. На ней было красивое синее платье, желтые туфельки и белые перчатки. Больше в зале никого не было, за исключением симфонического оркестра. — Эйлин, — у меня вспотели ладони, а сердце бешено застучало в груди — от волнения и охватившей меня радости. Она обернулась на мой голос и, улыбнувшись, вытянула мне на встречу руки. — Уилфред. Я подбежал к ней и, подняв, покружил. Она засмеялась и поцеловала меня в лоб. Я уловил аромат лаванды и мяты. — Не могу поверить своим глазам! Эйлин, это действительно ты! — Ну, разумеется, глупенький. Я взял её за руки и погладил приятную ткань её перчаток и с удивлением обнаружил, что мои пальцы больше не были скручены артритом, а кожа сгладилась и порозовела. Я ахнул от удивления, а Эйлин, переглянувшись с Доктором, рассмеялась. Я опустил глаза. Старческая одежда исчезла, сменившись элегантной военной британской формой, которая специально была сшита под семнадцатилетнего юнца. Я ощутил небывалый прилив сил. Я снова был молод. Эйлин обвила мою шею руками и прижала меня к себе. — Наконец-то мы снова вместе! — радостно воскликнула она. — Спасибо, Доктор! — Ерунда. Я расцеловал Эйлин в обе щеки и, отстранившись от неё, сжал её ладонь в своей и посмотрел на Доктора. — Что всё это значит? — Я всего лишь исполнил твою просьбу. — Но… Получается, что… — Дюжина вопросов вертелась на языке. Доктор улыбнулся, будто бы прочитал мои мысли. — Да. Мне жаль, Уилфред, но это должно было произойти. — Невозможно, — я покачал головой. — Я никогда по-настоящему не верил в загробную жизнь… Доктор хмыкнул. — А кто сказал, что это загробная жизнь? Возможно, это альтернативный мир. Или новое начало… — Он пожал плечами. Вот, за что я его любил — за то, что даже в самой сумасбродной ситуации он оставался спокойным. — Всё зависит только от тебя, Уилфред Мотт. — Ох… — Я обнял Эйлин. — Я столько должен тебе рассказать, дорогая… Эйлин приложила указательный палец к моим губам. — Ещё успеется, разве ты не обещал последний танец мне? Я улыбнулся. — Да, ты права, прости, дорогая, — я посмотрел на Доктора и смахнул со щеки слезу: — Спасибо, Доктор, спасибо за всё. — Я отдал ему честь. — Пустяки, Уилфред. Развлекайтесь, — кивнул он нам и направился обратно к ТАРДИС. — Какой он милый, — сказала Эйлин, прижавшись ко мне. — Да, — ответил я и вовремя спохватился: — Но ты милее. Эйлин поцеловала меня в губы, и я расплылся в глупой улыбке. — Не отвлекайся, — сказала она мне. — Разумеется, дорогая. Зал залило яркое свечение, поглотившее все предметы вокруг. Музыка заиграла громче, и мы начали танцевать.