Puzzle piece

Они никогда не должны были встретиться. Ну, потому что кто она, а кто он. Заёбанный жизнью и кредитами вшивый студент вечно на грани вылета с хроническим недосыпом и тремя подработками. А она… Она — шлейф нишевого парфюма, горьковато-дымный, кружащий голову. Она — золотой завиток у виска, убежавшая из причёски гладкая прядь. Она — дорогая блузка цвета топлёного молока, плавно обнимающая декольте. Декольте, в которое Леви чуть со всей дури не въехал носом. Чуть, потому что вовремя, за полшага до конфуза, уцепился за поручень сбоку от неё так, чтобы вся сила удара пришлась на сторону. На плечо опустилась тёплая твёрдая ладонь, шёлковый шёпот коснулся слуха. — Вы как? Не ушиблись? Леви от охуения застыл соляным столпом, не в силах даже взгляд на неё поднять. Он тупо уставился на растрёпанные цветы и на дырки, зиявшие в композиции, которую так тщательно собрала Петра («Смотри у меня!»). Ох-ре-неть. И не выхренеть совершенно. Букет начисто проёбан, и доставлять уже нечего. Леви моргнул, и уши снова уловили нотки огорчения в её голосе: — С ума сойти… Мне так жаль! Может, я чем-то могу помочь… Тогда Леви решил, что глянцевая визитка в нагрудном кармане его джинсовки и тонна извинений — всего лишь дежурные жесты, которыми она потчует всех подряд, и на этом их дороги разойдутся. Но нет. Оказалось, у них есть ещё как минимум пара точек соприкосновения. Она часто захаживала в магазинчик, в котором он брал смены после девяти вечера. Казалось бы, такой, как она, по карману и по статусу заказывать вкусности из ресторанов. Но каждый раз, пробивая на кассе стопку полуфабрикатов и смущённо теплея щеками, она оправдывалась: — Студенческая привычка, всё никак не избавлюсь… Другой бы подумал: «Ишь, какова краля! В её годы надо у плиты стоять да семью кормить, а не лапшой и наггетсами давиться». Но не Леви. Он думал, что с ошеломляющей радостью сам обрядился бы в фартук и встал к плите, лишь бы на её столе всегда была свежая горячая еда. А не эта голимая хрень, от которой гастрит на раз-два вылезет. Она была совершенно, чертовски, просто преступно очаровательна. У Леви с его крайне херовым скиллом в общении, тем более с женщинами, в её присутствии и вовсе отнимался язык. До одури хотелось сделать комплимент: похвалить причёску, улыбку, эту дурацкую прядку у виска, в конце концов… Но Леви молчал, изредка кидая на неё странные взгляды, тут же делая вид, что он ни при делах. Флиртовать он не умел тем более. И когда Изабель на какой-то «хер пойми зачем мне тут быть» вечеринке чуть не за руку потащила Леви знакомиться, ему и вовсе захотелось провалиться сквозь землю. Знакомиться не с абы с кем. А с ней. Блядский боже, дай мне сил… — О, Эрвин! Изабель была на любом сборище — от заседаний студсовета до очереди в примерочную — как рыба в воде. Она махом сходилась с людьми, в два счёта заводила друзей, вечно у всех вызывала умиление и умела вить из окружающих верёвки. С Фарланом и Леви, ясен хрен, это не прокатывало, а вот с остальными работало на ура. — Ты знаешь Леви? Обернулась на голос, мягко и светло улыбнулась. Сейчас обязательно пожмёт плечами, хихикнет и сочинит какую-то хрень в стиле этих расфуфыренных чикс. Только вот… «Вот блин! — на реактивной скорости мелькнуло в мозгу Леви, — Опять она!» Она уж точно выёбываться не станет. Так и вышло. И уже позже, когда Леви провожал её до метро («У меня есть права, но я боюсь водить сама»), так и спросил в лоб: — Слушай, а что такая, как ты, забыла… Ну… Он ощутимо замялся. Матюкаться при ней было стрёмно, и Леви просто развёл руками, не в силах облечь мысли в слова. Но Эрвин поняла всё, стоило лишь ей перехватить беглый взгляд Леви. — Да я ведь ничем от вас не отличаюсь. И то, — Эрвин остановилась и развернулась к Леви, теперь она смотрела прямо ему в глаза, — что мой отец был когда-то большой шишкой в университете, не значит ровным счётом ничего. Понимаешь? Её тёплая, но твёрдая ладонь решительно взялась за узкую прохладную пятерню Леви. Их пальцы тут же сплелись, как будто так было всегда. Леви хотелось крикнуть ей: «Ни хрена я, блин, не понимаю!», но он лишь пожал плечами и буркнул скомканное «Извинипжлст» куда-то себе под ноги. Бархатистый смешок раздался в тишине сквера. Эрвин лишь сжала его руку, и они пошагали к метро. Рядом с ней Леви чувствовал, как становится другим человеком. Или, как с важным видом ему затирала Ханджи, «открывает новые грани себя». Да, всё так и было: как будто корка, нараставшая годами, пошла враз крупными трещинами, и из-под неё теперь зияет уязвимое, хрупкое, трепетное. Столько нежности в нём — Леви и понятия не имел, что так может. Два года бок о бок с Эрвин пролетели незаметно: она быстро и заслуженно взбиралась по карьерной лестнице и вот уже получила повышение. Леви восстановился в вузе, но вкалывать меньше не стал. И Эрвин буквально пришлось пойти на крайнюю меру, чтобы переубедить его и дать ей возможность побыть для них «добытчицей» и «кормилицей». Минет в её исполнении лишал Леви последних крох самообладания: в совершенно затраханном состоянии он был готов на что угодно и поддался-таки на её уговоры. В конце концов, было глупо спорить, что Эрвин в быту была практически безнадёжна. Леви кайфовал от домашней возни: уборки, глажки и прочей, по меркам Эрвин, довольно унылой рутины. А сама Эрвин, с её природной хваткой и деловитостью, быстро стала помощницей прокурора штата. «Хороша парочка, — ворчал Леви, бережно утюжа её рубашки, — трудоголичка и чистоплюй». За что частенько получал звонкий шлепок по ягодице и жаркий поцелуй за ухом. Их отношения ни чуточки не поменялись после свадьбы. Наоборот, их немногочисленные друзья уже на первых порах в один голос твердили: «Да ясно всё с вами!». Леви недоумевал, ершился и цыкал, а Эрвин посмеивалась и целовала его в чуть розовеющие щёки. Свадьба стала просто очередной логичной ступенью в их отношениях. Ни он, ни она никогда не лелеяли такой мечты — стать чьим-то супругом. А вот поди ж ты! Изабель была на их свадьбе счастливее всех и, хохоча, прыгала козой, пытаясь поймать букет. Но изящные лилии хлопнули по лбу ни о чём не подозревающую Ханджи. А Леви-то знал, что Моблит ещё на первом курсе придумал имена их с Зоэ детям, поэтому не удивился абсолютно. И после свадьбы даже секса меньше не стало. Как бы они оба ни упахивались на учёбе и работе (Леви наконец начал поддежуривать в клинике), в постели отдавались друг другу на всю катушку. Леви не мог даже вообразить, что однажды кто-то сумеет показать ему, насколько широки границы его чувственности. Его мало волновал секс до встречи с Эрвин, да и с ней на первых порах он не спешил. Но искрило между ними будь здоров, и отрицать или бороться с растущей тягой друг к другу было бы бесполезно. Эрвин любила много, долго и по-разному, до подгибающихся пальцев на ногах и охрипшего горла. Леви с неожиданным для себя интересом и жаждой окунался в близость с ней и не мог насытиться. Они любили друг друга жарко, до алых полукружий от зубов на мягкой плоти груди и ягодиц и чётких росчерков ногтей на плечах и спине. Леви обожал, когда Эрвин, полностью обнажённая, горячая и влажная, садилась на его бёдра сверху и двигалась размеренно, плавно, насаживалась именно так, как нужно было, чтоб он вмиг потерялся в жгучем наслаждении. Леви немного было нужно, чтобы дойти до пика. Это Эрвин — днём собранная и одетая с иголочки начальница, а в ночной тиши безудержная фантазёрка — вела его за собой, и он с готовностью следовал. И ради неё готов был согласиться на кое-что поинтереснее. Или… Или, вот как сейчас, устроить ей сюрприз. Наносить спонтанные визиты жене на работу не входило в его привычки. На работе надо работать, а обжиматься и ворковать можно и дома. Но в этот раз Эрвин так торопилась, что забыла сумку с обедом. Свой тоненький кейс для бумаг и лэптопа взяла, конечно, а самое главное — кусочек дома, покоя и уюта — забыла. А Леви вчера шарлотку испёк, её любимую, между прочим. С корицей и медовыми, тающими на языке, яблоками. Обнаружив нетронутый обед, который вечно замороченная в последние дни Эрвин так и оставила без внимания на кухонном столе, Леви запыхтел, как сердитый ёж. На его счастье, на занятия ехать было не нужно, а в операционную выходить только в ночь. Успеет заскочить в офис, а потом можно будет смотаться на рынок — как раз сезон клубники. А в холодильнике есть домашние сливки. Леви мечтательно облизнулся и, пока шёл до станции, мысленно стал перебирать десерты, которые наверняка оценила бы Эрвин. В офисе стояла духота даже с открытыми нараспашку окнами. Леви коротко кивнул в ответ на широкую улыбку Конни — мальчишки-стажёра, который обретался на ресепшене. За его спиной воевала с барахлящим кондиционером его бессменная напарница Саша. Миновав просторный холл, Леви поднялся на второй этаж, следуя знакомым маршрутом. А вот и заветная дверь с матово-золотистой табличкой «Заместитель прокурора округа Трост Э. Аккерман-Смит». В просторный кабинет сквозь широченные окна щедро лился свет, но шум магистрали не достигал помещения — тринадцатый этаж всё-таки. Сияющую тишину полудня нарушал лишь размеренный бубнёж из динамиков — у Эрвин в эти часы традиционно проходило совещание с главами отделов. Она сидела за столом в большом кожаном кресле — донельзя сосредоточенная, сверху застёгнутая по всем правилам, ну просто образцовый босс, а снизу… Из-под стола выглядывали её босые ступни: длинные, но узкие стопы с ровными пальчиками, вторые чуть выступали вперёд на обеих ножках. Леви находил это трогательным, а Эрвин всегда бесилась, что пальцы разной длины — любые туфли неизбежно начинали тереть — но у её мужа имелся в арсенале один безотказный способ, который прочно пресекал все жалобы. Которые, как по волшебству, превращались в сладкие вздохи. Леви было достаточно одного лишь взгляда на сосредоточенные лицо и фигуру жены, чтоб понять, что у той на уме сейчас какие-то чертовски важные бредни в «Зуме». А ноги, которым в разгар рабочего дня стало тесно в «лодочках», требовали отдыха. От самого Леви теперь требовалось дышать глубоко, чтобы не потерять голову от одного вида этих беззащитных светлых стоп. Остро сказывалась нехватка близости: они с Эрвин последнюю неделю падали в постель и сразу отключались, порой забывая и про ужин. У Леви только-только закончилась сессия и впереди маячило ещё больше нагрузок в больнице, а Эрвин и вовсе головы не поднимала от нового крупного дела. Обоих хватало на пару смазанных поцелуев куда-то в ухо или в щёку, иногда быстрой ласки в душе, но чаще они просто спали в обнимку. И тут эти ноги — сплошное великолепие, не скрытое синтетикой колготок или чулок… Запрещённый приём. У Леви мгновенно созрела дерзкая идея. Дверь он предусмотрительно запер сразу. Оставалось надеяться, что миссис Аккерман-Смит ему подыграет. Оставив компактную сумку с обедом на столике возле вазы с виноградом и парой бананов, Леви вытащил из кармана пачку салфеток с антисептиком, вытер ладони аж до скрипа, затем закатал рукава рубашки, скинул обувь и, неслышно ступая по ковролину, двинулся к рабочему столу. Эрвин в этот момент неловко поёрзала на широком сидении кресла — то ли от усталости, то ли изо всех сил сдерживая скуку. Еженедельные планёрки были с недавних пор полностью переведены на удалёнку и можно было не мчаться в офис к восьми утра, а понежиться в постели до девяти. Да ещё и успеть позавтракать вафлями, которых для неё напёк Леви до ухода на занятия. Эрвин почти незаметно запустила руку вниз, под стол, чтоб поправить подол платья. Брови сведены, глаза сосредоточены на дюжине окошек на экране компьютера, время от времени Эрвин вставляла свои замечания, кивала и делала пометки в блокноте — вся погружена в планы. Леви отчётливо представил, как напряжены сейчас её шея и спина, какая под тонким офисным платьем горячая кожа. Воображение рисовало простое, но изящное бельё, которое Эрвин предпочитала носить летом — лёгкий хлопок с атласными вставками. Ей нравилось, чтобы тело дышало даже в одежде. Он зашёл чуть сбоку, очень осторожно, чтобы не попасть в камеру и не напугать жену. Угол он выбрал идеальный — у камеры было слепое пятно, и можно даже не опасаться, что кто-то заметит его присутствие. Леви улыбнулся чему-то своему и опустился на колени рядом с кожаным креслом Эрвин, а затем… Под столом было просторно, и тут-то собственная небольшая комплекция была Леви очень на руку. Теперь главное было действовать осторожно, даже бережно. Не хотелось бы ощутить невзначай, как шикарная нога сорок первого размера врезается ему в челюсть. Поэтому Леви первым делом издал очень тихий, почти птичий звук, чтобы ненавязчиво привлечь внимание, и потянул за платье. Эрвин глянула вниз, всего на миг, и обомлела. По её красивому строгому лицу промчалась смесь удивления — почти на грани шока — и детского восторга. Заминка, однако, не осталась незамеченной. — Помощник прокурора Смит, с вами всё в порядке? «Аккерман-Смит», — беззвучно цыкнул Леви под столом и мимоходом огладил обе щиколотки Эрвин. Быстро совладав с собой, Эрвин заверила коллег, что всё прекрасно, и, извинившись, замьютила микрофон и отключила камеру под каким-то уважительным предлогом. — Леви, да ты с ума сошёл!.. В голосе Эрвин не было ни намёка на осуждение. Наоборот, в её интонации сквозили интерес и восхищение. Что бы ни предложил ей Леви, она с радостью это примет. Даже из-под стола в разгар прокурорского совещания. Леви же приложил палец к губам, а другой рукой по-хозяйски провёл по её правой ноге — от подъёма до середины бедра. Чуть расклешённый подол платья как нельзя лучше подходил для незаметных шалостей, на которые Леви и рассчитывал. Эрвин прикусила губу, покрытую тонким слоем бальзама, и, едва удержавшись, чтобы таки не закатить глаза, кивнула. Словно своё негласное разрешение давала. За фасадом строгой вышколенности Эрвин Аккерман-Смит скрывала азарт и неуёмную тягу к экспериментам, и Леви готов был дать ей это. Клик мыши — и снова потекла работа. А ладони Леви уже сжимали и гладили длинные ладные ножки Эрвин, тонкая ткань платья охотно отступала под натиском решительных рук. Пальцы пробежались по бёдрам — даже не видя, Леви безошибочно знал, где ещё совсем недавно кожу стискивали кружевные резинки чулок. Продвигаясь выше, он не встречал сопротивления, наоборот, Эрвин лишь шире развела ноги, усаживаясь на край кресла. Чем ближе к паху, тем горячее кожа, тем жарче мысли. Леви уже предвкушал, как коснётся её там… Вдруг Эрвин что-то возмутило, и она, хлопнув ладонью по столу и громко возразив собеседнику, на секунду словно окаменела и едва не стиснула бёдрами голову Леви, как перезрелый арбуз. Пришлось успокаивать её плавными, широкими движениями ладоней от коленей и выше. Пользуясь тем, что Эрвин наконец обмякла, а голос её даже потеплел, Леви приник к ней теснее, ища желанной близости. Подушечками пальцев обведя мокрое пятно на ткани трусиков, Леви одобрительно хмыкнул и подул на влажное местечко. Уловив лёгкий вздох и мимолётную дрожь, охватившую тело Эрвин, Леви довольно облизнулся и принялся покрывать короткими поцелуями бедро изнутри, продвигаясь выше, к складке белья. Он водил языком по кромке, отделяющей его от самого вкусного, но не спешил забираться глубже. Пока лишь дразнил, игриво прикусывая кожу, тут же зализывая, с упоением ощущая, как под языком трепещет вена. Не удержался и широко лизнул уже мокрый насквозь хлопок белья, Эрвин едва слышно проскулила что-то и нетерпеливо нырнула рукой к промежности. Но Леви носом отпихнул её ладошку, легонько куснув за большой палец. Эрвин недовольно выдохнула, но руку убрала, правда, так и норовя потрепать Леви по щеке. Он уселся на пол, вытягивая ноги под креслом и оказываясь идеально близко к её паху. Ненадолго прильнув к коже, жадно втянул носом запах своей женщины — островатый, густой, голова от него шла кругом, а член и яйца пекло. Указательный и средний пальцы сдвинули вымокшую ткань, тут же оглаживая влажную, до безумия горячую и манящую кожу. Хотелось нырнуть сразу вглубь, но Леви уговорил себя набраться терпения. Эрвин нетерпеливо зашевелилась на сидении, пришлось сжать её ягодицы, забираясь с боков, и потянуть бельё вниз, намекая. Незаметно привстав, Эрвин дала Леви стянуть с себя такую лишнюю сейчас тряпку (всё равно эти трусы дома ждёт тщательная стирка) и снова села ровно на краю. Каким чудом ей до сих пор удавалось держать лицо перед камерой, Леви понятия не имел, но лишь молча восхищался. Получив теперь полный доступ к исходящей соком промежности, Леви на пробу лизнул её единым длинным движением, пальцами оглаживая края половых губ. Короткие завитки волос щекотали, только сильнее распаляя. Сделав ещё несколько движений языком вдоль, словно пробуя, Леви тут же прижал кончиком языка набухший клитор, отчего Эрвин ощутимо напрягла бёдра, задышала чаще. Пальцами он бережно обвел бархатные складки кожи, собирая вязкую смазку. Эрвин была уже такая мокрая, что он мог бы войти сразу же без подготовки. Только вот Леви нравилось брать её не спеша, сперва доведя до умопомрачения руками и ртом, чтобы потом погружаться в мягкое, разнежененное тело. Язык, трепеща, скользнул ниже, проникая совсем неглубоко, давая привыкнуть к вторжению. Леви за бешеным стуком крови в висках едва различал, дышит ли вообще Эрвин. Он и сам чувствовал, что едва сдерживается, чтобы не оттрахать языком текущую дырку, так сильно вело голову от долгожданной близости, от запаха, от текстуры, от вкуса — насыщенного солоновато-пряного, знакомого. Он водил губами по нежным складкам, дразня и сжимая клитор, то и дело двигаясь кончиком языка ниже и глубже, намекая на продолжение. Пальцы Эрвин, сжимавшие края кресла, добела стиснули кожаную обивку. И Леви понял — пора. Мягкие движения, которые только сулили ласку, уступили точным, ярким и жадным. Леви буквально готов был поглотить её — так плотно обхватывал губами: он массировал горячую плоть, языком точно бил в цель, погружался внутрь, раздвигая податливые стенки, чувствуя, как сильно Эрвин возбуждена. Он не отрывался от неё ни на миг, терзал ртом, пальцами впиваясь в мякоть её дрожащих бёдер — Эрвин так и норовила податься вперёд, насадиться на гибкий и сильный язык, которого теперь было до безумия мало. Леви, прикрыв глаза, нежил её, слизывая широкими мазками языка густую прозрачную смазку. Он уже видел, как заставит её прямо сейчас послать этих бормочущих идиотов ко всем чертям и утащит прямиком на велюровый диван в углу кабинета. Решительно сминая ткань, задерёт платье аж до груди, вылижет её белый живот до пупка и лобок, покрытый тёмно-русыми волосками, а потом будет крупными глотками — очень долго — пить её густое возбуждение, которое сейчас не даёт ей ни малейшего покоя, заставляя двигать задницей по креслу, теснее прижимаясь к жадному рту своего мужчины. Потом можно будет положить пальцы в её приоткрытый от нехватки воздуха рот, собирая влагу с шелковистых стенок щёк, перевернуть её на живот, поддерживая рукой очень бережно, и войти в неё дважды, так, чтобы она захлебнулась вдохом и сжалась разом на его члене и пальцах. Двигаться в ней, постепенно набирая темп, давая подстроиться, давая погрузиться полностью в это действие. Слушать её хриплое дыхание, — Эрвин почти не стонет в постели — планомерно подводя к оргазму. И уже за секунды до пика выскользнуть, убрать пальцы, уложить её на бок, и, обвив округлое бедро своей ногой — худощавой и жилистой — войти опять, чтобы в несколько глубоких и точных движений толкнуть обоих на край, чтобы захлестнуло до самой макушки. Леви едва не застонал от того, насколько живо перед ним встала эта картина, и задвигал языком сильнее, кончиком пальца потирая клитор, который затвердел и покраснел от прилившей крови. Эрвин всячески сдерживалась, но вдруг, издав странный всхлип, рванула рукой к пачке салфеток на столе и спешно накрыла одной из них лицо чуть не до самых глаз. — Эрвин, вам нехорошо? — проскрипел в динамиках голос Закклая — этот старпёр уже лет двадцать возглавлял сектор управления. Леви ухмыльнулся, если бы рот не был так занят. «Ох, старый хрыч, ей как раз хорошо. Ей просто невъебенно хорошо» — Н-нет, — выдавила Эрвин, плотнее прижимая к лицу салфетку. Её ноги вновь закаменели, а бёдра так и норовили стиснуть лицо Леви с обеих сторон. — Просто аллергия… — Предлагаю перерыв, господа, — подчёркнуто бодро булькнул динамик голосом Пиксиса. — В четверть третьего продолжим. Пара кликов, шорох бумажной салфетки и задираемого платья, и Эрвин уже обводит крупную бусину клитора своими длинными пальчиками, то и дело натыкаясь на горячий шустрый язык Леви. Он в шутку облизывает кончики её пальцев, быстро, почти невесомо, и устремляется вниз, где её тело, жаждущее разрядки, оставило на кресле следы липкой влаги. До боли в яйцах хочется сжать член, и Леви, не отрываясь от лона Эрвин, мучительно сладко трахая её языком, дёргает молнию на своих простых льняных штанах. Вот так, хорошо… Ладонь обвивает ствол, большой палец скользит по нагретой коже, сдвигая крайнюю плоть. Леви выдыхает носом, сдерживая ругательство, глубже ныряет языком, обводя ребристые стенки, чувствуя, как рот наполняется пьянящим соком. Смазка стекает по подбородку, но плевать, Эрвин скулит тихо, на грани слышимости — чуткие уши Леви всё же улавливают её сбитое дыхание с протяжным хрипловатым полувздохом в конце. Его женщина на грани, и Леви грубее и резче трогает себя, губами впиваясь в солоноватое, жаркое, мокрое. Эрвин находит его голову свободной рукой и вплетается ею в чёрные волосы на макушке, с силой впиваясь в кожу, протягивая пряди между пальцев, иногда дёргая почти отчаянно. Её большой палец давит на клитор, ногти на остальных царапают невзначай оказавшуюся рядом щёку мужа. Эрвин теперь почти не дышит, она донельзя распахнута в ожидании оргазма. Ещё чуть-чуть — и Леви с низким стоном замирает, прижимаясь языком к пульсирующей передней стенке, пропуская дрожь любимой женщины через всё своё существо. Разрядка накрывает Леви следом, и в этот миг по краю сознания лезвием проходит мысль, что они с Эрвин — кусочки мозаики — идеально сложились, сплавились в одно целое. И это невъебенно хорошо.