***
Чёрные перчатки отделяют кисть от запястья ровными чертами. Упругий провал червоточины, возникающий по прихоти Гуннара, отсекает чёрные кисти и перебрасывает их на другую сторону канала. Хейно раздражённо уворачивается: андроид мешает. Его паттерны изобилуют штучками, присущими оригинальной версии, но многочисленные заплатки, к счастью, делают из куклы непосредственно куклу, и Хейно командует отставить шутки и продолжить дело. — Ску-учно! — жалуется робот, не переставая жутко улыбаться. В сочетании с поведением его партнёра, покорность искусственного слуги раскрывает зияющий провал в груди Хейно. Снова, и снова, и снова. Глухая Бездна без конца. — Замороченный какой, хи-хи-хи. — Тебе давно пора научиться спокойнее относиться к таким вещам. Поверь, Хумо всегда останутся Хумо, проблемам краю не видать. Не всё же с ума сходить! — Кажется, кто-то перетрудился! Ты приляг, только не лицом в пол, как обычно. Долгая, протяжённая на глубину большую, чем объём хрупкой грудной клетки Хейно, чёрная, как смола, Бездна. «Ты должен играть роль моего партнёра». — Разве мы и не есть партнёры? Хейно бесконечно бегает по кругу, натыкаясь на невидимые стенки. Нет, думает он. Нет, ты просто помощник. Ты робот, ты — замена. Ты — не он. — Я — это я, — говорит Гуннар однажды, и его картонная ухмылка впервые растягивается в знакомой гримасе, слишком живой и искренней для андроида. Поведенческие паттерны, убеждает себя Хейно, согретый, убаюканный теплом этой так и не забытой улыбки, самой редкой из всех его улыбок, безумной, но существующей для него одного. Зачем, размышляет Хейно, зачем ты сохранил её? Зачем ты её оставил, почему не стёр вместе с собой, уходя в циклические сны Цветущих Полей? Чтобы теперь она мучила его в череде скучных, избитых до сукровицы будней. Он поиздевался в последний раз, а теперь веселится его копия. Хейно молчит. — Ты будто не хочешь понять, — мягко замечает Гуннар-02. В его словах сквозит безразлично-небезразличная укоризна. Тоже — та самая, из широкого арсенала непонятных реакций партнёра, который всегда был холоден и спокоен, но почему-то всё равно постоянно указывал Хейно на его ошибки. Впрочем, как это «почему-то»? Они были напарниками. Хейно впервые смотрит в стеклянные прозрачные глаза. Их серый цвет отличается от цвета глаз погибшего. — Конечно, они другие, — дьявольски хихикает андроид. — Я же теперь сделан не из того же, что и вы! Не говори так, мысленно одёргивает его Хейно, уходя. Ты — не он. Не важно, из чего будут пытаться вылепить подобие, из глины или из золота.***
У Хейно две руки, и это всегда были руки его партнёра. Его собственные слишком искалечены, чтобы функционировать помногу, так что Гуннар всегда был на подхвате. Или же, «Гуннар всё ещё всегда на подхвате» — поди-подай-принеси-устрани… Робот, покорный на все сто процентов, но только не на словах. Хейно не может с ним не разговаривать. У Хейно нет и будто никогда не было голоса. Если точнее, возможность быть услышанным равняется столь ничтожному проценту вероятности, что он считает себя немым. Не всем проблемам можно найти решение. Разве что партнёр читал по губам и многое угадывал. А Гуннар-02… Слышит его. Хейно учится говорить, потому что слишком часто ему повторяют: «Опять ушёл в себя? Если хочешь, чтобы я выполнил свою работу, дай мне её, и будем гулять свободно!». Он говорит: «Подожди». Он говорит: «Перестань». Он говорит, в конце концов, чтобы Гуннар выбирал сам. — Тогда я пойду на бои! Возмущение скапливается и тут же высвобождается разрядом. Предметы подпрыгивают, а Гуннар, хохоча, пытается сдвинуться с места и сбежать, когда телекинез Хейно его держит за бесцветный плащ. «На какие такие бои». — На жестокие, беспощадные и бессмысленные. Он отпускает Гуннара на бои, но трансляцию не смотрит. Вместо этого он смотрит записи старых боёв, в которых участвовал настоящий, и не знает, чувствовать ли себя задетым или смеяться, потому что Хейно совсем об этой стороне его жизни не знал. Точнее, наверное, не интересовался.***
У Хейно есть робот-андроид. Он полностью копирует поведение Хумо, память которого заложена в его программу. Он собран из искусственных материалов и является прочнейшим из существ, создаваемых Фабрикой или ИИТ, потому что создан для решения проблем по специальному заказу. — Весьма странно, что ваши показатели так низки, — вкрадчиво намекает Рене под стук чайной чашки. — Ведь вы всегда были наиболее эффективными напарниками в АЙНУ. Хейно сидит, опустив голову. Ему так трудно поверить в это, что даже слова Надзирателя не играют никакой роли. Но тот не отступается. Кому, как не ему, доподлинно известно, что в этом мире есть настоящее, а что — нет? — Хумо так склонны надумывать. Что значит наша форма? Она не более чем сосуд для разума. Сидя на высоком стуле, Хейно задумчиво болтает ногами в воздухе. Его чай давно остыл. — Присмотрись хорошенько, — смеётся Рене. И слегка печально добавляет: — Ещё немного, и ты совсем привыкнешь обращаться со своим другом как с подчинённым. Память — и душа? Разве слагаемых не должно быть несколько больше?***
Хейно отмалчивается неделями. Эта тишина только пробуждает невозможный блеск в ненастоящих глазах андроида, в удерживаемом ехидстве играющим со своим партнёром в многозначительные гляделки. Молчание достигает абсурда, когда поступает проблема, и Гуннар не выдерживает первым. — И долго ты будешь изображать рыбу? — хохочет он, наблюдая, как Хейно стоически перечитывает бриф в десятый раз. «Замолчи». «Отстань». «Прекрати». — Ты, должно быть, совсем позабыл, что мы так и знакомились когда-то, я прав? У Хейно проваливается сердце. Да, он прав. Так они и общались первые месяцы, когда нелюдимый одиночка Хейно игнорировал присутствие очередного потенциально неудачного коллеги в своём личном пространстве (кое Гуннар нарушал с завидными постоянством и непосредственностью). — Я же тебе говорю, — хихикает робот. Хейно заглядывает в серые глаза, и впервые допускает, что за красными узкими огоньками вместо зрачков может скрываться душа. Пробегав где-то ещё половину фазы, он возвращается и ни с того ни с сего расспрашивает Гуннара о боях в НОИ. Он внимательно слушает рассказы о том, что видел на записях, и о том, что пропустил, и ему кажется таким нереалистичным, что Гуннар выглядит увлечённым — однако, привычно увлечённым.***
— Так что там в записке? — потягиваясь, — старая привычка, бесполезная для андроида — осведомляется Гуннар. Хейно показывает ему экран. Кто-то снова вляпался, пытаясь синтезировать новый метаслайм вне симуляции. Улыбка Гуннара плывёт, а глаза так и излучают неудержимую грубую критику. …И как он раньше не видел? — Какую часть этого честного безумия я должен выполнить? — сдавленно спрашивает Гуннар. Его так и распирает. На губах Хейно на долю секунды появляется и сразу ускользает тень чего-то, что можно было бы принять за нервную дрожь, но внутри его груди, в сердцевине чёрной Бездны, вспыхивает тёплым солнцем желания рассмеяться. «Любую, — отвечает он. — Мы идём вместе».***
У Хейно четыре глаза. Два из них — красные, как вишнёвый сок, пачкающий всё вокруг зарядами плещущей энергии. Когда эти глаза устало смыкаются, два других никогда не дремлют. Сложенные из микросхем и тончайших технологических мембран, залитые скучным и плоским серым цветом, они внимательно наблюдают вокруг. В глазах Хейно заново разгорается измученная душа. В глазах Гуннара она обрела новую жизнь. Гуннар-02 никогда не уйдёт, потому что его место здесь, рядом с Хейно. У Хейно есть защитник. Нет нужды прикрывать спину тому, кто обладает Даром не менее мощным, чем твой, и нет никакой необходимости играть в героя, бросаясь вперёд него там, где они расправятся быстрее вдвоём. Но Гуннар прекрасно знает Хейно. Колючий смех больно кусается, но это отрезвляет в моменты, когда сам Хейно не в состоянии избежать опасности. А страшная, мёртвая Бездна вдруг представляется полной звёзд и туманностей, когда партнёр оттеняет ею его белый дождевик. Он не мог бы себе представить на месте Гуннара никого другого, кроме самого Гуннара. Хейно получил то, что хотел.