***
Сколько Рита себя помнила, она всегда получала то, что хочет. Ее не интересовали ни последствия, ни причинённый другим вред, ни возможные нарушения норм морали — она испытывала наслаждение, и только это являлось для нее самым главным. Конечно, впоследствии к сладости чувств примешивалась едва заметная горечь стыда, вины и сожаления. Эдакая ложка дегтя периодического ощущения себя бездуховным ничтожеством в бочке меда эгоизма и самонадеянной черствости. Во время учебы в университете она смогла распробовать этот деготь наиболее качественно — жизнь буквально макнула Риту головой в дерьмо, раздробив в пух и прах ее более-менее целостное восприятие собственной личности. Одна девушка, ее конкурентка (она даже успела какое-то время посчитать выскочку своей возлюбленной, но это быстро прошло), наглядно показала Рите, как низко она пала в своей нравственности… Рита потрясла головой. Она не хотела это вспоминать. Почему-то до тех злополучных дней существовать ей было гораздо легче и веселее. Рита, можно сказать, действительно ощущала себя полновластной императрицей собственной жизни, способной повелевать даже чужими судьбами как ей того захочется. До своего совершеннолетия Рита жила безрассудно и шало, не задумываясь о последствиях. Не то, чтобы она думала о них и сейчас, но… Ей было больно. Каждую минуту, каждую секундочку своего чертового времени она испытывала постоянную острую боль где-то на границе своего сознания. Как бы Рита ни старалась внушить себе, что не нуждается ни в чьей любви и прочей сладкой жиже для обычных слабых людей, втайне она жадно мечтала о самых ненавистных ей вещах. Рита прекрасно понимала, что таких, как она, не любят. Положа руку на сердце, она бы и не вытерпела рядом с собой кого-то слишком уж любящего — чрезмерная привязанность к ней пугала, заставляя заранее отталкивать людей при первой же возможности. Чувства других казались Рите хомутом, которым всегда можно сковать ее душу, заставляя испытывать вину, стыд и прочие неприятные ощущения просто за то, что она такая, какая есть. Бесчувственная самовлюбленная эгоистка, которая уже ни за что на свете не исправится. Но, честно говоря, Рите бы вполне хватило другого. Три слова: восхищение, понимание, невмешательство. Она желала, чтобы ей или восхищались (желательно как можно чаще), или понимали до такой степени, которую она сама выберет, продолжая оставаться закрытой и недоверчивой. Или хотя бы просто не мешались под ногами. В совокупности это казалось Рите утопической мечтой. Она считала себя самым отвратительным человеком, который просто не привлечет к себе кого-то, кроме совсем уж отбитых мазохистов. Не то чтобы ее это слишком расстраивало. К двадцати годам Рита полностью смирилась с собственной участью, даже найдя в ней что-то поэтичное. Отвергнутая всеми — и отвергнувшая это мир сама. Красиво ведь! Рита всегда печально улыбалась, думая о своей судьбе, предрешенной еще с самого детства. Она никогда не застывала в печали надолго, считая любые чувства уделом слабаков, а уж всякие подавленности и уныния, приводящие к вечному нытью — тем более. Любое событие своей жизни Рита умело превращала в фарс, а испытаниям и вовсе радовалась как малое дитя. Родившись в тепличных условиях, Рита была счастлива любой возможности пройти проверку на прочность. Другое дело, что специально эти проверки она обычно не искала и полагалась лишь на решения судьбы, в глубине души боясь не справиться — и упасть в омут отчаяния и самоненависти еще сильнее. Да, Рита желала восхищения своей псеводовенценосной особой — но откуда ему было вообще взяться, если ничего действительно достойного гордости в ней не было? Мысль о том, что она на самом деле самый обычный человек, да и при том не самый сильный духом, могла вогнать Риту в настоящий ужас. Она старательно возводила вокруг своей личности настоящие баррикады, украшенные позолотой напыщенности, но это не избавляло от мерзкого понимания того факта, что внутри она совершенно пустая. Больше всего она боялась насмешек, унижения, низвержения ее императорского величества в ту самую клоаку, над которой Рита сама всегда потешалась. Она смеялась над слабостью и никчемностью обычных людишек, понимая, что на самом деле и сама таковой является. А может, еще и похуже. «Обычные людишки» умели любить — и их любили в ответ. Они могли рассчитывать на поддержку, могли интересоваться хоть чем-то, кроме самих себя, быть преданными и даже привязанными. Рита так не умела. Она ненавидела это, боялась, презирала, и в то же время завидовала — почему всем доступны такие (отчасти сомнительные, но все же) сокровища, а ей нет?! Она топала ножкой, злилась, подобно ребенку, а потом ненавидела себя и за это. Иногда ей все казалось несправедливым. Право слово, ведь Рита даже многого и не просила — в отличие от общей массы людей, она не жаждала полноценной привязанности, которая ее бы душила, а просто… восхищения. А порой Рита думала, что, возможно, даже умеет любить. Да, она могла это делать — но всегда выражала отвратительное всей ее сущности чувство совершенно иначе. Не так, как нравилось… да буквально всем, кто имел возможность хоть как-то с ней контактировать. Рита злилась на мир, с каждым днем все больше ощущая себя отверженной. Но и из этого она умудрялась извлечь выгоду: раз мир от нее отвернулся, значит, ей дан настоящий карт-бланш на то, чтобы стать еще более ужасной эгоисткой и творить всякие аморальные вещи. А что? Имеет право, в конце концов! Око за око, как говорится. Все равно на блага в виде любви и принятия она рассчитывать не может. Ведь не может же, да?..***
4 марта 1966 года. США. Рита медленно постукивала пальцами по прикроватной тумбе. Больше всего ей сейчас хотелось заснуть. Не спать — именно заснуть крепким беспробудным сном, который закончится летальным исходом. Ну, в идеале. Но спать, как назло, она вообще не хотела. В голову лезли всякие дурные мысли, от которых Рита никак не могла отделаться, сколько бы не пыталась. К тому же ситуацию осложнял Ромин, маячащий неподалеку. Выгнать бы — но почему-то рука не поднимается. Вроде бы даже не бесит. Рита тяжело вздохнула, переведя взгляд на взъерошенную макушку Кости. Сейчас он казался ей совсем беззащитным, возможно, немного более приятным, чем обычно. Почувствовав на себе взгляд, Костя обернулся и замер, словно в ожидании приказа. Однако, вскоре его рот искривился в привычной ухмылочке, и Рита вздохнула уже с облегчением. Стало понятно, что ей хочется — например, залепить Ромину звонкую пощечину… Хотя нет — все равно не то. После этого Рита наверняка ощутит еще бОльшую пустоту, и вечер опять пройдет по тому же сценарию, что и вчера. А ведь на Косте и так живого места почти не осталось. Впрочем, когда ее волновали такие условности? Поманив Костю указательным пальцем, Рита откинулась на подушку и чуть приподняла голову, высокомерно разглядывая Ромина. Тот, кажется, был не в себе — на его лице не дрогнул ни один мускул. Костя просто безропотно подполз, опустив голову. Рита надула губы и недовольно хмыкнула. Нет, так дело не пойдет. Неинтересно. — Что-то случилось? — конечно же, ей было плевать, случилось ли что-то у Кости. Он уже начал снова ее раздражать. Рите было гораздо приятнее наблюдать за живым электровеником, чем за такой унылой амебой. Она могла бы поразвлечься, издеваясь над Роминым, но сегодня и на это у нее не находилось сил. — Ничего. Все в порядке, — Костя выдавил из себя улыбку, и Рита закатила глаза. Дешевый клоун! Если уж он и хочет наврать, то пускай сделает это красиво. — Неужели? — фыркнула Рита. — Я же вижу, что тебе плохо. Костик отвел взгляд, поджав губы. А Рита внезапно ухмыльнулась собственным мыслям. Издеваться она любила — но на этот раз нужно потоньше, поизящнее… Рита поднесла руку к щеке Кости, и тот сразу же дернулся, ожидая удара. Но Рита лишь хохотнула, покачав головой, а затем лукаво прищурилась. — Да не буду я тебя бить, дурачок. Ты хороший мальчик, за что тебя лупить? Не понимаю. — Раньше у тебя всегда находился повод, — немного язвительно заметил Костик. Рита пропустила его выпад, полностью поглощенная своей идеей. — Ну, раньше — это ведь не сейчас, — улыбнулась она. — Я люблю тебя, поэтому даже бью по особому. Костя, кажется, весь обратился в слух. Его глаза остекленели, и он смотрел на Риту с таким выражением лица, будто она действительно была почитаемым им божеством. Вероятно, это была секунда, когда Ромин отпустил себя, измученного и растревоженного, когда поверил в немыслимое — и Рита ощутила себя настоящей триумфаторшей. Давать ложную надежду отчасти было даже приятнее, чем просто причинять тупую физическую боль. Душевные раны ведь куда опаснее… — Да, — продолжила она, коснувшись кончиком ногтя его щеки. — Я никого не смогла бы ударить так, как тебя. Это целый ритуал, понимаешь? Я могу мало говорить об этом, но я действительно люблю… Вдруг Рита ахнула от неожиданности. Взгляд Кости в одночасье стал сфокусированным, и он резко накрыл ее ладонь своей. — …себя, — закончил он предложение и ухмыльнулся. — Я знаю, Рит. По тебе видно. Рита ошарашенно наблюдала за тем, как Ромин вскочил с постели и встал прямо напротив нее. Его лицо болезненно искривилось от гнева — Костя был сам на себя не похож. — Я знаю, что нужен тебе только в качестве игрушки, — процедил он. — Меня приятно использовать, да? Сначала унизить морально, потом избить, как паршивую шавку, и ноги об нее вытереть. Ну, и добавить пару слов о любви, естественно. — Ромин, ты что, перепил? — наконец хмыкнула Рита все тем же надменным тоном. А что, это было даже интересно — понаблюдать за тем, как ее верная шлюха впервые за долгое время обнажила свои клычки. — Если мне не изменяет память, ты никогда не был против такого обращения. Хватит уже строить из себя жертву, меня это раздражает. Ты ведь с са-а-амого начала валялся у моих ног и прекрасно знал, кто именно берет тебя в мужья. И чем это для тебя в итоге обернется. В ответ на сказанное Костя лишь залился громким хохотом. Он смеялся неестественно резко, чересчур сумасшедше и… неправильно. На одну секунду Рите даже стало как-то не по себе от происходящего: находиться в одной комнате с ополоумевшим психом она явно не планировала. Но спустя мгновение лицо Кости опять не выражало ничего, кроме ядовитой злобы. — Скажи, как можно быть такой мразью? — шепнул он, почти не размыкая губ. — Ты не человек… Ты какая-то ебаная рептилия. Хоть к кому-нибудь в своей жизни ты испытывала сострадание? Хотя бы капельку, а? Рита закатила глаза и скучающе вздохнула. Она отлично понимала, что в любой момент может прервать этот смехотворный поток сознания и выдворить Костю вон, но пока что решила дать ему шанс. Кто знает: может, прямо сейчас Ромин выдаст нечто поистине гениальное? — А потом ты еще удивляешься, что тебя никто не любит, — Костя злорадно хохотнул, а затем начал говорить быстро-быстро, как будто предполагал, что за такие слова ему влетит еще до того, как он успеет закрыть свой рот: — Я знаю, тебе в глубине души этого хочется. Я помню, как долго ты убивалась, когда Мила ушла от тебя, потому что — ха-ха! — она вдруг поняла, насколько ты конченая сволочь. Да ни один человек в здравом уме не может полюбить такую, как ты! И я тебя не-на-вижу! Одно мгновение — и худое тельце Ромина тут же оказалось крепко прижато к стенке. Костя заскулил от боли, когда его Рита вывернула его запястье, вонзив острые ногти в тонкую нежную кожу. — Я не люблю тебя, — выпалил он прежде, чем Рита занесла руку для очередной пощечины. — Я люблю только боль, которую ты мне можешь причинить. Пользуясь секундным замешательством, Костя с силой оттолкнул Риту от себя, а затем, получив резкий удар в живот, впервые сам залепил ей пощечину. — Но сейчас я не хочу ее испытывать, — оскалился он. — Ах ты… Жалкий недоносок, — прошипела Рита, глядя на Костю расширившимися от шока глазами. — Ты еще пожалеешь, что поднял на меня руку, тварь! Теряя привычное самообладание, она вновь бросилась на Ромина и с неожиданной легкостью повалила его на пол. Тот, будто бы насмехаясь, даже не двинулся: просто смотрел на нее безразличным взглядом, скривив губы в усмешке. Наглый вид Кости провоцировал Риту еще сильнее, но она все же сдержалась, ограничившись одним-единственным ударом по губам. — Паршивая блядь, — ухмыльнулась Рита, заметив, что спесивое выражение наконец-то сошло с его лица. — Как ты смеешь говорить такие вещи без моего разрешения? Как ты смеешь, сука, трогать меня? — Какие «такие»? — ехидно поинтересовался Костя, полностью проигнорировав заданные ему вопросы. Новый удар был гораздо жестче. Рита не сдерживала себя — еще немного, и в следующую секунду Ромин остался бы с вывихнутой челюстью. Но мерзкий наглец даже не пикнул. Он стойко сносил все избиения, выводя из себя Риту до невозможности. — Что, мало тебе? — Мне уже все равно, — Костя рассмеялся, после чего хрипло закашлял. — Я же знаю, почему ты это делаешь. Презрительно хмыкнув, Рита цокнула языком. Если бы ее руки в данный момент не были заняты прижиманием плеч Ромина к полу, она бы обязательно еще и в ладоши хлопнула пару раз. — О, ну так поведайте же, наш великий гуру психологии, почему? Костя сделал глубокий вдох. Внезапно его лицо стало непривычно серьезным, но при этом все равно слегка злорадным. Спустя мгновение он быстро заговорил: — Потому что тебе самой больно слышать то, что я сказал. Ты и сама прекрасно понимаешь все это, но не хочешь признавать. Прячешь глубоко-глубоко в себе, чтобы никто ни за что на свете не догадался. Только это и слепой заметит. В тебе нет ничего, кроме пустоты, гнили и слабости. Говоришь, что я грязный, что я отравлен… — Ромин хохотнул, чувствуя, как набирает обороты. — А на деле ты сама отравлена гораздо сильнее. Да, возможно, я мерзкая шлюха, которую ты пользуешь каждый день так, как тебе заблагорассудится. Но, будучи ничтожеством, я могу это открыто признать. А ты — нет. Тебе обязательно нужно создать видимость своей важности и непогрешимости. Вечно хочешь быть самым великим божеством всея Олимпа, хотя по факту я не могу представить более жалкого человека, чем ты. Ты даже не умеешь чувствовать то, что делает людей настоящими людьми — любовь. И в глубине души ты наверняка ненавидишь всех, кто умеет, пытаясь обозвать их слабаками и ничтожествами. Но это не так. Самое главное ничтожество здесь — ты. Рита не помнила, что было дальше. Она даже не знала, как в принципе умудрилась позволить Косте раскрыть свой поганый рот дольше, чем на десять секунд. Возможно, он бы продолжил и дальше молоть эту чушь, если бы Рита не вышла из ступора и не ударила Ромина так сильно, как не била еще, наверное, ни разу. Костя что-то кричал ей, пытался отползти в сторону, но Рита даже не слышала его. В голове все еще вспыхивали давно забытые образы, так неожиданно потревоженные сегодняшним вечером. Они туманили ее рассудок, заставляя полностью отдаться порыву ярости. В конце концов, Рита искренне считала, что Ромин действительно это заслужил. Око за око, боль за боль — она ведь не делала ничего ужасного… Так Рита думала до тех пор, пока не опустила руку с шипованным ремнем, который, видимо, схватила еще во время гневной агонии. Вздрогнув, она пару раз моргнула, возвращаясь в реальность. — Дышишь, мразь? — ее голос прозвучал даже как-то сочувственно. Рита коснулась мыском туфли исполосованной ударами спины Кости и повторила вопрос, только без оскорбления. — Да, — тихо отозвался Ромин. Рита с облегчением выдохнула. Стараясь больше ни о чем не думать, она быстро произнесла: — Сейчас я вызову врача, и тебе обработают спину. Все так же быстро набрав нужный номер и продиктовав, что и как необходимо сделать, Рита положила трубку и, не произнося ни слова, выскочила из спальни. Костя проводил ее мутным взглядом. На его губах вновь зазмеилась странная усмешка. Вздрогнув от боли, он уронил голову на пол и еле слышно прошептал в пустоту: — Ну вот. Теперь мы квиты.