Искренность и обман.

На душе было пусто.  Словно ничего не могло пробудить в Накахаре чувства, их словно выключили с тех пор, как он вступил в мафию.  Но его всегда беспокоил один вопрос, — почему? Почему тот, кто собственно и познакомил его с портовой мафией заставлял чувствовать что-то. Что-то необычное и странное. А именно никто иной как "маньяк суицидник", который иногда так бесил своими тупыми шутками. (В хорошем смысле) Солнце садилось, открывая прекрасный пейзаж, закат был несомненно красив, но засматриваться на него не было желания, да и времени особо не было. — В особенности не было желания когда ты уставший, а особенно когда ты выполнил задание, которое заняло не мало усилий. — Чёрт, — Накахара вздохнул, остановившись, и вздохнув, вновь начал говорить, всё, что хотелось Накахаре, так это лечь и заснуть, и до утра не просыпаться, — Я вымотался. — Я тоже. — Осаму тоже остановился, и вздохнул. Его выражение лица изменилось, и парень взглянул на Накахару, а тот, уловив взгляд союзника, взглянул на Осаму в ответ, — Эй, Чуя? — Да? — Накахара пристально смотрел на Осаму, поскольку он ожидал от него чего угодно, но только ничего хорошего. Да и тон насторожил рыжеволосого. — Я всегда думал, — Осаму сделал паузу, а его взгляд оставался серьёзным. У Накахары в голове пронеслось "тебе думать противопоказано", пока он смотрел на Осаму, неосознанно поворачиваясь к нему. — Какова была бы наша жизнь, если бы мы не вступили в портовую мафию?  — Я, — вдруг, Накахара начал вспоминать те моменты, когда он был действительно счастлив, когда он не был в портовой мафии, когда он был собой, а эта фраза Осаму играла фоном в его голове, но он быстро отбросил эти мысли прочь, словно страшный сон, ему не хотелось "наступать на те же грабли", делая себе больнее. — Не знаю. — ... — Вновь это молчание, не было совсем понятно, что оно означало, да и вникать в эту атмосферу не хотелось. — А тебе бы хотелось узнать, какова она была бы? — Накахара неожиданно произнёс это для себя и Осаму, но ему была интересна реакция Осаму. От удивления, глаза Осаму расширились, (технически, один, потому что второй глаз был перебинтован) и он, повернувшись, взглянул на Накахару. — Ты предлагаешь мне покинуть портовую мафию, — Осаму не мог отвести взгляд от Накахары, паралелльно заливаясь румяной. — С тобой? — ... — Накахара не сразу заметил как Осаму покраснел, и на пару минут Накахара замолчал, и отвёл взгляд от союзника, — Возможно. — Чуя, — Накахаре стало стыдно, он уже думал, что Осаму начнёт высмеивать его слова, да и ситуацию в целом, а Накахаре захотелось достать лопату, и закопать себя на том месте, где он сейчас стоит.  — Я знаю, — Накахара всё ещё не поднимал взгляда. — Просто тупая идея, пришедшая мне в голову. — ... — Осаму молчал. Это напрягало. — Я просто устал. — Начал Накахара, но он не лгал, он пытался как-то оправдать себя, поскольку он понимал, как глупо это всё звучало. — Я даже не знаю что я несу. Да и по правде говоря, поскольку у нас не было нормального детства, это кажется идеальной работой, которой мы можем заниматься в наши подростковые года.  — Да. — Осаму улыбнулся. Улыбнулся Накахаре, так искренне, как казалось ему. Это было так необычно, видеть его таким. — Давай уйдём, Чуя. — Правда? — Щёки Накахары покрылись румяной, пока сам он с надеждой смотрел своими голубыми, как небо при солнечном свете глазами на Осаму. Накахара тоже улыбался. В ответ на это, он получил кивок. — Знаешь, я нахожу это довольно милым, — Накахара перестал улыбаться, как только Осаму произнёс это, — Что ты хочешь покинуть мафию вместе со мной.  В ответ на это, он получил молчание, а затем недовольное хмыканье. Этого никогда не произошло. Это обещание было лишь иллюзией, наивной и глупой, ложной. Но такой сладкой, что хотелось до бесконечности верить в эту ложь.  Его вновь обманули, и почему Накахара осознал это только тогда, когда поток воды тянул его на дно? Когда его вновь использовали, он вспоминал это стиснув зубы. Он не слушал, что Осаму говорил через микрофон, он лишь вспоминал этот момент, было так больно. В объятиях смерти, — он чувствовал лишь обиду. Было больно. Больно, что он верил в это. Больно, что он любил его. И то, он думал только о нём, о воспоминаниях с ним. С ним, никем иначе. А потом тьма, поглощающая всё. На душе было пусто, только уже на душе Осаму. Такова их судьба — ранить друг друга.