Однажды в Серене

– Было здорово, Сероглазый. Приходи ещё. Я даже сделаю в следующий раз скидку, – темноволосая проститутка растягивает губы с остатками яркой помады в притворной улыбке и откидывается на измятые и давно требующие стирки простыни. Курт давит из себя кривую ухмылку и оставляет у кровати ещё пару медяков. Всё же, главное отличие опытной шлюхи – это умение заставить мужика забыть хоть ненадолго, что каждое произнесённое ею слово – искусная ложь. Удушливые запахи похоти, пота и пряных благовоний остаются за громко хлопнувшей дверью борделя. Но и снаружи полной грудью не вдохнуть – вкус влажной вечерней свежести портит примесь горького дыма и сладковатый смрад разлагающихся тел. С каждым месяцем они всё отчётливее ощущаются в воздухе, будто становясь неотъемлемой частью Серены. Умирающих всё больше, их уже не успевают увозить достаточно далеко от столицы, чтобы вонь не портила высокородным господам аппетит за вечерней трапезой. Курт в задумчивости разглядывает тянущиеся к небу жирные столбы дыма, прикидывая, чем бы занять себя в оставшиеся часы. Последнее время этот вопрос ставит капитана в тупик всё чаще. Его воспитанники повзрослели и активно готовятся занять свои высокие посты, а потому больше нуждаются в нудных лекциях престарелых профессоров и дипломатов, чем в его муштровках. Вести себя бесенята тоже стали степеннее. Диана из кожи вон лезет, доказывая князю свою ценность, а Константин… Ну, молодой наследник хотя бы научился проводить свои весёлые попойки с друзьями, не подвергая риску собственную жизнь. Поэтому последнее время у Курта выдаётся довольно много свободных вечеров. Вот только на что они одинокому наёмнику? Попинав носком сапога грязь, капитан решает вернуться во дворец: Манфред всё равно сегодня занят, Зиглинды нет в городе, пить в одиночку решительно не хочется, а все прочие потребности он уже успел удовлетворить. Быстро сгущающиеся на улицах сумерки разгоняют большинство прохожих по домам, зажигают первые огни фонарей и поторапливают торговцев убрать с прилавков последние товары. Идущий навстречу патруль окидывает Курта настороженным взглядом. Капитан ехидно усмехается – в казармах он сейчас бывает слишком редко, чтоб молодняк знавал его в лицо, а без офицерского гамбезона неудивительно, что исполосованная шрамами рожа вызывает у городской стражи подозрения. Желая сократить путь до дворца, Курт сворачивает в один из грязных переулков, что скрываются за кирпичными фасадами площади Князей и являются главными артериями преступных путей города. Кусок мрака, бросившийся под ноги, заставляет капитана отшатнуться. Громко матеря драную кошку, Курт пытается отряхнуть увязший в луже сапог, когда замечает в тупике неподалёку пьяно гогочущую компанию. Судя по заплатанной тёмной одежде – какая-то местная уличная шваль. – Пшёл вон отседова, щенок, иль чаво, зубов лишних много? – На вас хватит! Оставьте её и проваливайте! – голос, доносящийся из-за спин звучит зло и отчаянно, но явно выше, чем предыдущий. – Ты больной, аль дурной – за шлюху заступаться, сопляк? – Чё б ни было, ща мы тебе все недуги разом подлечим! Да, ребяты? Спины приходят в движение, и Курт мельком видит среди них ощетиневшегося светловолосого пацана, что заслоняет собой плачущую девчонку в изодранном платье. Парнишка кажется совсем зелёным, но с места упрямо не двигается, и даже успевает нанести пару добротных ударов, прежде чем его заваливают в грязь. Нападающие тут же смыкаются над ним, словно свора оголодавших псов над добычей. Курт в оцепенении наблюдает, как оживает один из его ночных кошмаров: мелькают тяжёлые кулаки, глухим звукам ударов отвечают сдавленные стоны, а ноздри забивает железистый запах крови. Болезненным эхом из прошлого в голове у наёмника звучат рваные приказы, а руки сами сжимаются до тянущей боли и скрипа в суставах. Женский крик стряхивает с наёмника ощущение удушающего ошейника, вышвыривая из мучительных воспоминаний обратно в реальность грязного переулка. Он бросается вперёд, не успев самому себе внятно объяснить, какого хера лезет в случайную уличную драку. – Эй! А вас не многовато на одного-то мальчишку? – А ты ещё, сука, кто такой? – первым оборачивается коренастый мужик в затёртой кожанке, склонившийся над парнем. Сапог, врезавшийся ему в небритую морду, служит красноречивым ответом. Не давая опомниться остальным, Курт резко разворачивается. Кулаки словно сами находят себе цель. Слышится смачный хруст, а лопнувшую на костяшках кожу обжигает горячей кровью. Курт улавливает сбоку движение, но увернуться не успевает. Оглушительный звон топит прочие звуки, рот наполняется солоноватой влагой, а переулок кружится волчком. Курт высоко поднимает кулаки, прижимая их к голове, и до боли напрягает пресс, переставая дышать. Рёбра, на которые сейчас градом сыплются удары, на завтра расцветут фиолетово-пурпурными кляксами. От мучительно знакомых ощущений скачущие перед глазами искры высвечивают лица, давно погребённые Куртом во тьме воспоминаний. Вина и злость шипящим маслом вскипают в груди наёмника и, улучив момент, он вслепую бросается вперёд, врезаясь головой в живот противника. Здоровяк складывается пополам и широко распахивает рот, в тщетных попытках загнать в опустевшие лёгкие хоть немного воздуха. Курт бьёт с замахом, целя в челюсть, но удар приходится на твёрдую словно камень скулу и ломает ему палец. Саму боль Курт уже не ощущает, лишь факт её наличия проскальзывает на краю сознания. Ещё один замах, в который он вкладывает весь запасённый в теле гнев – и противник, безвольно болтнув головой, словно болванчик, валится в грязь. Колко вставшие на затылке волоски предупреждают об опасности. Курт резко разворачивается, но в переулке остались лишь издающие протяжные стоны и проклятья распластанные на земле тела да сумевший подняться на ноги пацан. Из-под забора слышатся истеричные женские всхлипы и подвывания. – Сейчас самое время успокоить свою подружку и сваливать, пока они не очухались, – сплёвывая скопившуюся во рту кровь, сообщает Курт тяжело дышащему парню. – Она… мне не… подруга. Вообще-то… впервые её вижу. *** Спасённый мальчишка действительно оказался совсем ещё щеглом, не старше Константина. Кровь из рассечённой брови обильно залила ему правую часть лица, а нижняя челюсть заметно опухла и приобрела чернильный оттенок. – Спасибо, – неуверенно бурчит он, болезненно морщась от каждого вдоха. – Я вам, кажется, жизнью обязан. Из-под тёмной от грязи чёлки на Курта глядят горящие глаза опьяненного первой кровью волчонка. – Звать-то тебя как? – Рейнер. А вас? – Капитан Курт. – Капитан? – мальчишка недоверчиво приподнимает брови и с сомнением глядит на изрядно пострадавший в драке, но и до того не особо приличный дуплет Курта. – Выбирая противника, никогда не оценивай его по одежде. Смотри лишь на руки и в глаза, – вдруг выдаёт Курт, сам удивляясь своему менторскому тону. – И в следующий раз поднимай выше локти, чтобы защитить лицо. Рейнер молча кивает, и в его мальчишеском взгляде проскальзывает уважение. Курт оглядывается на ободранную дверь швейной лавки, за которой скрылась так и не сумевшая выдавить из себя внятных слов благодарности девица. Темнота уже плотно укрыла кварталы Серены, и Курту стоило бы просто вернуться во дворец и забыть всю эту историю. Но давящая на грудь стальным кольцом боль намекает наёмнику, что он ещё не скоро избавится от напоминаний о своём неожиданном и идиотском героизме. К тому же вид избитого мальчишеского лица качающегося, словно трава на ветру, Рейнера неприятно щемит наёмнику сердце. – Идём. Провожу тебя до дома, – бросает наконец Курт. – Да нет, не нужно. Я сам, – растерянно бубнит мальчишка и оступается на втором же шаге. Курт едва успевает схватить его за рукав и, не особо церемонясь, забрасывает руку себе на плечо. – Опирайся и рассказывай давай, где живёшь. *** Портовый район Серены обладает особым шармом, ярко заметным по ночам, когда в узких проходах между криво сколоченных лачуг пропитанный солью, рыбьей чешуёй и гниющими водорослями ветер хлопает развешанным на верёвках тряпьём. Узкую границу между зонами влияния навтов и городской стражи населяют контрабандисты, головорезы да бедняки, не имеющие возможности перебраться в более безопасное место. В темноте, украшенной лишь единицами робко светящихся окошек, Курт то и дело замечает движение. Капитану остаётся надеяться, что местные хищники примут их, едва стоящих на ногах, за обычных пьянчуг и не проявят особого интереса. – Давно здесь живёшь? – пытаясь отвлечься от пульсирующей под рёбрами боли, спрашивает Курт. – Кажется, что всю жизнь, но на самом деле мы оказались здесь после смерти матушки. И да, было это уже давно. – И как же ты такой задиристый тут вообще выжил? – усмехается Курт, поудобнее перехватывая парня за острый локоть. – Я умею за себя постоять и в неприятности не лезу! – зло бурчит Рейнер. – Ага, оно и видно. Чуть на тот свет не отправился из-за незнакомой бабы. – Я должен был оставить её там на потеху четверым отморозкам? И как бы я потом ночью спал? – мальчишеский голос звучит оскорблённо. – Вам вот ведь тоже совесть мимо пройти не позволила. Курт сдерживает горькую ухмылку. Пацан напоминает ему себя самого в светлые годы юности. Когда-то и он был таким же отчаянным идиотом, верящим в совесть и благородство людей, готовым скорее погибнуть, чем посрамить свою честь. Осознание же реальной картины мира пришло к нему самым жестоким и мерзким образом, и наёмник искренне желает Рейнеру избежать подобной судьбы. – А вот и мой дом, – кивает парень на рассохшуюся дверь низкой хибары. – Ещё раз спасибо, капитан Курт. Дальше я лучше сам пойду. Не хочу сестёр лишний раз пугать. Курт не успевает ответить, когда из глубины жилища раздаётся хриплый ор: – Мирана! Ты кудой, сука, монеты заныкала? Верни в зад, а не то всыплю так, что на завтра с койки не встанешь! Рейнер затравленно смотрит на дверь. Его разбитые кулаки сжимаются до хруста, но на лице парня Курт отчетливо различает до тошноты знакомый ему страх забитой псины. Выходит, не его одного влезть в сегодняшнюю драку побудили вина и злость на собственное бессилие. Наёмник понимает пацана, как никто – видит запертую в нём ярость, которую ещё можно успеть направить во благо. – Знаешь что, Щегол, а приходи-ка ты в казарму Монетной Стражи, когда рёбра заживут. Посмотрим, на что ты способен с мечом. – Что, правда? – хмурость на лице мальчишки проблёскивает отсветом надежды. – Я готов взяться тебя поднатаскать. А будешь прилежно тренироваться, глядишь и в гильдию помогу вступить. Косая улыбка на разбитых губах Рейнера подсказывает Курту, что впредь ему не придётся ломать голову, чем занять свои свободные вечера.