Дешевле колы

Колени уже намокли и затекли, а чертов ученый и не думает кончать. Ген даже не уверен, что Сенку получает от этого удовольствие – скучающее лицо Ишигами будто бы говорит «я бы гораздо лучше справился сам, без тебя». До берега реки, где они укрылись среди камыша, от поселка не больше сотни метров. Скорее бы, пока кто-нибудь из деревенских не решил спуститься за водой. Или порыбачить. Или собрать прибрежных трав. Забавно, что в каменном веке единственной полезной способностью Асагири Гена оказалась глубокая глотка (спасибо коллеге-фокуснику, который три тысячи лет назад объяснил Гену искусство глотания шпаг). «Единственная работа, от которой ты не отлыниваешь», сказал ему как-то Сенку в своей обсерватории. Сказал поразительно спокойно для человека, который уже несколько мгновения спустя сожмется от судороги оргазма, зажмурится, как будто непрошенный блик солнца заслепил зрачки. Вот и сейчас Сенку смотрит прямо на Гена сверху-вниз и говорит ровно и безмятежно. - В каменном веке еще не изобрели религию. Десять миллионов процентов, что если я напишу научную книгу, это станет их сакральным манускриптом. Ген на секунду замирает. - Хочешь, чтобы тебе поклонялись, Сенку-чан? Сенку улыбается одним уголком губ. - Они и так мне поклоняются, - худая рука ложится на затылок Гена, возвращая к делу, - Нет, Асагири Ген. Хочу быть… Сенку так и не заканчивает предложение. Красивое лицо, подставленное солнечным лучам, искажается экстатической судорогой. «Сорок четыре», думает Ген, вытирая губы внутренней частью розового рукава. Зачем-то взял привычку Сенку считать все подряд. * Бутылка колы ждет на лабораторном столе – на алтаре храма науки. Наверное, простояла с самого утра, когда Сенку в последний раз заходил за образцами. Двадцать пятая по счету кола с того холодного февральского вечера, когда случился их первый раз. Двадцать пять бутылок колы, сорок четыре минета. Такой вот недвусмысленный бартер. Все же странно это – стоить дешевле газировки. Двадцать пятая кола Асагири Гена станет особенной: растущая луна, как-никак, время, мать ее, экспериментов. Вторая полка, третий пузырек слева, вот этот, с оранжеватым стеклом и небольшим дефектом около дна. Сенку тогда носился с этим пузырьком по всей деревне, хвастался, будто ребенок. Даже напомнил того старого Сенку, чью сторону Ген по велению сердца выбрал в войне с Цукасой. «Хватит пяти капель, чтобы убить льва», вопил зловеще-самодовольный Ишигами. «А может и трех. На человеке еще не проверял, может, кто-нибудь хочет стать подопытным?» Ген добавляет в напиток десять капель отравы. По лаборатории растекается ненавязчивый шлейф ванили, забытый примерно три тысячи лет назад. Нелепый даже и неуместный аромат в этом жестоком каменном веке. Пузырьки газа приятно обжигают пищевод. Ген ждёт. Смотрит куда-то вниз на отдраенный пол, куда грани только что опустошенной до дна бутылки пускают солнечных зайчиков. Ждёт. На коленях светлых брюк еще не высохшие мокро-травянистые пятна с речным песком. Ждать, пока смерть закроет глаза, такое себе удовольствие. - О-о, кое-кто мародерствует в храме науки? - голос Сенку из-за спины. Сенку подходит к лабораторному столу и изучает вскрытый пузырек. - Добавил в колу ванильный сироп, - резюмирует Сенку, - Ну и ну, Ген, ты смог меня удивить. Изобрел ванильную колу в каменном веке! А я всегда ненавидел этот вкус. - Сироп?.. Прихватив флакон, Сенку подходит к круглому окну, загораживая свет. - Рано или поздно в деревне обязательно объявится кто-то, кто захочет оспорить власть науки. Отравление – самый тихий, самый умный способ убийства, - Сенку втягивает носом воздух около флакона, - Так что я сделал ванильный сироп и рассказал всем, что это смертельный яд. Если кто-то попытается меня отравить, я сразу пойму это по вкусу ванили в своем напитке. Согласись, менталист, гениальный замысел. Хотя, возможно, несколько параноидальный. Ген, ты-то как догадался, что во флаконе? Ген смотрит не на ученого, а на пустую бутылку колы на полу. Сенку подходит ближе и забирает в кулак волосы Гена, заставляя смотреть в глаза. - Ну же, Ген. Не строй из себя недотрогу. Невыносимое желание сказать ему правду. Нет, не ему. Прежнему Сенку. Тому дурацкому идеалисту с горящими глазами, наивному спасителю человечества. - Разная плотность вещества, - безжизненным голосом произносит Ген. Сенку с холодным любопытством рассматривает Гена. Отпускает волосы и протягивает пузырек. - Забирай. Считай это подарком к твоему дню рождения. - Он был в апреле, Сенку-чан. Лицо Сенку искажает кривая усмешка. - «Разная плотность вещества»! Менталист, ты совсем разучился врать, - Сенку сжимает стеклянный флакон до дрожи в мускулах, - Значит, решил бросить меня одного в этом аду. - Я не… Стеклянный хруст. - Позорный самоубийца. Кровь капает на пол вперемешку с осколками. Тошнотворный запах ванили с металлом. Ген падает на колени и хватает ладонь Сенку. - Прости, Сенку. Прости. Я… Молчание Сенку и судорожные бормотания Гена, пока тот вытаскивает из-под кожи блестящие стекляшки. Не люди, а боги решают, кому жить, а кому умереть. Неизвестно зачем – в попытке ли вымолить прощение за свою жалкую слабость, за свою бесполезность, низость? – Ген прислоняется лицом к худой окровавленной руке и целует чужие пальцы. - Такого не повторится, Сенку-чан! Обещаю. Нет. Клянусь. А Сенку улыбается. Его улыбка снова хищная, плотоядная, властная, пошлая. И ракурс такой привычный до боли, ракурс снизу-вверх. Теперь Ген видит это совершенно отчетливо и не может понять, почему не понимал этого раньше, почему не замечал, почему продолжал убеждать себя, что его цивилизационная ступень перешагнула идолопоклонничество. В каменном мире есть свой бог. Его имя – Ишигами Сенку. Какой чудовищный грех – вожделеть бога. Но как удачно, что Асагири Ген уже стоит на коленях.