Еphemeral

Жуткий холод пробирает до самых костей, путаясь в полах длинного черного пальто и задевая своими цепкими крючковатыми пальцами изношенный временем, выцветший и покрытый мелкими катышками алый шарф. Руки спрятаны в широкие карманы, на худом плече болтается потрепанная сумка-почтальонка коричневого цвета, с парой заплаток на уголках и потертым ремешком. Под тонкой подошвой легких туфель неприятно хлюпают многочисленные лужи, чистая дождевая вода в которых отражает мерное сияние полной желтоватой луны, светящей на бархатном небосклоне. Пряди волос цвета жидкого серебра противно липнут к щекам, а рваная челка так и норовит попасть в глаза. Нервный взгляд то и дело мечется из стороны в сторону, ища среди бесчисленных проулков, скрытых непроницаемой мглой вкупе с туманом, выход к главной площади Рима. Хаято быстро шагает вдоль небольшой улочки, постоянно оглядываясь. Пелена плотного белого тумана, окутавшего город сразу после сильного ливня, точно пытается закрыть что-то, утаить в себе не усопшие тайны прошлого, отталкивая любопытные глаза как можно дальше. Он мешает обзору, клубится под ногами причудливыми комьями, пропуская лишь бледное свечение луны. Где-то рядом виднеются абстрактные тени, слышатся шепчущиеся голоса в мутной пелене и стонет на берегу одинокая нефтяная вышка. Липкий страх окутывает сердце крепкой, но еле заметной паутинкой, заставляя ускорить темп и глухо биться о ребра, а ладони в карманах леденеют. Итальянцу кажется, что он видит костлявые руки, выползающие из темноты, протягивающие к его ногам безобразные пальцы, сыплющиеся от времени, словно песочные черепа с остекленевшими глазами цвета мятных леденцов и невероятно худые, изломанные тела, появляющиеся словно бы из ниоткуда. С их искривленных губ срываются безумные стоны, напоминающие вой, они молят о неизвестном, но Хаято затыкает уши руками и срывается на бег. Он бежит, не зная куда, ноги сами несут его по неизведанным ранее улочкам, пока он не выбегает на главную площадь… Непроглядным туманом окутан неизвестно откуда взявшийся в самом центре Рима цирк-шапито. Его пустынный купол, когда-то пестрящее яркий, сейчас совсем тусклый и невзрачный. Сиденья покрыты слоем вековой пыли, многочисленными заплатками и выпрыгнувшими пружинками. Под деревянными лавками виднеется оставленный последними зрителями мусор: упаковки из-под чипсов и поп-корна, смятые пакетики сока, прозрачные обертки и палочки от леденцов. В самой середине виднеется огромный аквариум с потрескавшимися стенками и смятыми бумажками, лежащими на самом дне. Просторная арена покрыта потертым фиолетовым ковром, на каменном барьере виднеются трещины и отколотые края, выход на манеж завешан пыльной зеленой шторкой с причудливыми золотистыми узорами. Ранее сияющий реквизит валяется по углам закулисья, в коробке, стоящей около проржавевшей клетки, смятыми комьями лежат различные трико и костюмы, пара пуант с протертыми носиками, но словно до сих пор новыми длинными шелковыми лентами. И, кажется, до сих пор призрачным эхом здесь отдаются последние аплодисменты и восторженные крики, а сквозь полосатую ткань шатра проглядывается чернильно-синий небосвод. Когда на часах отражается полночь, мрачную тишину, давящую на уши разрывает причудливая музыка, напоминающая тихое перебирание клавиш фортепиано. Запыленные прожектора мигают лиловыми огнями, освещая манеж, где в густых клубах сероватого дыма, словно по магическому щелчку заполняется водой аквариум, а трещинки на сияющем стекле сами собой исчезают. Фигура непонятного существа словно падает с самой вершины купола. Сначала кажется, что это обычный ребенок лет тринадцати, но чуть приглядевшись, можно увидеть вместо ног длинный хвост цвета аметиста, покрытый самой что ни на есть настоящей рыбьей чешуей, а на щеках и шее виднеются полукружья прорезей, издали напоминающие жабры. Громкий плеск, и он полностью пропадает в толще воды, но через пару минут всплывает обратно, тряся зеленоватой шевелюрой волос. Печальный взгляд скользит по немногим зрителям, собравшимся здесь, в этом заброшенном цирке лишь для того, чтобы посмотреть на Них. Это не обычный цирк, где есть клоуны, акробаты, дрессированные собачонки и другая живность, это цирк самых настоящих уродов. Все артисты здесь пугают одним только своим видом. Исполняя различные номера, они никогда не смотрят по сторонам, всегда вглядываются лишь в такие же, как у них самих глаза, блестящие ничем не скрытым безумием и жаждой жизни. Прямо над аквариумом прожектор освещает длинный канат, а по нему, точно неживая, ступает девушка, слишком уж высокая для обычного человека, худая до того, что просвечивают сквозь, словно фарфоровую кожу ребра и выпирают угловатые плечики, с неестественно огромными фиолетовыми глазами на лице и короткими руками, едва достающими до талии. Ее движения легки, она похожа на бабочку, порхающую над цветком, настолько же грациозна и изящна, не хватает лишь струящихся крыльев за спиной. Канат опасно прогибается под легкими шагами но, кажется, девушке на это, откровенно говоря, плевать. Она ловко подпрыгивает, хватаясь за веревку, и встает на одну руку, устремляя взор вниз, на манеж, где ее напарник озаряет яростным пламенем весь зал. Высокий рослый мужчина, в чьих жилах, кажется, вместо крови течет расплавленная магма, позволяя выпускать наружу убивающее все на своем пути пламя. Недалеко он него стоит некое подобие мишени для игры в дартс с прикованным к нему парнем, а в нескольких метрах от цели стреляющий. Или стреляющие, неизвестно, как назвать правильнее. Худое тело, скрытое полосатой кофтой и джинсами, держит на двух шеях две головы, единственное различие у которых состоит в том, что волосы на одной вьющиеся, а на второй идеально прямые. И на каждой сверкает по диадеме. Поочередно он посылает в свою «мишень» стилеты, плотно облепляя чуть подрагивающее тело, но от вида сжавшейся в ужасе жертвы на обеих губах расцветают маньяческие улыбки. Поток пламени пролетает прямо над аквариумом, образуя небольшое кольцо, и русал, словно вылетая из воды, перепрыгивает через обжигающее пламя, когда с самого купола падает еще одна амфибия только, на этот раз девушка. Большая часть ее тела скрыта длинными волосами небесно-голубого цвета, выглядывает лишь русалочий хвост вместо ног, а на голове виднеется некое подобие малюсеньких рожек. Она подплывает к сородичу и, схватив его за руку, сильно отталкивается хвостом, заставляя обоих буквально выпрыгнуть из воды. Девушка, танцующая на канате, падает спиной вниз, цепляясь за веревку согнутым коленом и подхватывая коротенькими руками русалов. Яркая вспышка пламени окружает манеж, и через несколько мгновений рассеивается витиеватыми клубами дыма, словно ничего и не было. Лишь переливчатая мелодия неприкаянным призраком слоняется по шатру… Хаято, глупо моргая, смотрит на арену, где всего минуту назад находились живые люди. Сиденья, во время представления на которых было некоторое количество людей, вновь пустуют, и даже прожектора, поросшие паутинкой, казалось, уже давным-давно не включались. И неизвестным оказывается факт, видел он это представление в самом деле, или же это просто игра свихнувшегося так внезапно воображения. И тут журналист вспоминает городскую легенду про цирк уродов, живущий в чаще туманного леса, окутанного, казалось бы, настоящей магией. И невозможно увидеть его, сколько бы ты не искал, если он сам того не желает. Но если повезет, этот цирк распахнет перед тобой свои тряпичные двери, только вот ты уже никогда не сможешь рассказать о том, что открыла перед тобой, казалось бы, сама преисподняя. Утром Гокудеру Хаято найдут мертвым на центральной площади Рима. Причина смерти окажется весьма проста – остановка сердца. И никто никогда не узнает, что молодому журналисту удалось воочию увидеть иллюзорную правду о призрачном цирке. Цирке, что обитает в туманной чаще призрачного леса…