Маленький детёныш

Ебервульф думает, что новый Золотой Страж крошечный. Он даже меньше недоношеного щенка из последнего выводка лютоволков, который теперь живёт на колене. А ещё он странно пахнет. Как сухое дерево, и кипящее море. Но Ебер не позволяет этому факту остановить себя, потому что он одинок. А одинокие детёныши не выживают, особенно на островах. Пока Дариус игнорирует, скауты сторонятся, Лилит огрызается на любые заданные вопросы, а Терра все ещё ведёт себя тревожно по отношению к детям, Ебер никогда не отказывает, когда тот подходит к нему, и пытается зарычать. Выходит немного пискляво, и звук исходит из горла, а не из груди, но постепенно, детёныш все лучше понимает и общается с Ебером Ебер приносит малышей шакалопов, что бы научить его охотиться ( ведь насколько позорно называться охотником и не уметь охотиться? Он бы никогда не выжил в лесу), но когда Хантер просто хихикает, и осторожно их гладит, Ебер решает, что им следует начать с меньшего. И, после просьбы Хантера оставить маленьких шакалопов в покое, Ебер уносит их в самое безопасное место, которое знает. Там полно мелкой добычи, что бы они могли вырасти сильными. Следующее, что оно приносит Хантеру, — это несколько цикад, которые в итоге вырываются на свободу, и сеют в замке хаос, пока Хантер не находит последнюю, и не засовывает ее себе в рот, не обращая внимание на сыпь, которую Эбер уже видит на его руках. Оно одобрительно фыркает, и дарит улыбку, в ответ на блестящие глаза, и покрасневшие руки. *** В следующий раз, когда оно видит его, у Хантера отсутствует кусочек уха, а на впалых щеках видны дорожки слез. Мальчик выглядит ещё меньше, когда просто безучастно смотрит на Ебера, избегая его взгляда, пока оно не рявкнет в чужое лицо, требуя ответа, ведь император наверняка позаботится о любых ведьмах, посмевших поднять руку на ребенка. Лицо Хантера делает странную вещь, сморшиваясь, словно он сбит с толку, хотя и отнекивается. — Все в порядке, Ебер — мягко заверяет он, потирая щеку. — Это не был разведчик. Я просто.....Споткнулся. На лестнице…? Подожди, нет, я охранял императора от… черезвычайно опасного зверя! Да. Не волнуйся, я позаботился об этом, — говорит он, гордо выпячивая костлявую грудь. Ебер смотрит на него, на тощего, маленького 7-летнего мальчика, у которого есть настолько большие ботинки, что ему приходится заполнять их бумагой, и плащ, который нужно было подшить четыре раза, прежде чем он перестал волочится по земле. И Ебер без малейших сомнений может заявить, что Император проявляет к детям то же милосердие, что и к обычным подчинённым. Абсолютно никакого. И послушайте, Ебера вырастили лютоволки, оно знает иерархию стаи. Оно знает, что иногда дисциплина необходима, что иногда детёнышам нужна твердая рука, если они слишком шалят. Но не так. Не так, как поступают некоторые ведьмы, которые смеют поднимать руку на своих детей, не из-за неуместного гнева, и не из-за внезапных обострений проклятья. Но теперь оно знает, что сближение друг-с-другом не принесет ни Еберу, ни Хантеру, ничего хорошего. Поэтому оно решает избегать мальчика. Хантер продолжает гонятся за ним, пытается рычать что бы звук исходил из груди, приносит крапивных цикад, огненных полевок, эхо-мышей, палки, ягоды, и много чего ещё. И Ебер понимает, что все это - попытки успокоить вставшую дыбом шерсть, и взъерошенные перья, но теперь, когда Ебер знает, оно понимает, что будет намного хуже, если Белос подумает, что у Хантера кто то есть. Так что оно шипит, пока мальчик не перестает ожидать иной реакции, оно отвергает подношения и потенциальные игрушки, и берет в привычку ходить с Дариусом, пока Хантер не перестает гонятся за ними. Эберу кажется, что холодное отношение Дариуса это часть того, что удерживает теперь уже почти подростка, от погони за ним, Ебером. И становится легче держатся в стороне, когда все становяться свидетелями того, насколько далеко зайдет Хантер, что бы его дядя считал его полезным, важным, незаменимым. Он начинает собирать прозвища, которые липнут к нему, как колючки. Ни одно из них не лестно, и он склоняет голову под пристальным взглядами взрослых, огрызаясь тогда, когда Ебер чувствует, что он загнан в угол. Теперь от него всегда пахнет страхом. Но Ебер слишком глубоко проник в то, что теперь лишь наполовину притворное пренебрежение, чтобы что-либо предпринять, поэтому оно игнорирует едкий запах страха, игнорирует всегда свежие синяки и порезы, погружаясь в планирование восстания с Дариусом и Рейн (что было лишь немного неожиданным), ведь почти наверняка окажется легче помочь Хантеру, после того, как Белос будет мертвее дерьма змеелошади. Потом. И потом, и потом, и потом. Дариус становиться чуть добрее к мальчику, он все ещё холодный, все ещё немного жёсткий, но больше похож на снег, чем на лёд. Ебер спрашивает, извинился ли он, и ему отвечают: "Нет, я пока не буду извиняться перед этим паршивцем. Он всё ещё делает лишь то, что ему скажет Белос, приближаться небезопасно " Но Ебер видит, как Хантер начинает цепляться за Дариуса, начинает искать его так же, как раньше искал Ебера, теперь, когда не получает активного отпора на каждом шагу. И, сопляк он, или нет, Дариус сразу же начинает привязываться. И Ебер наблюдает за тем, как Хантер теперь намного осторожней реагирует на вещи, и замечает вещи. Если глава ковена отмахивается от него, он не ведёт себя как отродье, не топает ногой, и не требует внимания. Он выглядит обиженным, но смирившимся. Если кто-то взрослый говорит ему что-то сделать, он делает это. Он может и будет делать это ценой своей собственной безопасности. Иногда, когда он выходит из тронного зала, полушагая, прихрамывая, с напряжёнными плечами, разведчики смотрят ему вслед. У новичков дергаются пальцы, словно они хотят протянуть руку, и спросить, все ли с ним в порядке, но те, что постарше, качают головами и отводят взгляд. Хантер всегда выглядит по-настоящему затравлеными после этого, натягивая маску за секунду, что бы закрыть пустые, остекленевшие глаза. Ебер хочет снова быть рядом с ним. Оно не думает, что может. Уже нет.