Дождь в волосах

Дождь в волосах Вот и все... Пепел. Сталь. Блеск. Холод. Равнодушие… Звезды. Сияние. Птицы. Небеса. Пурпур. Рассвет… Золото. Синева. Улыбка. Нежность. Тепло… Мороз. Дымка. Осень. Дождь. Туман. Кровь… Кровь, кровь, кровь, кровь… Пустота, пустота, пустота, пустота… Смерть. Слово упало на стеклянный пол иллюзий и разбилось та миллиарды мелких призрачных осколков. Мысли путались, словно мириады бражников, которые тянут уродливые крылья к свету и сгорают по пути в неизвестность. Будьте прокляты, боги, которые придумали свет! От него столько боли и немых страданий, свет приводит к безысходности и душевной пустоте, от него истончаются стенки сознания и крошатся на мелкие кусочки лепестки безумных надежд. Никому свет еще не приносил счастья – только пульсирующую в области солнечного сплетения пустоту. Будьте прокляты, боги, что придумали тепло! Оно душит, терзает, убивает изнутри, вынимает душу и бросает ее на растерзание голодной своре. Тепло дарит жалкое подобие счастья, а потом отнимает и это… Последнее, что осталось в стенах презренного и оскверненного мира, который не спасут молитвы прислужников Наисвятейшего или жертвы Черной богине. Мир рухнул. Осыпались стекла, выгорели сапфиры, износился янтарь, треснул аметист. Четыре стены без острых и прямых углов, без неба вместо потолка и земли вместо пола, без камина, в котором потрескивают дрова и танцуют саламандры, без кровати с балдахином, без полок с редкими книгами и манускриптами, без вазы с полевыми горькими цветами… Кто так страстно молился о его смерти?! Кому он помешал?! Кто посмел отобрать у меня последнюю иллюзию тепла, света и любви? Кому стал поперек горла маленький островок временного счастья и покоя? Боги, проклятые и брошенные боги… Чудовище… Какое же я чудовище! Прекрасное, опасное, обольстительное, с игривой улыбкой и осколками боли в сапфирах бездонных глаз… Вокруг меня ярким пугающим ореолом клубятся сгустки крови невинных жертв и первобытной Тьмы. А сколько раз эти губы кривились от сладкой боли юных хрупких девушек, прежде чем подарить им лучшее в жизни наслаждение? Проклятый всеми вампир и инкуб… Нет мне прощения в этом мире и никогда не было, но раньше крики в спину и благоговейный страх не значили для древнего отчаянного герцога ничего. А теперь… Эта кровь была невинней крови всех младенцев и чистых девушек. Варрант… Самое чистое и светлое существо в моей долгой бессмысленной жизни. Смерть Златовласки я не прощу себе никогда. Щемящая боль будет преследовать меня на каждом шагу, а золотой шелк длинных волос не даст спокойно уснуть… Монстр, кровожадное бездушное чудовище… Вот кто я. Но Варрант так не считал. Наивный, глупый эльф… «Ты слишком активно пытаешься казаться тем, кем не являешься…» Как сейчас слышу его голос, наполненный тягучей прозрачной теплотой, словно вересковым горьким медом. Для него единственного я не был кровожадным монстром и мерзким обольстителем. Варрант любил меня, как бы не пытался это отрицать или скрыть… Жертвенная и отчаянная любовь, на тонкой грани с болью и страданием. Обреченная на разлуку с самого начала… На губах противный привкус горечи и кровавого пепла. Что меня ждет впереди, кроме воспоминаний, которые рано или поздно завлекут меня на самое сумрачное илистое дно? Лучи моего персонального солнца осыпались в Бездну цветными стекляшками – пустыми витражами. Они все винят меня в смерти Варранта, даже я сам. Все, кроме него одного. Златовласка простил меня в надежде на мое светлое и счастливое будущее… Милый заботливый дурак… «Ты забавный, златовласка… Заботишься о монстре… Зачем?» Зачем, Варрант, зачем?! Мне нельзя привязываться к живым, ведь они как бабочки – в один прекрасный день опускают крылья и превращаются в пепел с привкусом вереска и первой весенней росы. Они гаснут, словно желтые свечи со следами копоти, словно последние угли в ритуальном погребальном костре. Они тонут в океане безудержных страданий и пустых надежд, всплывая поздней весной, когда на далеком Севере окончательно сойдут снега. Они умирают… Мучительно и медленно, оставляя после себя только глухую всепоглощающую тоску. Они уходят… Чтобы больше никогда не вернуться… Сколько невинных душ покинули этот грешный мир по моей вине? На их костях построили новые города и сровняли с землей селения, а заброшенные некрополи ожидают своих некромантов в черных затасканных балахонах… Они все сыпали сладкими проклятьями и умирали с моим именем на устах, испытывая последний в своей недолгой жизни оргазм… Их тела не оплачут родные и друзья, а прах не развеют за ветром в поле, потому что мимолетная прихоть и пустынная жажда одного прекрасного вампира разрушили их судьбы… Отголоски прошлого не дадут мне забыть, впиваясь длинным серебряными шипами в горло и виски. Я грешен. Бесповоротно и безгранично грешен… А теперь на мне еще один грешок, который с готовностью затмит все предыдущие. Ведь нет страшнее казни, чем казнь от руки любимого… «Я не могу изменить твое прошлое. Но, возможно, я хочу попытаться изменить настоящее…» Да, Варрант, ты пытался. Ты подпустил меня слишком близко – в объятья, в постель, в душу… Не стоило даже пробовать приручить чудовище с пронзительными сапфировыми глазами, Златовласка. Наша связь… Что она дала тебе, такому чистому и светлому существу с глазами цвета неба? Ведь все считают подобное грязным и мерзким пороком. Я изо дня в день повторял, что это только чары инкуба, магическая привязанность, унизительная пытка для тебя, но тепло твоей улыбки и искры в глазах всегда рушили мои убеждения. Даже ты не верил в последствия укуса, а я, как дурак, отрицал очевидное. Златовласка… Как сладкий цветочный нектар, на губах твое имя… Но теперь в том месте, где когда-то горела свеча жизни, зияет пустота. Глухая, немая, слепая пустота. Ты делал меня светлее и чище, часто ты забирал мою скомканную боль и пронзительные крики, ты берег мое сознание от жутких кошмаров прошлого, открывая глаза в светлое безоблачное будущее, но… Один шаг – сотни пропастей. Ты видел мое истинное обличье, но не мог принять кровь замученных жертв. Мне плевать на слова людей, эльфов, даже на слова богов мне плевать, но твой взгляд, окутанный в призрачную дымку боли и разочарования… Такой удар выбил с легких воздух, которым я пользуюсь скорее по привычке, оставленной из той далекой счастливой жизни, где у меня был и домашний уют, и красивая любящая жена, и сорванцы-дети. «Иногда я забываю, кто ты и что ты, черный маг Л'эрт Ра'ота. Возможно, мне очень хотелось про это забыть. Но вот она, вот твоя истинная сущность. Мне жаль, что я понял это так поздно…» Лучше бы ты это никогда не понимал, Варрант. Тогда в твоих словах было столько горечи и сожаления, что я был готов бросится к твоим ногам и молить о прощении. Слова, слова, слова… Как много они значат, как больно они ранят, как легко захватывают в плен предательницу-память! Ты смотрел на меня и видел Тьму, а все мое сознание тянулось к твоему свету… Мы тогда так и не поговорили по душам, не объяснились, не попросили прощения и не получили ответа. Война свела нас, и она же разлучила. Как нелепо и безнадежно можно было надеяться на счастье?! Ты видел в глазах моих грусть, но думал, что это – насмешка. О, как я смеялся тогда! Заливался пронзительным истерическим смехом, до крови кусая губы и царапая когтями запястья. Я уходил в последнюю битву проклятой войны как на казнь, ведь не видел нежности в твоем мимолетном взгляде. И что бы про меня не говорили, я не люблю убивать, я не наслаждаюсь чужими стонами, криками и болью, ведь океан моей боли вполне способен утопить все их несчастья и блага в своих черных мутных водах. Я не желал тебе смерти, Варрант. Никогда и не при каких обстоятельствах. Но мне и в голову не могло прийти, что ты бросишься меня спасать… Меня, монстра, убийцу, извращенца! «Златовласка, ну на хрена ты полез…» В тот момент призраки невинных жертв вдоволь насмеялись с моих страданий. Лавина их злорадства и снегопад наслаждения захлестнули меня с головой, пытаясь засунуть всю горечь и слезы мира в глотку и дальше, где должна тлеть алыми углями маленькая истерзанная душа. Как глумились все праведники и святоши, отнимая у меня все… Здорово они потом поплясали на моих костях! Эх, Варрант, почему ты должен за меня расплачиваться? Золото волос слиплось и потемнело от крови, бледное лицо смотрит устало и нежно, дрожат от боли и волнения тонкие пальцы… Я не хочу запоминать тебя таким, пусть сознание сохранит что-то светлое – твою счастливую лучистую улыбку, открытый теплый взгляд, легкие горячие касания к моей ледяной коже. Имею ли я право такое просить? Имею ли я хоть на что-то права?! Зачем? Зачем? Зачем? Надоедливый вопрос пульсирует в голове раскаленными звездами на темном небосводе, заслепляя чувствительные глаза. Он не имеет ответа вот уже много лет. Ведь что такое жертва? Жертва – это любовь. Горькая, как полынь; тягучая, как патока; сладкая, как ваниль; острая, как гвоздика. Распятая и калеченная любовь… «Ди'ар кс'аал'ан л'иив'а, ки'шшеон…» Так ты тогда шептал сквозь пелену чернеющей боли? И голос… Нежный, успокаивающий, родной. Потому что я люблю тебя, дурачок. Я не понимал этих слов, или просто не хотел понимать… Ты был намного смелее меня, Варрант, ведь смог сознаться, пусть и перед смертью. Идеальный инкуб – совершенная жертва. Только теперь это зашло слишком далеко, на грани Жизни и Забвения, где уже не отличить праведность от порока и наслаждения от боли. Что такое добровольная жертва? Высший дар – жизнь, высшее проявление милосердия – смерть? Ложь! Наглая и безобразная! Высшим даром являются чувства. Ненависть, презрение, страсть, любовь… В тебе, Варрант, это все смешалось в неповторимый букет. Иногда я закрываю глаза, а ветер приносит твой холодный особенный аромат уюта и свободы. Необычно? Странно? Дико? Пусть я и сошел с ума, в том нет твоей вины. Ты заплатил за мои грехи на много веков вперед, Златовласка. Почему ты отдал все никчемному вампиру, который неспособен жить, верить, надеяться, любить? Почему когда падает бледный тусклый снег, небеса нашептывают мне о вселенской позабытой тоске? Почему холодный склеп порождает мысли не о смерти, а о потерянной жизни? Почему, Златовласка? Это твои чары опутали меня стальной паутиной и шелковыми алыми лентами? Вопросы без ответов, как птицы с перебитыми крыльями, как сухое листья, как последний осенний дождь, зовут меня в пустоту. «Возьми… мою кровь… и мою жизнь… И спаси… всех остальных…» Я не хотел спасать остальных, я хотел спасти только одну жизнь – твою! Варрант… В тебе всегда было слишком много света, а теперь этот свет заполнил пустоту моего отчаяния и полился через край кровавыми дорожками кислого дешевого вина, разбавленного гнилой водой. Тогда ты спас всех, но погубил две обветренные калеченые души – мою и свою. Жизни всех бездушных тварей не достойны твоей жертвы! Они хоть раз потом сказали спасибо, принесли на твою могилу цветы, пустили скупую слезу, вспоминая о твоем подвиге? А я даже не знаю, где ты похоронен… Наверное, там цветет лиловый вереск, на который летом слетаются пчелы и собирают сладкий мед. Или твоя могила скрыта сенью вековечных деревьев, которые осенью укрывают горбик земли красным и желтым золотом, бросают вниз россыпи рубинов и янтаря… Я слишком многих похоронил и теперь не ведаю, где прячутся их могилы. Это жестоко… Все, кого я люблю, умирают. Я убиваю их. Посмотрите, боги, мои руки омыты гранатовым соком, на моей груди покоятся гроздья рябины, а тело укутывают прозрачные бордовые шелка. И ветер поет так зловеще и ласково: «Чудовище, чудовище, чудовище…» Даже небо неспособно меня помиловать и отпустить грехи, что уже говорить про смертных? Я по крупицам собираю воспоминания, которые слетаются в широко распахнутые синие глаза серыми и радужными бабочками, вгрызаясь зубами и когтями в чувствительную плоть. И пусть память дарит только боль, но вместе со страданиями я вспоминаю счастье. Давно. Призрачно. Ничтожно мало. Но счастье было. Даже монстры имеют право любить и быть любимыми. «Я… не считаю… тебя… монстром… Я… ошибался…» За эти слова я готов продать бессмертие. Осколки чужих слез, ржавые мечи, изломанные стрелы с до боли знакомым синим оперением. Вот на что они меня прорекли, когда увидели рядом с твоим истерзанным телом. Битва давно закончилась, они победили, но какой ценой? Ценой крови и боли. А я… Я убийца. Я смог отнять жизнь у дорогого сердцу существа. Не уберег, не защитил… Сколько раз мы спасали друг друга, сколько раз рисковали, танцуя на грани пропасти? И все же последним был мой шаг, Златовласка. Спасибо, что смог понять меня… Будь проклят, за то, что бросил… Когда рвется струна, замолкает и менестрель, когда ломается меч, уходит с поля брани и воин. Когда обрывается жизнь, медленно угасают сотни разноцветных бабочек и блекнут звезды, а небеса плачут горько и холодно. Я испил чашу утрат до дна, я соткал одеяние с горькой полыни и ожерелье с терновника, я собрал океан невыплаканных слез и размытых немых страданий, я прошел сотни путей в поисках утешительной смерти, но нигде не было тебя, Варрант. Только имя и память – все, что мне дано в этой никчемной жизни. Твое прекрасное хрустальное имя и моя мокрая оборванная память. «Прости меня, златовласка…» Если сумеешь, прости… Рыдало печальное небо, затянутое базальтовыми тучами. Где-то тоскливо выли волки, сверкали янтарными глазами совы, зловеще каркали вороны. Ветер трепал скрюченные хилые деревья, срывая с них последние почерневшие листья. Темная одинокая фигура сидела на невысокой скале, обхватив сильными худыми руками колени и наклонив набок голову. Иссиня-черные волосы ядовитыми змеями спадали на плечи и закрывали большую часть лица. Мужчина тихо и грустно жаловался на судьбу, ласково звал кого-то по имени, безустанно просил прощения и всматривался в пустоту. Взгляд льдисто-голубых глаз светился раскаяньем, предназначенным кому-то очень важному и навсегда потерянному. А за спиной у мужчины стоял стройный золотоволосый эльф, одетый в военную форму стрелков. Его тонкие бледные пальцы едва касались черных волос в призрачной ласке, а с глаз цвета неба капали прозрачные искристые слезы, осыпаясь в пустоту витражными разбитыми осколками. - Опять пошел дождь… – прошептала в ночной мрак одинокая сгорбленная фигура. Золотоволосый эльф невесомо поцеловал черноволосого мужчину в макушку и тепло улыбнулся. – Почему всегда в этот день идет дождь? - Потому что я всегда рядом… – печально и нежно шепчет прозрачная тень и растворяется во всепоглощающей тьме. Первые рассветные лучи освещают хрупкие снежинки украденных временем воспоминаний.