***
Когда Гермиона вернулась, уже стемнело. Рон оставил ей половину стейка на сковородке и стопку грязной посуды в раковине. Она окинула взглядом «подарок» мужа и устало опустилась на диван в гостиной. Обстановка их маленького домика напоминала Нору. Во многом потому, что Молли приложила руку к созданию семейного гнезда молодых. Тёплые пледы, мягкая мебель, семейные колдографии на стенах, лёгкие тюлевые занавески и брюзжащий садовый гном под окнами — всё это её рук дело. Здесь были и часы, подобные тем, что висели на кухне у старших Уизли. Теперь обе стрелки указывали, что молодожены дома. Гермиона сбросила обувь и подобрала под себя ноги. Стопы жутко примерзли на острове. Живоглот утробно мяукнул и устроился рядом с Гермионой. Она погладила толстый комок шерсти и устало зевнула. — Кажется, поездки на дальние расстояния стали отнимать у меня много сил, — пожаловалась она коту. Живоглот ничего не ответил, только тихонько мурчал. Лучший на свете кот отличался тактом и никогда не болтал лишнего. Просто делал то, на что способны далеко не все люди, — слушал молча. Пожалуй, если бы все поступали так, мир мог быть лучше. Возможно, книга Гермионы никогда бы и не понадобилась. День показался ей длинным и тяжёлым. Общение с Драко Малфоем никогда не доставляло ей особой радости, но сегодняшняя встреча оставила чрезмерно неприятный осадок. Вовсе не из-за скверного характера собеседника. Ему было больно и страшно, и Гермиона это чувствовала. Да, Малфой вновь говорил гадкие вещи, а прежде совершал поступки ещё более злые, чем его слова. Но тьма не жила в его сердце. Во всяком случае, не всегда. Гермионе даже почудилось, что Драко страдает от собственной темноты. Казалось, стены тюремной камеры не пугали его. Может ли быть так, что он уже был заперт внутри себя? Что Драко стены здания, даже самого мрачного, если он многие годы не принадлежал самому себе? От размышлений у Гермионы разболелась голова. Будить Рона не хотелось — он всё ещё чутко спал, и она решила переночевать на диване. В конце концов, на их веку будут ещё тысячи ночей бок о бок. Им повезло остаться рядом. Она завернулась в плед, обняла лохматого кота и устроилась поудобней. Сон быстро сморил её. Серые глаза снились Гермионе всю ночь. Острые, как боевая сталь. Хмурые, словно грозовое небо. Глубокие, проникающие в самую суть вещей. Гермиона чувствовала его присутствие рядом с собой, но не желала прогонять. Ей казалось, что в этом нет нужды. Его светлые волосы небрежно спадают на лоб. Он буравит её взглядом, пытается сказать что-то важное, не используя слов. Но она не может понять. Стены камеры сужаются и проглатывают их. Наступает беспросветная темнота. Исчезают запахи, звуки, мысли. И он говорит: — Забудь. Меня здесь не было. Тебя тоже. Ты просто бежала от егерей, Грейнджер. Тебе чудом удалось спасти свой привлекательный зад. А Чжоу просто не повезло. Шрам горит под её одеждой, выжигает на коже запыленные воспоминания. Шум ветра за спиной. Хруст сухих веток под ногами. Отчаянное биение сердца. Взмах палочки. Синий луч летит в ноги. Она чудом успевает перепрыгнуть его. — Прыткая сука! — ругается Гойл, сбросивший несколько килограмм из-за непрерывной погони за Золотым трио. Они преследовали своих жертв, как гончие псы, даже получили прозвище «Дикая охота». Отряд ПСов из самых юных и ловких последователей Волдеморта — ожившая страшная сказка для волшебников под руководством Драко Малфоя. Они следили, караулили и догоняли, хватали и допрашивали всех, кто был замечен в помощи Мальчику-который-выжил-и-теперь-ведёт-войну-против-Тёмного-лорда. — Ублюдок, — рычит Гермиона и продолжает бежать. Ноги тяжелеют, грудь горит изнутри. Но останавливаться нельзя. Остановишься — умрёшь. Пять лет магической войны научили её определённым правилам. — Гермиона! — истошно кричит Чанг. Она поворачивается на звук. Чжоу указывает на портключ. Старый брошенный под деревом велик. Гермиона кивает и поворачивает в нужную сторону. Осталось совсем немного. Хлопок аппарации раздаётся в нескольких метрах от Гермионы. Она не оборачивается, бежит к портключу. Промедление слишком дорого обойдется. Вылазка за свежими донесениями может обернуться серьёзными потерями для Ордена. Им и так не везёт последние месяцы. — Это Малфой! — предупреждает Джинни, отстреливаясь от Нотта, почти настигшего её. Рой летучих мышей срывается с кончика её палочки и на всей скорости летит в лицо оборотню в человеческом обличье. Теодор грозно рычит, отбиваясь от крылатых снарядов, и брызжет слюной. Джинни лавирует между вековыми деревьями и ругается, как дворовый мальчишка. Она сыпет оскорблениями в адрес Нотта — злит его, путает, сбивает с толку и снова бьёт заклинанием. Дело дрянь. Гермиона совершает ошибку. Она не глядя посылает проклятие за спину, ориентируясь на звук аппарации. Слышит злое шипение Малфоя и поворачивается, чтобы убедиться, что действительно ранила его. Гойл пользуется удобным случаем и бросает в неё голубой сноп искр. Неизвестное заклятие сбивает Гермиону с ног. Она валится кубарем на сухие листья и дрожит от подлого озноба. Кажется, Гойл овладел морозной магией. — Оставь её мне, — командует Малфой, но Гойл, опьянённый азартом охоты, настигает Гермиону первым. Его лицо красное как помидор — длительные погони утомляют Гойла и злят. Полы мантии грязные и ободранные, а глаза сверкают от предвкушения. Волдеморт обещал дорого заплатить за подружку Поттера. Гермиона не издает ни звука, но сердце готово выпрыгнуть из грудной клетки. Страх сковывает голосовые связки. Близость ПСа заставляет желудок сжиматься до тошноты. — Ну привет, кудрявая, — скалится он, поднимая Гермиону за волосы. Её зубы стучат от холода, сердце бьётся о рёбра обезумевшей птицей. Где-то в стороне слышны звуки борьбы. Джинни вступила в схватку с Ноттом на чудовищно близком расстоянии. Чжоу отстреливается от ПСов, не решаясь коснуться портключа в одиночку. Они окружают её, смеются. Гермионе так холодно, что страх отходит на второй план. Хотя, зная методы «Дикой охоты» Волдеморта, она должна перегрызть себе запястья, лишь бы не попадаться им в руки. Отряд головорезов, которых воспитали психопаты-родители с манией чистоты крови, не должен вытянуть из неё ни слова. — Ты оглох, Гойл? — вкрадчивый голос звучит совсем рядом. Яркая красная вспышка обжигает предплечье Гойла и задевает Гермиону. Пожиратель взвизгивает от боли и неожиданности, выпускает пленницу и трёт обожженную руку. Гермиона морщится, плечо горит. — Я её поймал, — пытается оправдаться он, — для тебя. — Возьмись за Чанг, она их связной. — бесстрастно указывает Малфой. — Подружка Поттера моя. Тени вновь сгущаются. Детали ускользают от внимания Гермионы. Она слышит, как Джинни кричит что-то о плане «Б». Затем раздаётся хлопок аппарации — Уизли исчезает. Гермионе становится легче от осознания того, что подруге удалось сбежать. Чжоу она не слышит и это плохо. Плечо горит Адским пламенем, но Гермиона молчит. Она смотрит на Драко, всерьёз размышляя, как откусить собственный язык. Его мантия мокрая где-то в районе рёбер, значит, она действительно ранила его. — Глупая грязнокровка, — Малфой опускается рядом с ней. Его обувь чистая. В отличие от всех остальных. И пахнет от него как от аристократа. — Не могла пораскинуть мозгами и увернуться? Создала нам проблему. Он откидывает обожжённые волосы Гермионы в сторону, обнажает плечо. Запах оплавившейся шевелюры противно ударяет в ноздри. Магия прожгла кофту. Кожа покрылась волдырями. Малфой прикасается к месту ожога и как-то недовольно хмурится. Гермиона вздрагивает. — Не дергайся, — предупреждает он, взмахивает палочкой и бормочет что-то, едва шевеля губами. Жжение стихает. Ему на смену приходит приятная прохлада. Забавно, как за одну минуту магия может заставить тебя возненавидеть и полюбить холод. Мир сужается до них двоих. Солнечный свет стремится к остывающей земле сквозь осенние листья. Золотая крона деревьев светится над головой Пожирателя смерти подобно нимбу. Святой Драко Малфой — самая нелепая шутка. «Как-то злорадно со стороны природы», — думает Гермиона. — Контрзаклятие? — сквозь пелену в голове удивляется она. Но Малфой ничего не отвечает. Он берёт её за руку и аппарирует. Сознание подтасовывает факты, обманывает Гермиону, подбрасывает ей нереальные картинки. Вот Драко стоит напротив неё в каком-то тёмном переулке. Его глаза блестят совсем рядом. Его дыхание обжигает её лицо — так близко она его помнит или воображает? Он говорит ей что-то важное, но она не может разобрать слов. Звуки путаются и исчезают, он отстраняется. Гермиона хочет что-то сказать, делает шаг навстречу, но он усмехается и сквозь зубы шипит: — Забудь. Меня здесь не было. Тебя тоже. Ты просто бежала от егерей, Грейнджер. Тебе чудом удалось спасти свой привлекательный зад. А Чжоу просто не повезло. Она хлопает глазами, пытается понять смысл сказанного. Сердце мечется в грудной клетке, жаждет взять его за руку и заставить пойти с ней. Малфой утробно смеётся, снова высмеивает наивность Гермионы и отстраняется. — Обливиэйт, — последнее, что она помнит, перед тем, как в ужасе отпрянуть от серых глаз и аппарировать прочь. Она не знала, что видит: обрывки воспоминаний или фантазии, поражённые травмированным подсознанием? Было ли это на самом деле? Грубый и злой Малфой не представлял для неё опасности. Гермиона чувствовала, что Драко не желает ей зла. Во сне это знание казалось очевидным, но наяву оно упорно подвергалось сомнению. Гермиону вырвал из сна голос Рона: — Миона, вставай! — он небрежно чмокнул её в лоб. — Как вчера добралась? Проклятые пикси! В нос ударил запах горелого кофе. Муж, как ужаленный, побежал к плите. Ничего нового, Рон в очередной раз передержал турку на огне. — Доброе утро, — сонно улыбнулась Гермиона, не желая просыпаться в такую рань. — Вернулась поздно, не хотела тебя будить. — Я всё равно не выспался. Мне снился злобный хорёк, который цапнул меня за палец, — Рон старательно устранял следы кофейного недоразумения тряпкой. — Не знаешь, к чему бы это? — К тому, что тебе следует перестать смотреть маггловское ТВ перед сном, — засмеялась Гермиона, морщась от горького запаха. — Снова передачи о животных? — Да, мне жутко нравится! — он наспех бросил турку в раковину. — Вот ты знала, что хорьки обычно молчаливы и только в случае опасности агрессивно рычат перед нападением? — Саламандры делают так же. Восторги Рона о мире животных забавляли Гермиону. В такие моменты он напоминал своего прекрасного отца, восхищающегося маггловской техникой. Почти детский восторг, на который Геомиона уже не способна, — лучшая черта Уизли. — Всё, я побежал, — он снова чмокнул её в лоб, обдав запахом кофе. — Нужно открыть магазин. Джордж сегодня навещает Мелиссу. Всё оставил на меня. Я даже утреннюю почту не успел прочитать! Гермиона промурлыкала что-то нечленораздельное и завернулась в плед. — Хорошего дня! — донеслось до неё сквозь дремоту. Она окончательно проснулась после полудня. Ласковое осеннее солнце играло на пожелтевших в саду листьях. Птички о чём-то чирикали за окном, Живоглот с поцарапанным носом жалобно мяукал, прося есть. Гермиона заставила себя встать. Несколькими взмахами палочки привела дом в порядок, затем занялась котом и собой. Живоглот, довольно мяукнув, поблагодарил её за завтрак и вновь убежал доставать садового гнома — видимо, хотел взять реванш за царапины. А Гермиона размышляла о реакции Малфоя на новость о судьбе Теодора Нотта — ещё одного мальчишки, у которого не было выбора. — Я арестован? — спросил Тео, когда Гарри с аврорами вошли к нему в дом. Он встретил гостей в джинсах и простом свитере. Кудрявые волосы Теодор остриг, будто заранее готовился к их приходу. — Да, — честно ответил Поттер. Но в его интонации не было ненависти. Он знал, что Тео болен. К тому же он добровольно обратился в Министерство магии, когда Волдеморта не стало. Всем желающим сдаться была предоставлена такая возможность в первые недели после войны. Теодор воспользовался шансом и заявил о желании сотрудничать со следствием, в отличие от Драко Малфоя, который ждал авроров в собственном особняке, потягивая виски, как король. — Хорошо, — бесцветно согласился Нотт. — Разрешишь подписать кое-какие бумаги, прежде чем наденете на меня наручники? — Да, конечно. — Тогда пойдем в кабинет. Скоро вернется Пэнси, не хочу, чтобы она волновалась. Гарри согласно кивнул и последовал за Ноттом. Теодор всегда нравился ему. Тихий мальчик в свите Драко Малфоя в школе, который вечно что-то конструировал на задних партах во время уроков. Он сумел обаять слизеринскую принцессу Пэнси Паркинсон и взять её в жены во время войны, даже будучи поражённым ликантропией. Если бы не разные стороны, возможно, Гарри мог бы сдружиться с Теодором. Теперь, когда война кончилась и им нечего было делить, погони «Дикой охоты» за Золотым трио казались чем-то нереальным. — Какие у меня перспективы? — Не буду врать, Теодор. Дело обстоит плохо. Папка с твоим именем почти такая же плотная, как дело Крауча-младшего или Антонина Долохова. Тебя ждёт пожизненное заключение или поцелуй дементора. — Вполне себе ожидаемо, — вымученно улыбнулся Нотт. — Министерство ценит раскаяние и помощь следствию. И потому предлагает тебе сделку. Если дашь показания на судебном процессе против Драко Малфоя, тебе будет вынесен минимальный приговор. Двадцать два года лишения свободы. — Двадцать два? — задумчиво произнёс Нотт, разглядывая семейный портрет на стене. — Я смогу увидеть сына, когда ему исполнится двадцать два года? Пропущу его первые шаги, первые слова и первые неловкие заклинания? Не буду держать его за руку на платформе вокзала? — Ты сохранишь свою жизнь. Живой отец лучше надгробной плиты и скорбной надписи. Поверь мне, я знаю, о чём говорю. — А Драко? — Его ждет поцелуй дементора. Если ты не дашь показания, мы найдем кого-то другого. У его преступлений слишком много свидетелей, и раскаяния он не испытывает. — Я могу подумать? — Да, у тебя есть полчаса. Я оставлю тебя ненадолго. Как раз подпишешь свои бумаги. Тридцать минут оказалось достаточно, чтобы Тео написал предсмертную записку, открыл верхний ящик стола, поднял двойное дно и вынул бутылек с жидким серебром. Одним глотком Теодор осушил его и в то же мгновение рухнул на пол. Когда Гарри ворвался в кабинет, Нотт уже бился в конвульсиях, захлебываясь пеной с собственной кровью. — Смерть Нотта Малфой воспринял очень болезненно, — пробормотала Гермиона, занося пометки в ежедневник. — Стоит поговорить с Пэнси.***
Челси, один из самых престижных районов Лондона, встретил Гермиону лёгким тёплым ветром. Город готовился к Хэллоуину, местные уже украсили свои газоны праздничными атрибутами. Типовые дома с двухъярусными квартирами внутри переливались гирляндами и пестрели яркими лентами. А на одной из лужаек выросла объёмная композиция: три карикатурные ведьмы в остроконечных шляпах склонились над чаном с карамельными яблоками. Выглядели они нелепо, но ребятня наверняка будет в восторге. Может быть, им с Роном тоже пора украсить лужайку? Праздники — часть нормальной жизни, в конце концов. Гермиона остановилась у единственного дома без украшений. Она окинула взглядом пустой газон и сверилась с адресом на бумажке. Двухэтажный каменный истукан в стиле «модерн» с изящными окнами — именно то, что ей нужно. Гермиона решительно поднялась на мрачное крыльцо с увядшими гиацинтами в горшках и позвонила. Единственным атрибутом праздника здесь была тыква с горящей свечой внутри — свет для мертвецов, ищущих дорогу домой в ночь Самайна. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем хозяйка открыла дверь. — Ну здравствуй, — хмуро поприветствовала гостью Пэнси Паркинсон и скрестила руки на груди. — Пришла сказать, что мой муж заслужил такую смерть? Позлорадствовать или, может быть, хочешь вынудить меня отписать дом какой-нибудь вшивой благотворительной организации? Я потеряла мужа, Грейнджер. И если ещё хотя бы одна живая душа посмеет осквернить его память, я вцеплюсь ей в горло. Так что хорошо подумай, прежде чем отвечать на мой вопрос. Какого драккла тебе нужно? Гермиона удивлённо повела бровью, не ожидая столь гневной тирады с порога. Паркинсон встретила её в траурном домашнем платье. Глубокий чёрный подчёркивал её бледный болезненный вид. Синяки под глазами свидетельствовали о бессонных ночах, а искусанные губы и ободранные заусенцы на красивых руках — о неврозе. Стать вдовой — ужасная участь, особенно будучи в положении. — Я хочу поговорить, — Гермиона инстинктивно подняла ладони вверх, обозначая свои добрые намерения. — О Малфое. О Драко Малфое. Паркинсон хмыкнула и как-то странно посмотрела на неё. Кажется, теперь настал её черед удивляться. Действительно, Гермиона и сама бы не поверила подобному заявлению от себя. — С чего бы тебе интересоваться самим Драко Малфоем? Я думала, что крыса Скиттер уже всё о нём написала, как и о Тео. Оборотень не выдержал тяжести собственных грехов, — передразнила Пэнси журналистку. — Как быстро действует жидкое серебро? Что скажет Пэнси Паркинсон своему новорождённому ребенку? — Рита всегда была занозой в заднице. Я тебе всё объясню, только это не уличный разговор, Пэнси. Лицо Паркинсон смягчилось. — Ладно, проходи. Разувайся на коврике. Я только привела дом в порядок после проклятого Аврората. Беременность ей шла. Она прибавила в весе, но это ничуть не портило Пэнси. Напротив, Гермиона подумала, что она невероятно хорошо выглядит. Если бы не заплаканные красные глаза, можно было бы принять её за обычную беременную девушку, которую не коснулись беды. Обстановка жилища вдовы Нотт соответствовала другим домам Челси. Дорогая мебель из крепкого дерева и узорчатой ткани, живописные картины в тяжёлых рамах — убранство ничуть не скрывало достаток хозяйки. Пэнси Паркинсон жила в потрясающем доме, только вот была ли этому рада? Горе и одиночество подчёркивали только ткани на бесчисленных зеркалах. Пэнси провела её за собой в гостиную и устало опустилась в кресло. Её живот казался таким большим, что Гермиона невольно задержала на нём взгляд. Неужели в таком хрупком теле может развиваться ребёнок оборотня? Паркинсон инстинктивно накрыла живот ладонью. — Садись, — кивнула она в сторону кресла напротив. — Джинки! — Мадам? — отозвался худенький домовой эльф, неожиданно появившийся перед ними. — Завари нам какао, Джинки. Как он делал, ладно? Эльф кивнул и тут же исчез, будто его и не было. Гермиона заняла предложенное ей место и вновь покосилась на живот Паркинсон. Шанс на то, что ребёнок окажется оборотнем, пятьдесят процентов. — Какой у тебя срок? — Тридцать восьмая неделя. Целитель говорит, что рожу со дня на день, — мягкая улыбка на лице Пэнси говорила громче слов. Она ждала этого ребёнка, кем бы он ни был. — Но мы с тобой не о моём животе говорить планировали. Что ты хотела узнать? — Тео был близким другом Драко? — Малфой был лучшим другом моего мужа. Было ли так в обратную сторону, не могу сказать. Но Драко за ним вроде как приглядывал. — В каком смысле? Джинки появился с подносом в руках. Он осторожно поставил два изящных бокала с какао на кофейный столик между ними, поклонился хозяйке и исчез. — Угощайся, Грейнджер, — Паркинсон взяла свой напиток и отпила из трубочки. — Тео всегда заваривал нам такой. Горячий напиток со взбитыми сливками и мороженым. Говорил, что сочетание температур создает особую химию. А мне просто было вкусно, — на мгновение лицо Пэнси просияло, но тут же помрачнело. — Если бы не Малфой, Теодор погиб бы намного раньше, — она поджала дрогнувшие губы, но продолжила говорить: — Он взял Тео к себе в отряд. Поручился перед змееголовым ублюдком за Тео, и Волдеморт дал ему шанс. Не стал убивать, доверил его Малфою. — Что значит «доверил»? — Гермиона покрутила свой напиток в руках, мысленно соглашаясь с мнением Нотта. В сочетании температур действительно было что-то эдакое. — Зачем тебе это, Грейнджер? — Паркинсон посмотрела ей прямо в глаза. — Я провожу исследовательскую работу. Хочу понять, что двигало молодыми Пожирателями на самом деле, — честно ответила она. — Я скажу тебе что, — засмеялась Паркинсон. — Страх. Животный страх за свою жизнь, за жизнь близких. Страх перед единственным и неповторимым тёмным волшебником, который победил смерть. Идиоты думали, что он даст им власть, но самые смышлёные понимали — ему нужно служить, чтобы не сдохнуть и не похоронить родных. Драко всегда был умнее нас всех, потому и понял это в числе первых. — Хочешь сказать, что Малфой тоже его боялся? Паркинсон вновь наградила Гермиону тем странным взглядом, а затем тихо засмеялась. Звук её голоса напомнил интонацию, которую она когда-то уже слышала. Горькое смирение, обращённое к наивному человеку. Где же она его встречала? — Что я такого сказала? — удивилась Гермиона. — Драко Малфой боится только себя. И поверь мне, Грейнджер, для этого есть основания. — Хочешь сказать, что он всегда был плохим человеком? — Не думаю. В какой-то момент я перестала узнавать в нём своего школьного друга. Паркинсон встала и тяжёлой походкой подошла к комоду. Взмахнув волшебной палочкой, она отлевитировала к себе кувшин и подлила воды в горшок с нежным розовым цветком. Гермиона присмотрелась к растению и отметила для себя, что видит розу без шипов. — Это камелия, — объяснила Пэнси, принюхиваясь к бутону. — Роза без запаха и колючек. Единственный цветок, оставшийся в этом доме цветущим. Его подарила мне Нарцисса, когда узнала о смерти Теодора. В то время, когда я всерьёз планировала отправиться следом за ним, Нарцисса была единственным человеком, кому оказалось не всё равно. Она принесла мне этот горшок и объяснила, что у всех цветов есть значение. Она сказала мне: «Это символ твоей скорби, Пэнси. Вечноцветущий и неувядающий символ. Как и твоя скорбь, он будет жить долго. Долгие-долгие годы будет встречать рассветы и провожать закаты, напоминая тебе о муже. Даже тогда, когда все забудут. Скорбь не уйдет, но жизнь продолжает свое течение. Ребёнок, которого ты носишь под сердцем, — его продолжение. Не смей отнимать у Тео шанс оставить этому миру что-то хорошее после себя. Роди его и воспитай достойным волшебником. Без глупости в голове, с добрым сердцем. Храни свою скорбь, но не позволяй ей отнять новую жизнь». Гермиона отпила свой напиток, размышляя об услышанном. Все-таки Нарцисса Малфой — настоящая женщина. Столько в ней было внутренней силы и выдержки, что волей-неволей захочешь взять пример. — Я думаю, что у такой женщины, как Нарцисса, не мог родиться злобный ублюдок, жаждущий испепелять все вокруг себя и рушить чужие судьбы, — Пэнси многозначительно посмотрела Гермионе в глаза и добавила: — У него должна быть серьёзная причина для этого. Ты так не думаешь? У Теодора была. Его заставили принять метку. Собственный отец угрожал ему смертью, Грейнджер. Представляешь, на что были способны эти волшебники даже по отношению к собственным детям? Всё дело в чистоте крови, я полагаю.***
Второе посещение Азкабана Гермиона решила совершить в одиночку. По какой-то неведомой ей причине брать с собой Роба Гермионе совсем не хотелось. Его присутствие нервировало. Интуиция подсказывала, что он не тот человек, которому стоит доверять. Одинокий путь прошёл приятней, чем с сопровождением. Остров встретил Гермиону теми же инеем на траве и тишиной. Смотритель пустил её без каких-либо нареканий, даже улыбнулся при встрече. Драко сидел в той же камере на прежнем месте, будто ждал Гермиону всё это время, не изменяя положения. Затаившийся хищник, слившийся с окружающим пространством. — Привет, — улыбнулась она, вновь присаживаясь напротив. Он скользнул по ней взглядом, выискивая несовершенство линий, но не нашёл, за что зацепиться, и вновь вернулся к тёплым карим глазам. Малфой вдруг вспомнил об оранжерее матери. На миг ему почудилось, что в воздух проник тонкий аромат кустовых роз, нарциссов и амариллисов. Сердце защемило от тоски по матери, и Драко пришлось тряхнуть головой, чтобы прогнать наваждение. — Доброго времени суток, — кивнул он. — Сказал бы вечера, да в душе не ебу, сколько времени. Вдруг ошибусь? Гермиона недовольно поджала губы, осуждая ненормативную лексику. — Я наивно полагала, что аристократы не выражаются в присутствии гостей. — Аристократы и в камере не живут, — лениво пожал плечами Малфой. Сегодня он казался каким-то странным. Страннее, чем в прошлый раз. Тихий, уставший, почти потерянный. Что ж, для этого была причина. В конце концов, Малфой узнал о самоубийстве лучшего друга, если, конечно, он считал Теодора таковым. А его самого ждет поцелуй дементора. — Как ты? — проявила участие Гермиона. Она не знала, как объяснить то, что с ней происходит в присутствии Драко Малфоя. Её сочувствие к монстру в человеческом обличье — безумие по всем меркам приличного общества. Даже Рон, который принимал Гермиону такой, какая она есть, никогда не понял бы подобной сентиментальности. Драко приложил руку к убийству и пыткам по меньшей мере тридцати волшебников, число пострадавших магглов до сих пор не установлено. Разве такой человек достоин сочувствия? Но что делать с навязчивым ощущением, что всё не так просто, как кажется? — Прелестно, — оскалился он. — Буквально пару часов назад сходил на водные процедуры. Счастлив неимоверно. Ледяная вода из ржавого ведра прекрасно освежает. Неистово рекомендую, — утробный смех утонул во тьме камеры. — Грейнджер, отставь вежливость в сторону. Давай без этой херни. — Хорошо, — согласилась Гермиона. — Ты обещал рассказать мне о Лаванде и Дине Томасе. Что с ними стало? — Ты знаешь, что они оба мертвы, Грейнджер, — усмехнулся Малфой, снова буравя её взглядом серых глубоких глаз. — Мне интересно узнать обстоятельства.***
Теодор получил метку от Его Темнейшества. До него это сделали Крэбб и Гойл, но я с ними мало контактировал. К тому времени я уже был членом совета за некоторые заслуги перед Волдемортом, но всё ещё считался поверенным моей тетки. Таскался везде за ней, как утёнок за сумасшедшей уткой, и продолжал учиться. Это так утомляло и нервировало, что я с удовольствием пользовался возможностью избежать вылазок за пределы мэнора в её компании. В тот день мне повезло. Она поручила мне поучиться технике допроса у мастеров этого дела — Долохова и Сивого. К ним, кстати говоря, и приставили в ученики Теодора. В назначенное время мы с Тео спустились в подвал. Долохов стоял у стены, лениво дымил сигаретой. Сивый сидел на стуле напротив Браун — они уже приступили к допросу. Томас был без сознания, а бедняжка Лаванда отдувалась за двоих. Её цветное платье с легкомысленной юбкой смотрелось комично в стенах допросной. Слишком радостные цвета для места, где люди обычно молят о пощаде. — Как связываются между собой члены Ордена? — требовательно спросил Долохов. — Просто ответь на вопрос, девочка, — спокойно предложил Сивый. Мы кивнули старшим и встали рядом с Антонином. В тот год я уже успел увидеть реки чужих слёз и лужи крови, но для Тео подобное зрелище было впервые. Тем более он знал Лаванду. Даже целовался с ней на третьем курсе. Все уши мне тогда прожужжал, что от неё пахло сладкой жвачкой. По глазам друга я понял, что ему, мягко сказать, не по себе. Мне пришлось наградить его самым свирепым взглядом, который имелся в моем арсенале, чтобы Нотт прекратил дрожать. Хотя бледность его лица выдавала весь внутренний ужас. — Смотри внимательно, — шепнул Долохов. — Фенрир любит играть в «доброго» аврора. — Я не знаю, — пролепетала перепуганная Лаванда. Её глаза в ужасе перебегали от Сивого к Долохову, от него ко мне и к Тео, но она была слишком напугана, чтобы начать умолять Нотта помочь. Хотя это к лучшему, тогда я не мог быть уверен, что этот придурок не решится ей посодействовать. У него было доброе сердце. В школе Тео даже раненых птиц пытался лечить. — Не ври, — громыхнул Долохов. — Мы знаем, что ты в курсе. Меня удивляла стойкость ваших связных. Мы выслеживали их месяцами, а когда ловили и начинали расспрашивать, с огромным трудом выбивали явки и пароли. Какое-то время всерьёз считали, что Орден использует Империус или Непреложный обет для сохранения информации. — Не бойся моего друга, милая, — Фенрир почти нежно коснулся дрожащего подбородка Браун и заставил её посмотреть ему в глаза. — Просто расскажи нам все, что знаешь. — Я… Я ничего… — она заплакала. Слезы катились по румяным щекам, губы дрожали и кривились. — Я ничего не знаю. Боковым зрением я видел, как Тео сжал руки в кулаки. Он изо всех сил старался сдержать себя. Глаза Нотта остекленели, лицо казалось гипсовой маской. Весьма жуткое зрелище, я тебе скажу, Грейнджер. Мне пришлось легонько толкнуть его в бок, чтобы отрезвить. Тео проморгался и опустил глаза в пол. Браун продолжала трястись и хныкать. — Я сказал тебе смотреть, пацан, — грозно шепнул Долохов, не отрывая взгляда от Лаванды. — Ну как же ты можешь ничего не знать, милая? Мы же в курсе, что ты передавала сведения Ордену. Почту, послания, секретные донесения. Даже вещи. Знаешь, кто нам это сказал? Твоя соседка по комнате. Эта глупая Патил, — он противно скривился. — Язык у неё как помело. Болтала здесь без умолку. Даже спрашивать не пришлось. Говорила: «Я ничего не знаю, но видела, как Лаванда то, Лаванда это». — Я правда ничего не знаю, — она шмыгала носом, как первоклассница, которая потерялась в подземельях. — Отпустите меня, пожалуйста. Было ли мне её жаль? Да. Хотел ли я ей помочь? Нет. — Ну, раз ты ничего не знаешь, — протянул Фенрир, раздосадовано отстранившись от пленницы, — тогда можешь уйти. Это была уловка. Но Лаванда отчего-то этого не поняла. Дин подал первые признаки жизни, слабо поморщив лоб. Сознание потихоньку возвращалось к нему. — П-п-правда? — Конечно. Зачем нам кто-то, кто ничего не знает? — Фенрир, — протянул Долохов, закатив глаза. — Ты серьёзно? — Да, — кивнул тот, сняв с неё верёвки и отходя на несколько шагов от Лаванды. — Иди, если тебе нечего нам сказать. Она судорожно сглотнула, затем медленно поднялась на дрожащих ногах и оглядела присутствующих ещё раз. Сивый взмахнул палочкой, и дверь допросной отворилась. — Путь свободен, — произнёс он. В промокших глазах мелькнуло сомнение, но жажда жизни всегда сильней разума. Лаванда не дала себе возможности подумать и рванула в сторону выхода. Она не учла единственный фрагмент — мы все знали, что ей есть, что сказать. Сивый был оборотнем, а реакции его тела более быстрые, чем человеческие. Он нагнал Лаванду в считаные секунды. Она даже моргнуть не успела, как дверь захлопнулась прямиком перед её вздёрнутым носиком. Сивый схватил её за горло и прижал к стене. — Думала, вот так просто уйдешь и обманешь дядюшку Фенрира? — утробно прорычал он. — Я не люблю, когда мне врут, девочка. Фенрира Сивого ещё никто не обманывал. Ни старые опытные волшебники, ни маленькие юркие суки вроде тебя, — его вторая рука скользнула вверх по голой коленке. — Ты расскажешь мне всё, что знаешь. А потом мы посмотрим, как сильно ты постараешься, чтобы я захотел тебя отпустить. Мне было противно находиться в одной комнате с оборотнем, который питал слабость к молоденьким девчонкам, но Теодору приходилось ещё хуже. Он вытянулся, как струна. — Я ничего не знаю! — заливалась слезами Лаванда. — Клянусь Мерлином, не знаю! — Говори, — промурлыкал Сивый, с жадным хлюпаньем лизнув её щеку. — М-м-м, Великий древний, на вкус как конфеты! Лаванда взвыла в голос, извиваясь в руках Сивого. Я с трудом сдерживал очередной приступ тошноты, надеясь, что мерзкая игра на публику старому волку вот-вот надоест. Тео старался слиться со стеной. Ладонь Сивого скрылась под плиссированной юбкой Браун, и девчонка взвизгнула. Что именно он сделал, догадаться не сложно, я думаю. — Говори, — потребовал Сивый, продолжая шарить под одеждой вашей шпионки. — Нет! Ради всего святого, отпусти меня! Нет! — Лаванда завопила, как безумная, и начала брыкаться, подобно бешеной лошади. — Больной ублюдок! — Какая ты, оказывается, разговорчивая, — усмехнулся Сивый. — Рассказывай всё, что знаешь. Как ты связываешься с Поттером? — Пошёл на хрен! Хронологию происходящего дальше я помню плохо. Она сумела ударить его и вывернулась. Сивый зарычал, пытаясь поймать девчонку, а она, вместо того чтобы шмыгнуть за дверь и свалить, решила освободить друга. Гриффиндорский дух ослепляет разум. Видимо, оборотней мы проходили как раз на том курсе, когда Нотт лобызался с Браун в коридорах школы, иначе мне не объяснить абсурда, который случился дальше. Сивый ухватил Лаванду за волосы и рывком потянул на себя. Она взвизгнула и упала на задницу. Зрачки Фенрира расширились, лицо исказилось в зверином оскале. Глупая девчонка разбудила в нём волчьи инстинкты своей беготней. Я замер от ужаса и молил Мерлина, чтобы эта дура не дёргалась. Любое резкое движение могло спровоцировать его. — Фенрир, — вкрадчиво заговорил Долохов, медленно приближаясь к нему. Хватка когтистых рук усиливалась. — Успокойся. Сивый учащённо дышал. Его глаза светились жутким потусторонним светом, не обещая ничего хорошего. Воздух стал вязким и терпким от концентрации напряжения. Тео с трудом стоял на ногах. Мне казалось, что он вот-вот поседеет от ужаса. Я читал об оборотнях. Тётка велела выучить про них всё, когда готовила меня к первой вылазке с егерями в лес. — Они не люди, Драко, — шептала она. — Звери. Признают только звериный подход. Когда просыпается внутреннее животное, им плевать, кто говорит с ними. Хочешь жить, будь достоин его послушания. Будь сильнее. По всей видимости, Долохову не хватило внутренней силы, чтобы заставить Сивого услышать его. — Она нужна нам живой. Сначала допросим её, а потом будешь делать с ней всё, что захочешь. Стоило Антонину приблизиться ещё на несколько шагов, как его друг в один прыжок оттолкнул от себя девчонку и набросился на него. Пожиратели сцепились друг с другом. Я рывком оттащил Тео от стены, уводя остолбеневшего придурка от столкновения с двумя громилами. Сивый и Долохов врезались в стену, где мы только что стояли. Камень с характерным хрустом треснул. Наставники повалились на землю. Долохов старался удержать Сивого, но тот остервенело вырывался. — Дверь! — прохрипел Долохов. Я повернулся и увидел, что Дин пришёл в себя, ему удалось сбросить веревки и теперь он под общей суматохой крался к выходу. Я мог бы запечатать дверь, но это означало бы захлопнуть нас всех в мышеловке. Четверо человек в маленьком помещении со взбесившимся оборотнем и запертым выходом — задачка с грустным концом. — Остолбеней! — бросил я в Томаса и промахнулся. Для человека, который только пришёл в сознание, у него оказались весьма хорошие реакции. — Коллошу! — помог мне Нотт, приклеив обувь Томаса к полу. — Остолбеней! — пришлось повторить мне. На этот раз удачно. Радость от успешного попадания я почувствовать не успел. Сивый отшвырнул Долохова в стену. Антонин приложился головой о камень и медленно сполз вниз. Я почти поверил, что Сивый вцепится ему в горло, а затем примется за всех остальных. Нас спасла случайность: Лаванда застонала, пытаясь подняться, а Фенрир принюхался — учуял кровь с её рассечённого лба. В этом деле у них много общего с вампирами, если ты помнишь. Оборотней тянет на запах горячей свежей крови. Лицо Сивого исказилось до неузнаваемости. Когда он поднял голову и посмотрел на девчонку, я понял, что ей не жить. На кону стояла информация, от которой зависели будущие операции, но взгляд оборотня перечеркнул исход их всех. За доли секунды Сивый оказался над пленницей. Слюна капала с его трансформированной пасти прямиком на побледневшее от ужаса лицо. Лаванда обречённо плакала, шепча что-то себе под нос и жмурясь. — Прости меня, мамочка, — единственное, что я смог разобрать. Я мыслил трезво, Теодор не мог: — Он же убьёт её! Тео бросился на Фенрира, ввязываясь в неравный бой. С таким остервенением, будто только что не видел, с какой лёгкостью тот отбросил здоровяка Долохова. У него всегда были проблемы с контролем эмоций. Вечно рвался куда-то, пытался поступать по совести. Хруст шеи Лаванды прозвучал так тихо, что Теодор даже не понял — его геройство бессмысленно. Сивый свернул голову рыдающей бедняжке в тот момент, когда отталкивался для прыжка. Как выяснилось потом, он и сам не понял, как так получилось. В следующий миг Сивый уже подмял под себя Нотта. Огромная туша прижимала моего друга своим весом и угрожающе рычала ему в лицо. Слюни из мерзкой пасти летели во все стороны. Положение дел ухудшилось за считаные минуты. Фенрир взвыл и клацнул зубами. Тео заорал во всё горло. Я увидел кровавые брызги. Долохов был в отключке, одна ценная пленница мертва, второй пленник оглушен, мой друг истошно вопил — выбора у меня не оставалось. Пришлось сделать всё возможное, чтобы спасти наши задницы. Думать было некогда, и я с разбегу пнул Сивого по звериной морде. Затем ещё раз и ещё. Пинал эту зверюгу, пока не услышал хруст челюстей и жалобный скулеж. И только потом оглушил его магией.***
— Получается, гибель Лаванды — это случайность? В личном деле Малфоя не было этих деталей. Там сказано лишь, что он присутствовал при убийстве Лаванды Браун и никак не посодействовал её спасению. Оставление в ситуации, опасной для жизни, и бездействие, повлекшее за собой гибель, — так это называется в официальных бумагах Министерства магии. Но там не было ни слова о том, что ему пришлось усмирять оборотня и спасать друга. У Гермионы больше не было сомнений в том, что Малфой считал Теодора Нотта своим другом. Он рисковал своей жизнью, напав на Сивого. — Она всё равно была бы мертва, — безразлично отозвался Малфой. — В тот день или позже. Разница лишь в том, что в отличие от… — он на мгновение замолчал, — от других. Она умерла быстро. Ей повезло. А Теодору фортуна не улыбнулась. — Тогда он заболел? — Да, Сивый цапнул Тео в плечо. Малфой виновато прикусил щёку со внутренней стороны. Гермиона была готова поклясться, что он винит себя в этом, но не собирается признаваться! — Это правда, что Теодора хотели убить из-за этого? Гермиона решила действовать напролом. Она выдерет из Драко Малфоя человечность, которую он так старательно прячет, заставит его оплакать друга и раскаяться, чтобы… чтобы что? «Ради чего ты это делаешь, Гермиона? — спросила себя она. — Что тебе даст его искренность?» Освобождение. Освобождение от бесконечных поисков ответа на вопрос «Почему?». Почему люди совершают зло? Почему им довелось пережить эти страшные шесть лет? Почему они были там, где были, и делали то, что делали? Почему? Ради чего? Что движет людьми, когда они причиняют боль другим? Что двигало Драко? Были ли её воспоминания правдой? — В личном деле пишут даже о таком? — ухмыльнулся Малфой. — А там есть информация про длину волшебных палочек? — Есть, — невозмутимо ответила Гермиона. — Тогда ты знаешь длину моей, — его оскал стал ещё более ироничным. — Мы говорим о разных палочках, Малфой, — закатила глаза Гермиона, поняв иносказательный подтекст. — Я бы хотела узнать, как так вышло, что Теодору Нотту сохранили жизнь. Ты заступился за друга? — Думаешь, я тот самый спасатель из сказок? Наивная маггла, — тяжёлый взгляд острых глаз прожигал в ней дыру. — Дружба мне была мало полезна. Я хотел проверить, смогу ли справиться с оборотнем и использовать его в собственных целях, — он вновь перечеркивал надежды Гермионы и спутывал её мысли. — Вот и весь секрет геройства, Грейнджер. Не забывай, мы учились на разных факультетах. Мотивация у нас с тобой разная.***
Он всё время заседал в нашей столовой. У Волдеморта была спальня, но туда он практически не заходил. Ты знала, что он почти не спал? Говорят, тёмная магия сводит с ума настолько, что ты не можешь спать — преследуют кошмары. То, что ты творишь наяву, во сне обращается против тебя. — Драко, ты хотел что-то мне сказать? — голос Волдеморта звучал так же холодно, как ощущались его прикосновения. — Да, мой лорд, — я склонил голову, выражая глубочайшее почтение, к которому он привык. — Хочу попросить вас оказать мне милость. Кланяться ему в ноги всегда бесило меня. В моменты вынужденного лизоблюдства я чувствовал себя сыном своего слабого отца. Но другого способа получить желаемого у меня не было. Мне нужен был живой Теодор, а не его чучело над камином. — Ты мой любимчик, Драко, — утробно засмеялся он. — Моя милость всегда с тобой. С тех пор, как ты поклялся мне в верности и принял метку, ты верой и правдой служишь мне. Порой даже лучше своих старших товарищей. Говори, что тебе нужно. — Я прошу позволить мне сформировать собственный отряд. И взять в услужение Нотта. На мгновение Волдеморт замолчал. Он окинул меня изучающим взглядом, от которого внутри всё сжалось. Его мерзкая змея шевельнулась в углу, будто тоже хотела взглянуть на дерзкого юнца, смеющего что-то просить у её возлюбленного хозяина. Я чувствовал запах чёрной магии, обвивающей его, словно вьюн-сорняк. Каждая встреча с Волдемортом могла обернуться свиданием с непростительным заклятием, но к тому моменту меня уже не пугала эта перспектива. Я вроде как свыкся с окружающей меня действительностью. — Старшего? — рассмеялся Волдеморт. — Младшего, — сверкнул глазами я. — Хочу приручить оборотня. Хочу собрать самый лучший отряд из молодых последователей величайшего мага, который мне известен. Хочу быть полезным в создании нового мира под вашим мудрым руководством, мой повелитель. Я вновь поклонился ему, надеясь, что спина не сломится под тяжестью собственного приниженного эго. — Амбициозность в столь юные годы — хорошая черта, — протянул он. — Полагаю, ты знаешь, что амбиции бывают опасны? — Оборотни тоже, мой лорд, — обезоруживающе улыбнулся я. — Главное, знать, когда их стоит выпускать из клетки, а когда придержать. — Докажи мне, что справишься, и получишь всё, что попросил.***
— Как видишь, я доказал, что могу управиться с волком в человеческой шкуре. Драко держал спину нарочито прямо, демонстрируя гордость за былое достижение. Интуиция подсказывала Гермионе, что гордиться на самом деле было нечем, но Малфой старательно заявлял обратное. — Что тебе пришлось сделать? — тихо спросила Гермиона и заметила, как глаза Драко вновь потускнели. — Мне пришлось доказать, что я справлюсь с оборотнем.***
Теодор мучился от лихорадки несколько дней. Ты же знаешь, что первое превращение после укуса оборотня начинается независимо от лунной стадии? Разница лишь в том, что в полнолуние трансформации происходят легче. Ликантропии нужно время, чтобы подчинить захваченный организм. Тео было так плохо, что я подумывал усмирить его муки Авадой. Он стонал и метался, пристегнутый к койке, которая вообще-то предназначалась для пленников, серебряной цепью. Я не должен был приходить к нему. Волдеморт запретил любые контакты с молодым оборотнем. Пока организм борется с вирусом, они ещё более непредсказуемые и опасные. Но мне было важно навестить его. К тому же Малфой-мэнор — мой дом, а значит, я мог ходить туда, куда захочу, и тогда, когда пожелаю. Для меня все двери в поместье открыты. — Эй, — обратился я к дрожащему от лихорадки Нотту, — ты тут жив? Мне пришлось придержать тяжёлую дверь, чтобы не наделать лишнего шума. В камере стало ужасно темно. — Люмус, — прошептал я, взмахнув палочкой. — Что б тебя сожрали слепые гарпии, — выругался Нотт. — Как же блять светло, Малфой! — Прости, — я приглушил свет, приблизившись к Тео. — Не подумал. — Думать, говорят, не больно, тупая твоя голова. — Ты как? — я проигнорировал недовольную ругань и сел на холодный пол у кровати. Если сколоченную из твёрдых досок койку можно было так назвать. — Паршиво, — честно признался он. — Мне мерещится всякое. Запахи, звуки. То громче, то тише. Не могу разобрать, где нахожусь и как далеко они звучат. Кажется, схожу с ума. Все звуки сосредоточены в моей голове. Ещё немного, и стану таким же психом, как мой папочка. — Как думаешь, сможешь сдерживать своего зверя? — Если нет, он убьет меня, — его горькая усмешка заставила меня плотно сжать зубы. — Говорю же, слух стал лучше. Я слышал, что мой отец пообещал ему устранить меня, если я выйду из-под контроля. — Я попросил Волдеморта сохранить тебе жизнь. Если не прикончишь меня завтра, будешь должен по гроб жизни. Я провёл с ним всю ночь. Тео бросало то в жар, то в холод. Иногда его кости вытягивались и возвращались в исходную форму. В ту ночь он смеялся и плакал, несколько раз даже просил прикончить его. А я мечтал о скором наступлении утра и обещал выполнить его просьбу, если он доживет до следующего вечера. Мне пришлось доказывать, что я справлюсь с оборотнем, во время заседания совета ПСов. У всех на глазах. Только представь, Грейнджер, столовая моего дома превратилась в проклятый ринг, потому что Его Темнейшеству захотелось зрелища. Теодора вывели в центр комнаты и пристегнули к заранее подготовленному кольцу, словно цепного пса. Сивый угрюмо наблюдал за происходящим, мысленно проклиная меня за сломанную челюсть. Долохов с перебинтованной головой азартно подпихивал Фенрира локтем. Остальные тоже смотрели с нескрываемым интересом. Даже отец Теодора поддался любопытству и ждал развязки. Только я злился так сильно, что был готов воспламениться на месте. — Драко, — обратился ко мне Волдеморт, — ты обещал, что сдержишь природу волка. Будь добр, покажи, как ты это сделаешь. Белла? Моя тётушка ухмыльнулась и навела палочку на Тео. — Круцио, — прошипела она. Нотт упал на пол, скорчился и по-волчьи завыл. Я знал, что он чувствует, — острая щемящая боль в груди, спазм во всех мышцах разом и невыносимое кипение крови в жилах, будто магия разгоняет по телу жидкую магму. Круциатус разъедал его изнутри, а я мог только смотреть. Тео скулил от боли, как щенок, хватался за сердце, где в то время уже было выцарапано имя Пэнси Паркинсон. — Довольно, — взмахнул рукой Волдеморт. Белла опустила палочку. Заклятие отступило. Теодора трясло с новой силой. Его кости вновь вытягивались и трансформировались, но на этот раз он окончательно принял форму волка. Худого, страшного и довольно противного, если говорить честно. Что-то среднее между волком и огромной облезлой крысой. Он оскалился и зарычал. — Драко? — обратился ко мне Волдеморт. Мне пришлось ударить Тео. Он не ожидал от меня подобной подлости, и первая реакция, естественно, была реактивной. Его затрясло от гнева — чувства оборотней, как и рефлексы, ужасно обострены. Лихорадка охватила его с новой силой. Глаза налились кровью, он ощерился, демонстрируя острые зубы, и зарычал. Я ударил его снова, предупреждая попытку броситься на меня и укусить. — Сидеть, — ровным, насколько это было возможно, голосом потребовал я. Теодор зарычал громче, и мне пришлось влезть в его голову. — Сядь, Тео, — мысленно надавил я. — Если не сядешь, мы оба покойники. Я ударил его снова, вынуждая прислушаться. Бил до тех пор, пока Теодор не подчинился. На кону стояли наши жизни, и я не мог позволить ему так глупо оборвать свой путь. У Теодора была Пэнси, которая нуждалась в нём. Как бы я смог смотреть ей в глаза, зная, что не сделал всё, что было в моих силах, чтобы спасти его?***
— Ты спас его, — констатировала Гермиона, буравя взглядом Малфоя. — Лишь для того, чтобы использовать, — отмахнулся он. — Врёшь, Драко, — она наклонилась вперёд, заглянула в его глаза и победно улыбнулась. — Забота о близких тебе не чужда. Он отзеркалил её движение. Они смотрели друг на друга — долго и молча. Пытались нащупать что-то важное во взгляде напротив. Две синхронные части единого целого, диаметрально противоположные друг другу. Инь и Ян, свет с вкраплением тьмы и тьма с остатками света. Драко громко сглотнул слюну и низким тембром прошептал: — Назови меня героем, и я кончу, Грейнджер. — Боюсь, испачкаешь камеру, — фыркнула она, отстраняясь. — А нового ржавого ведра с водой ждать довольно долго. Насколько мне известно, мыться вам позволено раз в сутки. По всей видимости, к моему следующему приходу ты сойдешь с ума от антисанитарии. — Антисанитария меня давно не пугает, — Малфой неожиданно рассмеялся в голос. — Мне пора. Я приду завтра. Подумай, что ещё можешь мне рассказать, — улыбнулась она. — Слушание назначено на тридцать первое октября. Гермиона поднялась, наградила Малфоя неожиданно мягким взглядом и трижды постучала в дверь.***
Гермиона нежно смотрит на него, тянется ладонями к его впалым щекам и улыбается. Мягко, тепло, понимающе. — Всё хорошо, Драко, — шепчет она. — Всё хорошо. Иди сюда. Малфой улыбается ей в ответ и прижимает нежные руки своими. — Правда? — неуверенно спрашивает он. — Правда, — отвечает Гермиона. Она привстает на носочки и целует его. Малфой открыл глаза и увидел перед собой стену. Холодный жестокий монолит — отражение его самого. Правду говорили, что судьба заставляет тебя встречаться с собственным отражением в окружающем пространстве. Всё, что ты делаешь, рано или поздно обретает форму. В случае Драко — мёртвый бездушный камень. Мечтать о Грейнджер — глупо. Его удел — смерть в проклятых стенах, награда за совершенное зло. Её — радость в мире, где добро победило. Гермиона должна обрести своё счастье в объятиях того, кто её заслуживает. Драко никогда не был в списке претендентов на её сердце. Она всегда была лучше, чем он. Лучше всех, кого он знал. Светлая девочка, которая ставила Драко в тупик своим взглядом на мир. Освободить эльфов от гнета волшебников? Бороться до последнего даже тогда, когда Волдеморт у руля страны, а ей, как грязнокровке, грозит смертельная опасность? Навещать того, кто и воплощал эту опасность? Она всё это делала. Невероятная. Сильная и упрямая — настоящая ведьма, что бы там ни говорили помешанные на чистоте крови. Драко был впечатлён её рвением докопаться до сути вещей. Казалось бы, у неё теперь есть всё, чтобы продолжить жить счастливой жизнью. Без бесконечных погони, преследований и сражений. Без пряток и перестрелок. Без страха за свою жизнь. Над ней светлое небо, а вокруг — целый мир без змееголового ублюдка. Просто живи и радуйся! Но Гермиона Грейнджер так не умеет. Её магнитом тянет спасать обречённых. Драко сел на холодный пол, как когда-то близ Тео, и прислонился спиной к сырой стене. Мысли крутились вокруг образа Грейнджер. Он старательно боролся с ними, но не выходило. Кудри лезли в уставшую голову, щекотали и дразнили травмированное подсознание. Малфой потерял самообладание и сдался иллюзии собственного разума. Отчаянное безумие — представлять Грейнджер при таких обстоятельствах, но он не мог ничего с собой поделать. Да и сил бороться уже не осталось. Азкабан безжалостно выкачивал из него остатки самообладания. Драко зажмурился вновь, и Гермиона появилась рядом. От неё пахнет солнцем. Грейнджер, как летний день, хороша и желанна. Она смотрит на него ласково и осторожно берет ладони Малфоя в свои — мягкие и теплые, почти как у матери. — Я побуду с тобой, Драко, — улыбается она. — Тебе не о чем волноваться. — Спасибо, — робко отзывается он, наслаждаясь воображаемым прикосновением. На душе становится чуть спокойней. Плод его фантазии подвигается ближе, обдает Малфоя запахом солнца и летней свежести. На ум приходит ассоциация с зелеными полями, которые Хогвартс-экспресс проезжал по дороге в школу, и небом, бескрайним и удивительным. Драко горько улыбается, силясь удержать чёткость образа Грейнджер в голове. Фотографическая память, которую Малфой привык воспринимать как собственное проклятие, сейчас кажется даром. Благодаря своей особенности он может в точности разглядеть Грейнджер. Острые ключицы, изящные ладони, непослушные волосы и четко очерченные губы, налитые естественным цветом. Её правильная геометрия всегда нравилась Драко, хоть вслух этого он никогда не признавал. Золотое сечение — природное совершенство индивидуальности. — Я знаю, что тебе страшно, — произносит она. — Уже давно нет, — отвечает он, поднося мягкие ладошки к губам. — Можешь не врать мне, Драко, — улыбается Грейнджер и перекидывает ногу через него. Садится верхом и прижимается к похудевшему телу. Он чувствует солнце. Воображаемое объятие греет по-настоящему. Грейнджер такая яркая в его представлении, что кажется, будто кудряшки щекочут его подбородок. Она льнет к нему, прижимается ласковой кошкой и тихонько шепчет: — Я всё понимаю. Малфою хочется взвыть во весь голос, но он лишь крепче жмурится — цепляется за образ солнечной девушки, спасает себя от проклятия Азкабана, убегает прочь из жестокой реальности. Фантазийная Грейнджер оставляет россыпь поцелуев на его лице, кожа Драко покрывается реальными мурашками. Тёплая ладонь Гермионы скользит от шеи Малфоя вниз, минует учащённо вздымающуюся грудь и спускается к краю штанов. Драко вздрогнул от собственной вольности и открыл глаза. Это неправильно. Ему не стоило поддаваться на провокации помутившегося рассудка — считало то, что осталось от морали внутри Малфоя. — Ты всё равно умрешь, — шепчут возбуждённые нервные окончания. — Какой смысл противиться? — Весомый довод. К тому же она никогда не узнает, чем он тут занимался, — сдается внутренний цензор. Драко шумно сглотнул слюну — он понимал, что принимал решение прыгнуть в пропасть. Сосчитал до трёх в надежде найти аргументы против, но ничего не приходило на ум. Драко глубоко вздохнул и зажмурился, следуя за смелой фантазией обречённого на смерть. Грейнджер целует его в губы — мягко и глубоко. Она ловко скользит горячим языком в мужской рот, лижет его вкусовые рецепторы изнутри — оставляет Драко привкус лета на память. Её пальцы скользят от впалых щек Драко к затылку, а затем вниз — по плечам и предплечьям, к раскрытым мужским ладоням. Она сцепляет их руки в замок и бесстыдно ёрзает верхом на Малфое. Твёрдый член болезненно дёргается вверх. Драко чудится, что они на лугу, сидят под широким деревом и ловят солнечные лучи кожей. Грейнджер двигает бёдрами, прижимается к нему сокровенном местом и дразнится: — Чувствуешь, как мокро? — Да, — низко шепчет Малфой и прижимает её ближе. — А что чувствуешь ты? — Тебя, — смеется Грейнджер, целуя его снова. Малфой сдавленно застонал и запустил руку под ткань штанов из дешёвой казенной ткани. Презирая себя за то, что делает, он обхватил твёрдую плоть ладонью и продолжал воображать: Грейнджер позволяет ему дотронуться до себя. Её кожа мягкая, словно шёлк. Драко скользит вверх по бёдрам, изучает окружность талии под одеждой — лёгкое летнее платье покорно сминается. Малфой касается нежной груди. Маленькая, аккуратная, идеально для его чутких рук. Он играет с затвердевшими сосками — мнёт и гладит в хаотичном ритме, ориентируясь на дыхание Грейнджер. Она тихо постанывает ему в губы, продолжает бесстыдно двигать бёдрами и тереться мокрой промежностью о горящий от желания пах. Никогда прежде одежда так не раздражала Малфоя. Ему хочется сорвать собственные штаны и стянуть зубами бельё с женских бёдер, но воображение всё делает за него. Фантазийная Грейнджер обхватывает его запястье и настойчиво опускает руку вниз. На ней нет белья. Доступ к горячему источнику по имени Гермиона Грейнджер открыт. Она улыбается и многозначительно кивает — даёт разрешение зайти дальше. Малфой запускает пальцы меж влажных складок. Собирает на руку сладкий сок вожделения и размазывает его по всей промежности. Грейнджер выгибается дугой и стонет, когда Малфой принимается кружить вокруг клитора. Он играет с её нервными окончаниями, разгоняет и замедляет сигнал. Гермиона дрожит и подается ему навстречу. Драко тихо рычит, наслаждаясь её удовольствием, и, приподняв её за бёдра, насаживает на себя. Сначала только головка, затем ещё несколько сантиметров и, наконец, на всю длину. Гермиона стонет громче. Льнёт к нему и целует опять. Лето обнимает их двоих, греет хладнокровного Драко совсем как настоящее. Малфой сжал ладонь сильнее, заскользил вверх-вниз несколько раз и замер. Нервные окончания, как натянутые провода, напряженно передавали удовольствие во все клетки разом. Малфой тихо застонал, представляя Грейнджер верхом. Она приподнялась — он двинулся вверх. Она опустилась — ладонь последовала вниз. — Драко, — шепчет Грейнджер, ускоряя амплитуду движений. — Вот так, да… О боже, Драко! Его имя с её губ срывается рваной сладкой мольбой. Драко мысленно обнимает Грейнджер, прижимает её к себе, клянётся, что когда-нибудь всё исправит. В этой жизни он упустил свой шанс приблизиться к ней, но, может быть, будут следующие? Вдруг где-то там, за горизонтом бытия, есть возможность всё переиграть и начать заново? С нуля, без ломающих хребет условностей, без ставящих раком обстоятельств, без других создающих непреодолимое расстояние данных. Ему бы очень хотелось построить свою жизнь по другому, чтобы когда-нибудь ощутить вкус Грейнджер на своих губах по-настоящему. Даже если он не будет знать, что когда-то так сильно об этом мечтал. Воображаемая Гермиона так близка и распалена, что терпеть нет сил. Драко подстроился под выдуманный им темп и двигал ладонью вверх-вниз. Нервные окончания сбивались под ловкими пальцами, охотно веря в воображаемую ложь и катаясь вслед за рукой — вверх-вниз. Диапазон между отчаянием и надеждой тоже следовал этим маршрутом, таща за собой чувство собственного достоинства Малфоя. Вверх-вниз, вверх-вниз. Он кончил под крик воображаемой Грейнджер и бурные аплодисменты внутренних демонов. Переводя дыхание, посмотрел на испачканную ладонь и зашипел от досады. Забираясь на жесткие нары, зажмурился, пытаясь убежать в то чудесное место под деревом, но у него не выходило. Вместо летнего дня — глухая пустая ночь в тюрьме Азкабан. Драко открыл мокрые от слёз глаза и буравил взглядом проглоченный тьмой потолок. «Осталось совсем немного, — подбадривал себя Малфой. — Тридцать первое, должно быть, совсем скоро».***
Гермиона вернулась домой в приподнятом настроении. Сегодняшний день можно было считать успешным — ей удалось растопить Драко Малфоя. Во всяком случае, подобраться к нему гораздо ближе, чем она рассчитывала. Возможно, следующая встреча станет роковой, тогда Гермиона сумеет подобрать ключик к его душе? Сегодня ей показалось, что он расположен к ней. Гермиона сбросила обувь в прихожей и довольно ворвалась на кухню. Она ужасно проголодалась и рассчитывала съесть что-нибудь по-быстрому, а затем приготовить хороший ужин. Одному Мерлину известно, как долго она была настолько подавлена собственными мыслями, что не хотела даже готовить. Но настроение оборвалось и стремительно полетело вниз, стоило ей столкнуться взглядом с мужем. Рон сидел за обеденным столом чернее тучи. Перед ним лежала разобранная утренняя почта. Выглядел он так, будто что-то случилось. Гермиона подумала, что с кем-то приключилась беда, и не на шутку встревожилась. — Что стряслось? — Это ты мне скажи. — недовольно потребовал он. — У меня нет желания играть в догадки, Рональд. Он молча поднял газету и швырнул её на другой край стола. Гермиона подошла ближе, забыв снять пальто, и неуверенно взяла «Ежедневный пророк» в руки. Громкий заголовок с её собственным именем и подпись Риты Скитер не обещали ничего хорошего.Гермиона Уизли навещает школьного любовника в тюрьме!
Редакции нашей газеты рассказали, что героиня войны, которая так виртуозно избегает публичных сборищ, регулярно посещает тюрьму Азкабан. Из первых рук стало известно о том, что Гермиона в девичестве Грейнджер, а теперь уже Уизли, навещает самого опасного молодого преступника Драко Малфоя. Того самого, который обвиняется в тридцати трёх убийствах, фигурирует в пятиста уголовных делах и ждёт вынесения приговора в тюрьме. Не спешите делать выводы, дорогие читатели! Гермиона не имеет никакого отношения к следственному процессу над Драко Малфоем. Причина посещений вовсе не в благородных мотивах. Азкабан — место для пленённых преступников. Что понадобилось выискивать там героине войны? Она навещает своего школьного любовника. Нет более трагичных историй, чем истории о запретной любви двух разъединённых разными баррикадами сердец. Так вышло и с обречённым на смертную казнь Драко Малфоем, сгубившим более пятисот человеческих жизней, и с бедняжкой Гермионой Джин Уизли, которая, несмотря ни на что, пытается построить свою жизнь заново. Мы льём слёзы сопереживания вместе с несчастными влюблёнными и надеемся, что судьба сжалится над ними. Быть может, Гермионе удастся смириться с ролью несчастливой жены в фиктивном браке и принять факт справедливого суда. Что бы сказал покойный Люциус, узнав об этой истории? Мы внимательно следим за развитием событий и благодарим Роба Паймона за предоставленную редакции информацию. До скорых встреч, мои дорогие! Целую, ваша Рита Скитер. — Что это за бред? — нахмурилась Гермиона, отложив газету в сторону. — Какая, к чёртовой матери, история любви? Я пишу книгу и только. — Ага. Я тоже весь день задавался этим вопросом, — угрюмо согласился Рон. — Не мог понять, о чём шепчутся покупатели в магазине, косясь на меня. А потом вернулся домой, прочёл эту статью, и всё как-то встало на свои места. Кроме одного, при чём здесь проклятый Малфой? — Ты же знаешь, что я пишу книгу, — провела черту Гермиона. Рон был на взводе. На него всегда сильно действовало общественное мнение. Во многом именно поэтому Гермиона сторонилась выходов в свет. Отсутствие радости на её лице порождало вопросы у людей, и Рона это расстраивало. — Я думал, ты пишешь сказки! — не вытерпел и закричал он. — Что-то вроде Барда Бидля. Не зря же его книжка лежала у тебя на столе?! Я решил проверить, действительно ли это так, но что я нашёл? Заметки о чёртовом Малфое! Драко держится холодно и отстранённо, но иногда проявляет заинтересованность, — коверкая голос, зачитал Рон. — Мне кажется, он ведёт себя как саламандра. Горит в разожжённом им самим огне, но не сгорает. Его слова ядовиты и болезненны, но в первую очередь для него самого. Гермиону вдруг охватил гнев. Она не знала, каким образом он вырвался из старательно запертой ею клетки и поднялся на поверхность, но останавливать возмущение не стала. — Ты рылся в моих вещах? Эту книгу оставил мне Дамблдор! Я плевать хотела на «Прыгливый горшок», Рон! Заметки о Малфое — это часть моей работы над книгой! А сказки лежат рядом, чтобы я помнила о том, с чего всё началось! — Вот именно! Видимо, ты забыла: всё началось с подлого убийства директора! Именно Малфой сделал это! Он убил Дамблдора! Вот с чего всё началось! — Всё началось гораздо раньше, Рон, — выдохнула Гермиона, с трудом возвращая себе самообладание. — Веками одни волшебники стремились быть могущественнее других, расплачиваясь за свою силу чужими жизнями… Мир — большая мельница, чьи жернова перемалывают жертв обстоятельств! — Оправдываешь его, Миона? Может быть, скажешь, что хорёк-Малфой — мальчик, у которого не было выбора? Может, Скитер не лжёт в своей статье? — Выбор между молотом и наковальней, — она устало потёрла переносицу. Ей не хотелось ругаться. Наговорить друг другу гадостей легко, а как их потом забыть? — Я не хочу продолжать разговор в таком тоне. Рон неопределённо хмыкнул и неожиданно грубо всучил мятые черновики Гермионе. Он всё это время держал их в руках. — В следующий раз, когда сядешь писать о тяжёлой судьбе Пожирателя смерти, вспомни тех, кто боролся с этой падалью. Фред, Тонкс, Люпин, Грозный глаз, Лаванда, Симус и многие другие, павшие от рук подонков с чёрной меткой на запястье. Я вспоминаю их каждый вечер. И это помогает мне помнить, на чьей я стороне. Может быть, и тебе поможет? Гермиона молча прижала бумаги к груди. Она знала, на чьей стороне сражалась, но Рон этого упорно не понимал. Для её мужа мир до сих пор делился на белое и чёрное — безусловное добро и зло. Рон разделял людей на друзей и врагов, а Гермиона видела просто человека. Того, который с рождения дуален и на протяжении всей жизни должен соблюдать баланс внутренних сил. Добро и зло борются в каждом человеке с рождения до смерти, главное — не позволять тёмной стороне брать над собой верх. Шанс на прощение есть у всех. Даже если света почти не осталось, но он немного и тускло сияет на глубине, раскаяние может победить тьму. Главное — хотеть возродить свет. Гермиона была уверена, что маленький шар света есть в груди Драко Малфоя. Она чуяла это нутром. И если Драко захочет победить свою тьму, она поможет ему. Даже если Рональд её в этом не поддержит. Ей казалось, что Малфою нужна помощь. Каким бы он ни был, что-то светлое в нём всё ещё оставалось, и погубить это — большая ошибка. — Если это всё, будь добр, иди спать, Рональд, — спокойно сказала Гермиона. — Я продолжу работу. Он так и сделал. Насупившись и громко хлопнув дверью, послушно ушёл. Гермиона слишком устала, чтобы останавливать его и объяснять что-либо. Пусть идёт. В конце концов, Рон имеет право на свои чувства. А Гермиона — на восстановление внутреннего равновесия понятным ей способом. Она слышала, как Рон поднялся по лестнице и как старательно чистил зубы, прежде чем бухнуться на кровать. Он всё ещё не умел злиться по-взрослому.