Наконец

Глаза. Болят. Ненавижу макияж. Блин, просил же их, умолял: «Не подводите мне сегодня глаза, пожалуйста». Но нет же – главное образ. А то, что у меня уже слезы невольно скапливаются – это фигня. Мелкая, ничего не значащая деталь. Свет ударяет в глаза. Буквально впивается яркими вспышками. Рев фанатов сравним по силе с этим светом. Я почти ничего не вижу. Только слышу. Слышу гул эльфов, он слишком сильный. Слышу оглушающие звуки музыки. Слышу, как начинается движение. Поддаюсь. Тело само вливается в танец, который я повторял уже столько раз, что это уже въелось под кожу. Секундное ослепление прошло и вот я уже смутно, но вижу зал. Хотя мне видеть этого не обязательно, чтобы отчетливо представить: плавный наклон вправо – ДонХэ, уверенные шаги влево – зал, движения бедрами – крик. Все очень просто и изучено. Досконально. Немного усилий и передо мной ясная картина. Перестаю напрягаться и все снова расплывается. Хм. Ради интереса не буду даже фокусировать взгляд, предоставляя себе возможность проверить, НАСКОЛЬКО хорошо, я знаю сцену, танец, песню, фанатов и, в конце концов, ребят. Смотрю через мутную завесу вперед. Всегда вперед. Этого достаточно для того, чтобы меня не отругали за то, что я закрывал глаза на сцене. Хотя хочется. Они все еще болят. Мне плевать, что иногда с этой подводкой я выгляжу как баба, но черт подери, если я еще не до конца оправился от глазной инфекции, зачем меня ТАК малевать? А еще этот яркий свет – рай для моих чувствительных глазок. Перед глазами лишь пятна. Боже, какое это невероятное ощущение, как будто все по-новому, как будто я вообще не здесь. И все идеально. Я действительно знаю все это как облупленное. Да я могу все что угодно. Вроде бы, должен расстраиваться, потому что все такое знакомое, но нет. Воодушевление накрывает меня с головой, поднимается где-то из глубины, потому что это все такое знакомое – родное. И выбивается из меня в тот же момент, когда я врезаюсь в… ДонХэ… Внутри все обрывается. Небольшой промах – просто столкнулись на сцене во время очередной перестройки, но… так противно и стыдно. Вообразил себя фиг знает кем. Фокусировка взгляда стопроцентная. Сосредоточен, как никогда. Моргать? Для слабаков. И пофиг, что из глаз уже чуть ли не градом льются слезы. Так облажаться. Щеки горят, да и вообще жарко. А еще ДонХэ, я ведь и его подвел. Он так обеспокоенно на меня посмотрел, даже не рассердился из-за моей лажи. Так на него похоже. Я расстраиваюсь из-за разных вещей (не пустяков, блин, не пустяков), сержусь, когда кто-то виновен в моих неудачах, приедаюсь окружающей действительностью, а ДонХэ – никогда. Он всегда радостный. Не счастливый, не озаряющий все вокруг, а просто радостный. Мило улыбается, чтобы вокруг него ни творилось. Единственный раз, когда он действительно был расстроен, случился после смерти его отца и аварии ХиЧоля. Да. И тогда он пережил все один, не подпускал к себе никого, хладнокровно и наигранно понимающе выслушивал сочувственные речи, принимал дружеские объятия, но не подпускал к себе, не показывал, КАК ему плохо. Лишь его стремление скрыть эту боль выдавало его с головой, но никто ничего не мог сделать, потому что он делал вид, что все более-менее в порядке, что он выкарабкается. И ведь не соврал. Но все равно было до оцепенения неприятно осознавать свою беспомощность, бесполезность. Я бы и рад сделать хоть что-нибудь. Но ничего не помогало. Каждый разговор, каждый взгляд, каждое объятие уносило меня все дальше от цели, заставляя ДонХэ притворяться все усерднее. Настолько, что уже было видно, как трещит по швам маска спокойствия. Но нельзя было. Нельзя было допустить, чтобы она разбилась в дребезги, оголяя ранимую натуру Фиши. Только если он захочет снять ее. Только тогда, я, да и другие мемберы, готовы встретиться с его истиной сущностью. Но не насилие. Не то насилие, что он ненавидит. Не то насилие, что он предотвращает своей вечной полуулыбкой. Тогда страдали все. Вместе с ДонХэ. Из-за ДонХэ. За ДонХэ. И ХиЧоля, конечно же. Но это отдельная и не менее печальная история. Релла, что всегда поражает своей силой, тогда был таким…таким…я даже не хочу вспоминать. Хотя сила все равно взяла свое и он выкарабкался. Я ненавижу ошибаться. Тем более ненавижу подставлять кого-то из-за своей ошибки. Да, я знаю все вокруг как свои пять пальцев, но видимо, нужно еще больше. Или просто не надо заниматься такой ерундой, как «танцы вслепую». Выступление закончилось. Кулисы. Долгожданные кулисы. Туда, подальше от этого позора. А глаза все еще болят. Тем более они так пересохли от того, что я почти не моргал, старясь ничего не упустить из виду. Пальцы сами тянуться наверх, и вот я уже, не щадя свои бедные глазки, тру их. Зуд лишь усиливается. Щиплет. Черт, как будто кто-то режет лук прямо перед моим носом. Дверь в гримерку открывается. До меня доносится характерный скрипучий звук. Тихие шаги. Раз. Два..Раз.Два..Раз. останавливается. Легкое, почти невесомое прикосновение к моим рукам. Положил свои на мои и потянул вниз, чтобы я перестал тереть. Опухшими глазами я посмотрел на Фиши, который протянул свою руку обратно к моему лицу. Положив ладонь на щеку, парень нежно провел большим пальцем под глазом, вытирая макияж. А я понимаю, что вижу его все меньше и меньше. Влажность повышается. Температура понижается. Дверь открывается. Снова. Почему на этот раз создался такой сквозняк? Ветер пронесся через всю комнату, забирая с собой лидерское: «Ребята, мы с Рё и Шивоном уезжаем – у нас съемки. Остальные тоже разъезжаются, так что давайте быстрее». Нормальное зрение снова вернулось ко мне. Наверное, холодный воздух остудил глаза…и ….мысли. А может, во втором виновата резко дернувшаяся рука Хэ. Скрип. Дверь. Снова вдвоем. «Быстрее»? меньше всего сейчас хочу куда-то спешить. К тому же, опять глаза. Неужели я не намучился с ними, когда болел? ДонХэ разворачивается и уходит к такому «звездному» трюмо. С лампочками . Мне нравится. Юноша снова приблизился ко мне. Рука на моей груди легким нажатием заставляет меня слегка присесть на стоявший позади меня деревянный лакированный черный, как наши костюмы, стол. В спину снова ударяет ветер. Ветерок. И не ударяет, а слегка гладит по спине, то прижимая к коже шелковую ткань, то оттягивая ее так, что я чувствую себя полуголым. Медленно раздевает. Медленно раздевается. ДонХэ снимает элегантный пиджак не менее элегантным движением. Откидывает его на стул справа и берет в руки что-то, что он приготовил, когда отходил к трюмо. Салфетки. Фиши подходит ко мне как-то близко. Опасно близко, а я невольно раздвигаю ноги шире, чтобы он мог встать почти вплотную. Но он не делает этого, он останавливается так же далеко, как если бы я и вовсе не предоставлял ему шанса. Белая салфетка, что он вытащил, так контрастирует с черной одеждой, с черными глазами, с черным столиком подо мной. Парень оборачивает свои пальцы этой материей и, как-то даже резко схватив меня за шею, и откинув мне голову назад, чтобы ему было удобнее, начинает вытирать мое зареванное, как у какой-нибудь школьницы лицо. Я даже не сопротивляюсь. Я могу вырваться, но я лишь позволяю своей голове покоиться на его широкой ладони, при этом наслаждаясь почти незаметными движениями его пальцев, что немного, совсем чуть-чуть, но зарываются в мои нагеленные волосы и в итоге, путаются в них. Мне кажется, это его раздражает. Кажется. Потому что все опять как-то смазано. Опять слезы наворачиваются? Да что же это такое? Парень, взбесившись тем, что его пальцы оказались пленниками моих волос, начал с остервенением стирать с моего лица размазывавшуюся косметику. А я, пользуясь случаем, до конца запрыгнул на стол и отодвинулся от края. ДонХэ пришлось последовать за мной. Он буквально вбился в лакированную поверхность, старясь сделать так, чтобы вместе с моими рваными движением я не оторвал себе добрую часть волос. Запрокидываю голову и наслаждаюсь приятным ветерком. Что-то не так. Еще дальше. Дальше от края, ближе к окну. Рука, наконец-то выпутывается из моих волос, давая ее обладателю свободу действий, но вместо того, чтобы развернуться и уйти, ДонХэ неожиданно закидывает согнутую в колене ногу на стол, и подтягивает вторую, оказываясь между моих ног. Я уже подполз к стене вплотную и вытягиваю шею к воздуху, жадно его вдыхая. Глаза. Болят. Слишком сухо. Веки сами закрываются, стараясь защитить меня от неприятных ощущений. Теплая рука снова касается щеки. Нежно. Совсем не так, как стирал косметику. -Опухло все, - тихо и хрипло от молчания, произносит ДонХэ. -Я знаю, - не разлепляя глаз и как-то неосознанно поддавшись навстречу его движению, так же хрипло, если не больше, отвечаю я. Голос как наждачка. Лучше вообще молчать. Что мы и делаем. Молча. В тишине. Хэ разворачивается, подминая обе ноги под себя, и тянет и вторую руку к моему лицу. Теплые ласкающие прикосновения. Как будто бы это может успокоить кожу….не может. Зато может взволновать кое-что другое, начавшее медленно пробуждаться еще тогда, когда ДонХэ дотронулся пальцем до моей щеки. Глаза. Распахиваются так, что, кажется, образуется ураган от ресниц, взлетевших вверх, когда я чувствую легкое прикосновение к губам. Я не сразу понял, что это теплое, приятное - это всего лишь палец. Иллюзия быстро растворилась, когда я увидел ДонХэ, аккуратно очерчивающего контур моих губ. Даже этого меня лишили. Рука спускается вниз, не касаясь меня, но такое ощущение, что она прошлась по каждому миллиметру тела, и останавливается сантиметрах в пятнадцати от паха. Парень, заметив мое смущение, улыбается, и облокачивается на вытянутую руку, тем самым, кажется, еще больше сокращает расстояние, а его локоть действительно касается груди. Упирается прямо в пуговицу, которая впивается в кожу. Но такое необходимое ощущение, чтобы знать, что это не обман. Зрения. Моего такого паршивого сейчас зрения. Не успев оправиться от шока, я получил новый удар. Удар в губы. Губами. Этот поцелуй – это удар. Ни что иное. Резко, четко, неожиданно. Он даже не проник языком в мой рот. Нет. Просто вбился в него, заставляя меня желать большего. Когда он успел облизать губы? Они такие влажные. Влажность возрастает. Температура повышается. Сердце ускоряется. Дыхание сбивается. Сбивается, когда я сам, не выдержав ощущения слюны на моих губах, необузданно целую тонсена. Он ничего не делает. Ни отталкивает, ни отвечает. Как будто бы заставляет меня заставить его захотеть. Так же как и он меня. Облизываю его губы. Я осушил их, я же их и увлажню. Отрываюсь от стенки, обхватывая Хэ рукой за шею. Он теряет равновесие, и мне не составляет труда повалить парня на себя, когда я откидываюсь на стол. Было сложно это сделать: все-таки я сидел близко к стенке, хорошо, что стол широкий. Его лицо очень близко. Я облизываю свои губы. Старательно вылизываю их. От уголка. До. Уголка. От края до края. И прикрывая глаза, замечаю отражение в трюмо: я, лежащий на спине, придерживающий Хэ за спину, чтобы он не убежал. Одна нога согнута в колене, другая вытянутая покоится на столе. Черном, лаковом. Таким же черным, как моя шелковая рубашка, и качественный костюм. Как такая же шелковая рубашка на ДонХэ, но он уже без пиджака. Как кстати. Парень прижат ко мне моей же рукой, а другой он то ли упирается, то ли отстраняется. Надеюсь, первое. Я расстегиваю верхнюю пуговицу ЕГО рубашки, и чувствую, как ветер теперь ласкает ЕГО тело. Я чувствую ЕГО. Вытаскиваю этот ненужный клочок ткани из брюк и запускаю под нее руки. Хэ мешкается, но сгибает опорную руку в локте, оказываясь ближе. Совсем рядом. Он даже не надо мной, а рядом. Мне неудобно. Я не могу продолжать его гладить. Он это понимает и наконец-таки усаживается на меня. Быстро. Я совсем не успел заметить, когда он это сделал. Просто оседлал меня и спешно расстегнул рубашку, края которой теперь раздуваются в разные стороны редкими, но такими приятными порывами ветра. Это сон? Или ДонХэ, что уже раз сто как минимум проделывал такое со мной в этом самом сне, сейчас действительно насилует мой рот своим языком, при этом укладывая мои руки к себе на торс. Вырвавшись из приятного забытья, я начал гладить его живот и грудь, вырывая из его голоса глухие стоны. Почти незаметные. Прямо мне в рот. Глаза все еще болят. Не могу заставить себя их открыть, просто изучаю его тело руками и натыкаюсь на ремень. Хм…кожаный. Руки Хэ накрывают мои и снова указывают, что мне делать. Я послушно прикасаюсь к холодной металлической пряжке и расстегиваю штаны. Парень резко отстраняется от меня и рывком разводит мои руки в стороны. Стена. Нежная кожа на руке поцарапана жесткой поверхностью стены. Хэ заводит мои руки за голову и удерживая их одной своей, другой расстегивает мой пиджак, затем и рубашку. Я все еще одет, но уже раздет. Запускает свою руку под едва прикрывающую грудь одежду и дотрагивается до уже твердого от его манипуляций соска. Слегка, чуть-чуть, что просто выводит меня из себя. Неожиданно сжав его, парень вдруг отпрянул от меня и, отпустив мои руки, притянул к себе за края пиджака. Не теряя ни секунды ДонХэ начал его снимать. Практически скинул его с меня. Что? Надоело заигрывать? Животное вырвалось? Н а к о н е ц. И пусть я жертва. Оголенная жертва. Оголенная плоть, которую снова ласкает холодный ветер и горячие руки. Горячий язык – мой живот. Откидываю голову назад и жалею, что лежу не на самом краю стола, чтобы свесить голову с него. Выгибаюсь. Руки сами ложатся на голову Фиши, прижимая его ближе к телу. Ближе к делу. Ниже, ниже, ниже. Прошу. Не знаю, сказал ли я, промычал ли, но Хэ действительно сполз чуть ниже и принялся медленно, до ужаса медленно расстегивать мои штаны. Схватил за бедра и подтянул наверх. Упираюсь ногами в стол, а он стягивает брюки. Только брюки. Ну не томи же… Задница снова касается поверхности, но ноги все еще согнуты в коленях. Хэ приближается ко мне. Подползает на коленях. Преодолевая всевозможные препятствующие силы, я смотрю вниз, на Хэ, который прижавшись почти вплотную к моему паху своим, медленно стягивает свои штаны до тех пор,пока они не касаются стола. Медленно выгнувшись как кошка, парень снова прильнул ко мне, почти прополз по всему торсу, касаясь его подбородком. Рот открыт, словно выкинутая сеть, медленно приближающаяся к оцепеневшей жертве. Вылизывает подборок. Губы. Да губы. Наконец он добрался до моих губ. Я чувствую его. Там. Чувствую его возбуждение своим. Не могу больше. Почему ТАК медленно. Срываюсь и поднимаюсь в сидячее положение, не разрывая поцелуй. Усаживаю Хэ себе на бедра и приподнимая его, стягиваю штаны до конца. Ботинки. Фу какая гадость. Скинул. И ДонХэ тоже. Встал перед ним на колени. Он тоже. Поцелуи, руки. Все блуждают по телу, будто в поисках пристанища. ААААААА. Что он делает? Язык в моем ухе лишает меня остатков рассудка. Он чувствует это, или слышит, или догадывается или…не знаю, но рука уже в моих боксерах. Вызывает волну жгучего наслаждения. Не МОГУ больше. Парень даже не разворачивает меня, а просто в воздухе очерчивает пальцем круг, приказывая сделать это. И я повинуюсь. Перекидывая одну ногу, касаюсь его груди. Борюсь? Нет. Мой бой уже проигран. Не дожидаясь дальнейших указаний встаю перед ним раком. Как последняя шлюха. Но на более приличное поведение меня сейчас не хватит. Трахни же уже меня. Рывком срывает с меня трусы. Я его не вижу. Только чувствую горячую руку на не менее горячем пульсирующем члене и тонкие, но требовательные пальцы там. Внутри все сжимается, впрочем, думаю и снаружи тоже. Убирает руку, но я тут же чувствую не очень нежное прикосновение к волосам. Рывком задирает мою голову, приближается и опять запускает свой язык мне в ухо. Бедра упираются мне в задницу и я точно уверен на сто процентов, что скоро они будут еще ближе. Он медленно, до невозможности медленно, водит своей рукой по моему члену. Другой рукой растягивает меня. РРР. Неприятно, но тяжелое, томное дыхание мне в шею, потому что парень на меня навалился, перебивает мысли, вновь и вновь возвращающиеся к моей бедной пятой точке. Я не чувствую. Резко не чувствую его. Нету. Есть только внезапный порыв ветра, который распахивает окно настеж. Удар об стену. Холодный воздух. Горячий член вдруг приставлен к моему анусу. Так же резко как и порыв ветра, ДонХэ входит и так же внезапно утихает. Ждет. Дает привыкнуть. Вытащите эту штуку кто-нибудь из меня. Я уже готов рывком слезть с этой палки, как Хэ снова дотрагивается до моего слегка обмякшего члена, при этом не до конца выйдя из меня. Движение рукой – движение бедрами. Один ритм. Разрываюсь от противоречий: хочу удовольствие – получаю, но только с болью. Не резкой, но болью. Животное побеждает и я сам насаживаюсь на Хэ, лишь бы он не прекращал доставлять мне удовольствие. Быстрее. Резче. Глубже. Внезапно контраст исчезает. Так и должно быть. Ветра нет. Боли нет. Ничего нет, кроме ДонХэ все быстрее вколачивающего в меня. Обхватит меня свободной рукой за талию, и прижавшись сильнее,парень отпрянул от мой спины: готов поклясться, что он выгнулся, так же как и я. Конец. Извержение. Вулкан. Наконец-то. На черный, как наши проданные души, столик, падают капли белой, как наша любовь, спермы. Я согласен гореть снова и снова, если пламенем будет Хэ.