Собака, гулявшая сама по себе

Вечернее солнце опускало на Йокогаму темно-красную дымку, удлиняло и без того жуткие тени от высоток, охраняющих покой города. Здесь, под завесой наступающих сумерек, таилась самая опасная подпольная живность, о которой обычный житель даже не подозревает. И пока мирный народ закрывается в своих безопасных квартирках на двойной замок, чтобы спокойно заснуть под блеск отражающегося от моря заката, мафия, как это водится, только-только просыпается. Вид на открытый океан в порту — одна из причин огромного наплыва туристов. Бесчисленные парочки неспешно прогуливаются по набережной в предвечерний час, фотографы ловят солнечные блики в отражении на водной глади. А кто-то сбрасывает кучку трупов выше по течению, нагло нарушая природную идиллию немногочисленных рек. — Привяжи, — кивая на здоровенный каменный блок, приказывает Хироцу одному из подчиненных. Старик в очередной раз глубоко затягивается сигаретой и выпускает белёсое облако дыма. Здоровенный громила в черном костюме, затемненных очках и ремнем от винтовки на плече послушно кланяется и подтягивает ближе набитый мусорный мешок. Сквозь гладкий полиэтилен на миг виднеется очертание человеческой руки, но тут же теряется в складках пакета. Громила обматывает его одним концом веревки ровно посередине, другой же крепит на железном крюке, торчащем из массивного куска гранита. Воздух пронзает звонкий «бульк», когда камень вместе с мешком, ставшим чьей-то личной гробницей, падает с моста в бескрайние воды Токийского залива. — Ящеры как всегда прекрасны, — хлопает в ладоши Тачихара, неофициально завершая дело. Он запрыгивает на деревянный парапет, свешивая одну ногу, и потягивается. Солнце как раз только что зашло за горизонт. — Не торопись, еще рапорт писать, — остужает его Хироцу, а потом переводит взгляд на второго лейтенанта. — Гин, порядок? Гин, до этого накладывающая на бедро жгут из куска ткани, который нашла где-то поблизости, резко выпрямляется. Шальная пуля во время перестрелки задела ее ногу, пройдя по касательной, а теперь нещадно кровоточила и мешала передвижению. Она сделала пару шагов в сторону напарников. В месте ранения тут же неприятно режет, но это вполне терпимая боль. По сравнению с тем, что ей удавалось получить раньше, — так, просто царапина. — Полный, — кивает Гин, перерезая лишние концы тряпки на ноге и пряча нож за пазуху. — Значит, иди домой, — туша сигарету, говорит главарь. — Бумаги предоставь мне. Мичизу тут же нахохляется. — Ну не-ет, — он аж вскакивает с бордюра, — она сейчас помчит раны зализывать, а нам вдвоем с доками возиться? У Акутагавы появляется нестерпимое желание пырнуть его ножом в ребра. Желательно, до самой глотки. — Тачихара, я сказал «мне», а не «нам», — раздраженно выдыхает Хироцу, — тебя отпущу, когда поможешь мне кое с чем в офисе. — Я тоже могу помочь, — предлагает девушка, не желая отлынивать от работы. — Нет, ты можешь сходить к медику. — Но… — Это приказ, Гин, — отрезает Хироцу, и Акутагава сглатывает. — Иди и завтра возвращайся более работоспособной. Не надо мафии терять ценного сотрудника из-за какого-то ранения. Девушка вздыхает. Приходится повиноваться. Напоследок кинув убийственный взгляд на Тачихару, она кланяется и разворачивается, слегка прихрамывая по пути назад. На улицах уже стемнело, но ночные фонари неплохо освещают дорогу, чтобы идти по ней было более-менее комфортно. Квартира семьи Акутагав располагается в благоустроенном райончике недалеко от порта, чтобы походы на работу не занимали слишком много времени. Это аккуратное высотное здание с утолщенными стеклами и зеркальной отделкой подъездов. Выглядит дорого, но достаточно, чтобы брат с сестрой могли себе позволить. Гин прикладывает ключ-карту к двери и входит в чистый подъезд, скорее доползая до дверей лифта, пока те не закрылись. По лестнице ей сейчас только марафоны пробегать. На руке, которой она придерживает рану, ощущается противная липкая кровь, но ее это не особо смущает. Оказавшись внутри, по привычке нажимает кнопку с цифрой пять и откидывается головой на стену кабины. Из зеркала на противоположной стороне на девушку смотрят уставшие черные глаза. Лифт останавливается на нужном этаже с характерным пиком и щелчком. Гин вываливается из него и тут же утыкается носом в знакомую дверь. Спустя четыре поворота ключа, три секунды на отключение сигнализации и две, чтобы врубить свет, она оказывается в уютной светлой прихожей. Судя по гудящей тишине и отсутствию верхней одежды на вешалке, брата дома еще нет, но оно и неудивительно. Они в принципе редко появляются здесь до полуночи. Гин медленно разувается, отставляет обувь и ступает на привычный пружинистый татами. Скидывает плащ на низкий кофейный комод у двери и, чувствуя, как по бедру начинает стекать кровь, незамедлительно направляется в ванную. В отсеке под раковиной, как обычно, находится небольшая аптечка. Девушка достает кейс, ставя его на табуретку, а сама забирается на краешек ванны и поднимает ногу, устраивая ступню рядом с лечебным чемоданчиком. Разворачивается, вполоборота промывая руки теплой водой, оставляет кран открытым и принимается за работу. Легко разрезает скальпелем штанину, — все равно эти брюки уже не спасти, — и оголяет испачканное в спёкшейся крови бедро. Бесполезная старая повязка летит в угол. Вот проклятье. Рана не слишком глубокая, но придется зашивать, иначе будет гноиться. Гин хватает медицинскую марлю и густо смачивает ее антисептиком, а потом протирает поврежденную зону, избавляя от внешней грязи. Тихо шипит из-за колющего пощипывания и роется в поисках бутылёчка со спиртом. Сквозь шум льющейся воды вдруг до слуха доносится щелчок дверного замка и шорох одежды. Видимо, пришел. — Гин? — спустя пару секунд слышится интересующийся хрипловатый голос. — Здесь, — отзывается она, не двигаясь с места. Ответом ей служит родное покашливание, доносящееся из коридора. Еще через минуту Гин боковым зрением видит фигуру Рюноске, застывшего на пороге комнаты. — Тебе помочь? — Подай спирт, — так и не найдя заветной баночки в ящике, просит девушка. Судя по всему, закончился, нужно будет докупить. Брат кивает, но даже пальцем не шевелит, чтобы отправиться на поиски. Гин терпеливо ждет, заранее откапывая упаковку с хирургическими нитками и вставляя их в изогнутую иглу. И тут же ей в плечо тычется что-то холодное. Она поворачивает голову, видя бутылку какого-то дешманского коньяка, которую ей протягивает черно-красное подобие ладони. Улыбаясь одними глазами, она забирает сосуд, благодарственно гладит лапку Расёмона и следит, как он убирается обратно в плащ Рюноске. Взгляд невольно цепляется за самого юношу, и от неожиданности Гин аж присвистывает. Ее чистюля-брат, который даже из самых кровавых стычек умудрялся выходить как из прачечной, ни разу не замарав ни одежду, ни лицо, сейчас выглядит… мягко говоря, не очень. Белый воротник весь в пыли, волосы сбиты и растрепаны, на щеке краснеют три мелких царапинки, а взгляд такой грузный-грузный. Тяжелее, нежели всегда. Что-то случилось? — Ты мрачнее, чем обычно, — лаконично высказывает она, нехотя делая глоток пойла. Это противно, но поможет стерпеть боль. — В чем дело? Давая юноше время на обдумывание ответа, она стискивает зубы, выливая часть алкоголя на бедро и проникает иглой в краешек ранения. Пальцы непроизвольно дергаются, но она дышит глубже, потому что боль вполне терпимая. Пока что. — Дазай-сан снова отправил нянчиться с тигром, — рычит Рюноске, явно недовольный этим обстоятельством. — Он ничерта не умеет. Мы почти пробрались в кабинет одной крысы из правительства, как этот неудачник чуть не спалил нас на ровном месте. Пришлось уноситься со всех ног. — Он морщит нос, брезгливо оглядывая себя в зеркале напротив. — Увижу его в следующий раз, клянусь, убью. — Не клянись в том, чего не сможешь выполнить, — произносит Гин, вдевая кончик нитки в петельку и затягивая узелок. Ну вот, первый шов готов. Причитания брата немного отвлекли от адских ощущений. — Знаешь же, что тебе не позволят. — Знаю. А жаль. — Рюноске все-таки подходит к раковине, стягивает плащ и принимается ополаскивать лицо. — Мне иногда кажется, что очередная вылазка с ним станет для меня последней. Гин хмыкает, но молчит. Лишь опускает взгляд и продолжает зашивать покрасневшую, но уже не кровоточащую плоть. Краем глаза замечает, как брат возится рядом, смывая с лица грязь и кровь. Когда половина швов уже наложена, она предусмотрительно пихает между зубов моток бинтов, чтобы от напряжения в челюсти случайно не откусить язык. Возня с раной не занимает много времени, и через пятнадцать минут последний узелок завязывается на аккуратно зашитой коже. Гин судорожно выдыхает от облегчения, выплевывая упаковку бинтов обратно. Рюноске все еще стоит перед раковиной, но его рубашка уже покоится на крышке корзины для белья, пока сам юноша сгорбился с перекинутым через плечо полотенцем и, оперевшись руками о края раковины, смотрит невидящим взглядом в зеркало. Гин тут же чувствует неладное. Нотки тревоги за брата быстро играют на натянутых нервах, невольно посылая мурашки по затылку. Физические ранения в их обиходе случаются на постоянной основе, и если это не смертельно, даже не вызывают должного беспокойства, — такая уж у них работа. Но то, как в родных серых глазах снова плещется смесь отвращения, страха и ненависти к себе, это нечто глубоко внутреннее, отличное от внешних травм. — Рю, — зовет она и ловит на себе вопросительный затуманенный взгляд. — Что с тобой? Рюноске несколько раз моргает, будто просыпаясь, и легко отпружинивает от раковины, разворачиваясь и опираясь о нее поясницей. — К тебе тот же вопрос, — выгибает бровь он. — Я засчитаю твою попытку перевести стрелки, — заявляет Гин, откидывая мешающуюся челку назад, — но не сейчас. В ответ слышится обреченный глубокий вдох, и девушка внутренне сглатывает, предчувствуя не самый легкий разговор. Она слегка похлопывает по бортику ванны рядом с собой, мол, присаживайся, и ждет, когда брат устроится в паре сантиметров от нее. — Рассказывай, — мягко произносит она, потрепав запястьем о его макушку. — Да все дело в этом… тигре, — хрипит брат, морщась на последнем слове. — Постоянно из колеи меня выбивает. — Но сегодня произошло что-то особенное? — догадывается девушка. Юноша поворачивает голову, утыкаясь взглядом в свои костяшки. — Произошло, — подтверждает он, — когда операция была закончена. Мы добрались до переулка с полученной инфой, я собирался уже отправиться обратно в офис, как он, этот шакал полосатый, взял и… обнял меня, — мученически рыча, брат падает лицом в ладони. Гин смотрит на него ошарашено. Даже как-то резко становится все равно на здравый смысл, когда она видит, как ее самый близкий человек, который одним своим взглядом вызывает у других несдерживаемый ужас, теперь пытается осознать проявление бесстрашной нежности в свою сторону. И от кого? От злейшего врага. — Хотел ударить со спины? Или подложить жучок? — озвучивает самые очевидные мысли девушка. — Да если бы. Я все проверил досконально — ничего. Просто жест доброй воли, — в воздухе буквально трещит от того, как работают его мозговые процессы. — Я сам в этом виноват. Размяк, стал меньше бить его, думал, у него хватит мозгов сохранять дистанцию. И вот оно что. — Почему тебя это так задело? Раньше ты не особо обращал на такое внимание. Отталкивал — и все. Рюноске снова издает утробный звук, слабо похожий на что-то человеческое. — В этом-то и проблема. Я не смог его оттолкнуть. — Он резко выпрямляется, скрещивая руки на груди и продолжая бесцветным шёпотом, — мне даже… не было так противно, как я думал. Я точно слабак. У Гин в голове громом взрываются петарды понимания. Она застывает с каменным выражением лица, молча переваривая полученную информацию и понимая, что никогда бы не подумала, что станет свидетельницей таких эмоций брата. Оба Акутагавы всегда славились холодной отстраненностью и молчаливой жестокостью, но мало кто видел иную сторону их личности. Порой были такие моменты, как сейчас, когда они могли поговорить друг с другом о чем угодно, потому что вряд ли в мире был еще хоть кто-то, кому они доверяли настолько сильно. Но тот факт, что кто-то умудрился растопить сердце Рюноске, а он и сам этого еще не понял, вводил в какой-то сюрреалистичный ступор. — Это не слабость, Рю, — едва сформулировав правильную мысль, тепло улыбается девушка. — Это — человечность. Чем меньше ты будешь обсасывать эти мысли, тем быстрее выкинешь из головы. Пусти эту ситуацию на самотёк, вот увидишь, скоро ты и думать о ней перестанешь. Позволь себе немного больше, чем обычно. От ее слов плечи брата плавно расслабляются. Он глубоко выдыхает, покашливая, и едва заметно кивает. А потом шуточно бодает сестру в плечо, прикрывая глаза. — Спасибо, Гин, — хрипит Рюноске и поднимается, — пойду оденусь. Гин, напоследок легонько шлёпая его по заднице под ворчливое «эй!», принимается собирать бинты, марли и инструменты обратно в чемоданчик. Полупустая бутылка алкоголя отправляется туда же, просто на всякий случай. Она закрывает дверную щеколду, быстро принимает душ и выскакивает из ванной на одной ноге. В ее комнате просторно и пахнет благовониями. Гин проходит мимо свернутого в углу футона прямо к небольшому шкафу с невысокой тумбой. Берет оттуда мягкую расческу и проводит ей по длинным волосам, выпрямляя и распутывая угольно-черные пряди. Потом сбрасывает темное махровое полотенце, в которое была обернута, и надевает свободную ночную рубашку. Приятная ткань холодит кожу, нежно обволакивая уставшее тело. Она прошлёпывает в коридор и отправляется в сторону кухни, желая попить воды и избавиться от сухой рези в горле. По пути кидает взгляд в гостиную и замечает там Рюноске. Он сидит в кресле, закинув ногу на ногу и читает книжку в старом потрёпанном переплете, смачивая кончики пальцев языком, и перелистывает страничку. На его стопах мило подёргиваются пушистые домашние тапочки с черными кошачьими ушками. Стараясь не отвлекать брата от его уютного занятия, девушка топает дальше. Перескакивает через порог, доходит до столешницы и наливает воду из кувшина в широкий стакан. На столе стоит заботливо приготовленный омлет с рисом. От тарелки все еще плавно поднимаются струйки пара, и Гин с удовольствием вдыхает запах вкусного горячего ужина. Вечер заканчивается вполне неплохо. *** Утро в мафии начинается не с кофе. Оно начинается в три часа дня с ароматного зеленого чая, паровых булочек и недолгой посиделки в гостиной на одном из верхних этажей головного офиса. Всю ночь Черные Ящерицы в компании некоторых пешек исполкома провели на объекте, охраняемом самим Мори Огаем, истребляя ненужный человеческий мусор, который решил покуситься на их территорию. Вернулись всей компанией только тогда, когда над горизонтом дребезжал рассвет, да так и завалились ночевать кто где. Гин отхватила себе больше всех: она заняла широкий кожаный диванчик, на котором отрубилась без задних ног сразу же, как только голова коснулась подлокотника. Тачихаре, вон, повезло намного меньше. Он всю ночь проворочался на ковре в обнимку с журнальным столиком. Разбудила их Хигучи, нахально вошедшая в комнату с диким скрипом двери, от которого очнулись все разом. Гин в ту же секунду захотелось придушить ее прямо здесь и сейчас, но запах свинины, доносящийся с подноса, поумерил ее пыл. Все-таки, кажется, девушка больше суток нормально не ела. И вот, она здесь, слушает ворчания старика Хироцу и попивает чай из низкой пиалы, пытаясь продрать глаза. Кончики пальцев случайно касаются недавно затянувшегося шрама на бедре. — Гин, — зовет ее Хигучи, неловко заводя руки за спину. Гин моргает и поднимает на нее глаза. — А… Акутагава-семпай сегодня не придет? Гин хмурится, пытаясь понять, при чем тут ее фамилия, а потом до нее доходит. Точно. В сонном мозгу тут же всплывают воспоминания вчерашнего вечера и очень торопливого Рюноске, который, получив от кого-то звонок, тут же смотался из квартиры. Только пятки сверкали. Лишь на пороге крикнул, что раньше, чем через сутки обратно не заявится. Несложно было догадаться, кто именно соизволил ему позвонить, потому что есть лишь один человек, приказам которого брат следует неукоснительно. — М-м, — мотает головой она, возвращаясь к завтраку-тире-обеду и не обращая внимания на разочарованный выдох, который следует после ее ответа. — К слову, Накахары-сана тоже сегодня не видно, — тяфкает с пола Тачихара, откидывая рыжую макушку на диван рядом с ногами Гин, — может, они вдвоем где-то затерялись? Акутагава пытается не обращать внимания на его вызывающую интонацию и натянутый наглый голосок, только коротко зыркая на него уничтожающим взглядом. — Прирежу. Тачихара нагло ухмыляется и возвращается в исходное положение, убирая голову с дивана. — Если эти двое и будут чем-то заниматься вместе в субботу днём, то только планом по похищению Дазая, — встревает в разговор Хироцу, набивая рот тестом. — А он тут при чем? — В один голос спрашивают Мичизу и Хигучи, на секунду обменявшись взглядами. — А вы не знаете? — в тон им отвечает старикан, поднимая брови. — Накахара от Дазая посылку получил. Вся мафия об этом со вчерашнего дня трещит. Хигучи, Гин и Тачихара безмолвно переглядываются. Парень пожимает плечами. — Я об этом ни сном, ни духом, — говорит он, медленно моргая. — Что в посылке-то было? — Сердце, — пожимает плечами Хироцу. Бедный Мичизу аж поперхнулся, чуть не выплюнув откушенный кусок булочки, а Хигучи прикрыла рот рукой. Гин даже не дернулась, лишь удивленно приподняла брови. Это метафора такая? — …Ч-человеческое? — после долгой паузы пропищала Хигучи. — Хуже, — оставаясь таким же невозмутимым, пробубнил главарь. — Собачье. Со встроенным моторчиком. Билось оно почти как настоящее. Глупо было бы спрашивать у одного из опаснейшего мафиози о том, откуда он знает, как выглядит реальное бьющееся сердце, поэтому оставалось поверить на слово. — Оригинально, — отозвался Тачихара. — Это жестоко! — Воскликнула Хигучи. — Вполне в их стиле, — пожал плечами Хироцу, отставляя чашку с чаем на столик. — Вы просто не застали время, когда Двойной Черный работали вместе в подростковом возрасте. Они так проявляют… симпатию. Все трое заходятся в легком смущенном кашле. Хигучи утыкает взгляд в пол, видимо, думая о чем-то своем, а Мичизу снова открывает рот, не унимаясь. — В таком случае, почему Накахара-сан ничего не предпринимает, раз между ними все так очевидно? — Эх вы, — глубокомысленно улыбается Хироцу, — дети, ничего еще не понимаете. Чуя ждет нормального признания от Дазая, а не этой клоунады. Повисает молчание. Гин протирает губы бумажной салфеткой, отбрасывает ее в пакетик для мусора и откидывается на спинку дивана, сложив руки на груди. — И почему всем так сдалось признание Дазая? — бубнит она себе под нос, поднимая темные глаза к потолку. До вечера никакой серьезной работы для ящеров больше не предвидится, поэтому главарь отпускает их по домам еще до наступления темноты. Все довольны таким раскладом, поэтому никто не сопротивляется, спокойно разбредаясь и обещая оставаться на связи, если вдруг понадобятся. Погода, как назло, отметает любые планы на прогулку под ясным солнышком, потому что к середине дня небо затягивает тучами, а когда Гин выходит на дорожный проспект, дождь уже льет как из ведра. Прохожие суетятся, доставая широкие зонты. А кто-то, как и она, прячется под крышами зданий. До дома она добирается, накинув капюшон плаща на голову и перебегая под козырьками лавок и торговых палаток. Окружающее пространство замыливается из-за воды, попадающей в глаза, но ей удается найти нужную дверь и провести по ней картой. В подъезд она заходит, уверенная в том, что сейчас как никогда смахивает на промокшую псину. Гин тычет на кнопку вызова лифта, но тот, зараза, не хочет ехать. Плюнув на него и решив, что подняться по лестнице будет быстрее, ловко преодолевает по две ступеньки до заветного пятого этажа. Оглядывает знакомые крашенные стены и деревянную дверь, попутно доставая ключ из кармана. Уже представляя, как завалится в квартиру, снимет намокшую тяжелую одежду и разнежится под теплым пледом, она сжимает ручку, чтобы войти, но ее останавливают голоса, приглушенные из-за преграды в виде двери. Замерев на миг, она припадает ухом к темному дереву, задерживая дыхание и прислушиваясь. «Так и будешь там стоять? — Произносит первый голос, в котором Гин безошибочно узнает Рюноске. — Только обувь сними. Не люблю, когда разводят грязь.» «Угу, как скажешь, — мычит кто-то, судя по четкости слов, стоящий чуть ближе к двери. Его интонация намного звонче и мягче, — а ничего, что я к тебе вот так заявляюсь?» «Ты же не в гости ко мне пришел. Обсохнешь и пойдешь восвояси, тигр.» «Ну ты прямо эталон гостеприимства.» — Обиженно бурчит собеседник. После слышится глухой стук, будто кто-то ударяется о нечто твердое. «Ты что-то вякнул?» — Рюноске становится почти не слышно. Видимо, он ушел в одну из комнат. «Ничего-ничего, — причитает второй юноша, голос которого постепенно тускнеет. — Я, кстати, подумал…» — и вовсе глушится хорошей шумоизоляцией. Гин отлетает от двери, воровато оглядываясь и подпрыгивая на подъездной плитке. Так, решает она, сегодня ей в квартире ну точно появляться не стоит. Она даже готова отбросить мысли о теплом футоне подальше, лишь бы не нарушить нечто, разрастающееся в ее брате. Да чтобы Рюноске хоть кого-либо когда-нибудь пускал на их личную территорию? Да не в жизни! Ей бы обеспокоиться о том, что первым, кого брат привел домой, оказался один из членов вражеской организации, но ей хватает такта и здравого смысла не усомниться в действиях Рю. Все же, не часто у него складываются какие-никакие отношения с людьми. Она быстренько и тихо, как мышка, спускается на один лестничный пролет ниже, останавливаясь у подоконника с несколькими цветочками в горшках. Уйти-то ей куда-то надо, только вот куда? Вариант с ночёвкой в порту приходит на ум сразу, но тут же отметается. Провести там остаток свободного дня никак не хочется. А учитывая то, что она пришла оттуда совсем недавно, ее возвращение может вызвать ненужные вопросы и подозрения. Не желая мучиться от бессмысленных размышлений, она просто достает из внутреннего кармана мобильник и заходит в список контактов. Палец удачно застывает над одним из номеров быстрого набора, и Гин победно щёлкает пальцами. Ну вот, решение нашлось само. Она нажимает кнопку вызова и прикладывает аппарат к уху. Трубку берут после третьего гудка. — Да, малышка, что такое? — глубокий голос, льющийся из динамика, звучит бодро и даже весело. — Накахара-сан, — улыбается Гин, невольно подхватывая чужое настроение на расстоянии. — У вас были какие-то планы на вечер? Слышится шуршание, механический треск на линии, а после все посторонние шумы стихают. — Я собирался пойти в клуб, но одно твое слово, и я все отменю. — Нет, стойте, — мотает головой она, зная, что Чуя все равно ее не видит. — Вообще-то, это именно то, что нужно. Можно с вами? — Да без вопросов, Гин-чан, я всегда рад твоей компании. Ты сейчас дома? — активное «угу» с ее стороны, — ну и отлично, я пошлю за тобой водителя. — Я бы и сама дошла… — Слышать ничего не хочу, не смей даже высовываться на улицу в такой ливень! Гин хочет сказать, что уже успела «высунуться», но вовремя прикусывает язык. — Хорошо, я буду ждать. — Отлично. И сбрасывает звонок. Телефон заходится нудным «пи-пи-пи» и затихает. Дождь за окном шумит, стукаясь каплями о стекло и стекая к карнизу. Гин двигает один цветок в сторону, освобождая себе место, и залезает на подоконник, обхватив колени обеими руками. Город из-за пелены воды совсем размытый, видно только внутренний двор и тяжелые тучи такого же цвета, как глаза Акутагавы. Меньше чем через семь минут на парковку въезжает черный тонированный внедорожник, один из тех, которыми чаще всего пользуются люди мафии. Гин спрыгивает на пол и легкой походкой быстро преодолевает оставшиеся четыре этажа. Когда она выныривает на улицу, к ней навстречу из автомобиля тут же выходит водитель в гражданской одежде с большим черным зонтом в руках. — Гин-сан, прошу, — кланяется водитель, накрывая девушку защитным куполом. Добежав до машины, Гин залезает на заднее сиденье, расслабляясь от нагретого воздуха в салоне и мягкой обивки кресел. Дорога до дома Чуи снова занимает не меньше десяти минут, хотя, по-хорошему, на общественном транспорте до него добираться минимум полтора часа. Мафия же обладает истинной магией, зная все потаённые закоулки этого города, из-за чего пути всегда ощутимо сокращаются. Дом Чуи встречает девушку роскошным фасадом и шикарным парком, раскинувшимся прямо во дворе. Это трехэтажный многоквартирник с каменными колоннами, окрашенными под мрамор, и большим количеством розовых кустов, высаженных вдоль дорожек. По одной из таких Гин в сопровождении водителя доходит до главного входа, раскрывает массивные дубовые двери и вплывает в коридор с шахматной черно-белой плиткой на полу. Здоровается с консьержем, шагая в сторону самой дальней стены, за одной из дверей которой живет ее друг. Водитель, откланявшись, смывается по лестнице наверх. Чуя уже стоит на пороге квартиры с белым полотенцем на голове, в синей растянутой кофте и с дружелюбной улыбкой на лице. По щеке стекает капелька воды. Похоже, он недавно вышел из душа. Гин слегка касается его плеча и падает в однобокое быстрое объятие. — Как же я рад тебя видеть, — произносит он, приглашающе ведя ладонью вглубь прихожей. Девушка отряхивается, скидывая ботинки в сторону. Нос щекочет запах сандалового геля для душа, которым Накахара пропах насквозь, и она неосознанно втягивает воздух глубже. В помещении промокшая одежда начинает ощутимо прилипать к телу, поэтому она стягивает с плеч плащ, который тут же подхватывают чужие тонкие руки. Чуя без слов вешает одежду на крючок, притаскивая ближе ручной обогреватель. — Мне нужен горячий душ и сухая одежда, — констатирует Гин, наступая на дорогой гладкий паркет. Чуя усмехается, проводит ладонями по влажным волосам. — Мой гардероб — твой гардероб, ты же знаешь, — напоминает он, попутно выдвигая ящик изящного бежевого комода, вытаскивает оттуда терракотовое вафельное полотенце и вручает его Гин в руки, кивая в сторону ванной комнаты. — Будь как дома. Девушка благодарно кивает, прошлёпывает в нужную комнату и защелкивает позолоченный шпингалет. Ванная, как и вся квартира Чуи, выполнена в европейском стиле, с настенным шкафчиком для умывальных принадлежностей, высокой стиральной машиной и голубой плиткой. В душевой кабине с матовым покрытием стёкол немного тесновато, но одному человеку поместиться в ней не составляет абсолютно никакого труда. Гин настраивает воду, крутит вентиль и откидывает голову, подставляя шею под сильный напор расслабляющих струй. Пар от воды тут же скапливается и оседает на гладкой стеклянной поверхности. Вторая дверь ванной ведет прямиком в комнату Чуи, поэтому, закончив и сгребя в охапку свою одежду, она выходит сразу в нее. Гин одета лишь в нижнее белье и обернута полотенцем, но Накахары, ожидаемо, в комнате нет. Он всегда оставляет подруге достаточно личного пространства в своей же квартире. Шкаф Чуи — настоящее орудие для пыток. Серьезно. Туда можно сажать людей, приказывать им найти любую конкретную вещь и знать наверняка, что больше они оттуда не выберутся. В таком огромном разнообразии тряпок и аксессуаров потеряться легче, чем на главной улице Токио. Даже есть целый отдельный ряд полок для шляп. Ужас. Не желая погрязнуть в этом море, Гин наугад сует руку и достает первый попавшийся кусок ткани. Это классическая белая футболка со вшитой на груди цепочкой, которая сидит на девушке, как влитая. У них с Чуей, на радость Гин и скрытое негодование Накахары, почти одинаковый размер одежды, чем Акутагава частенько пользуется, когда застревает в его квартире. Как сегодня, например. Таким же методом рандомной тычки она достает еще черные джинсы и вязаный кардиган, который накидывает на плечи, не застегивая пуговицы. Джинсы оказываются слегка коротковаты и открывают бледные щиколотки Гин, но об этом она, естественно, говорить Чуе не будет. В целях самосохранения. Чокер с серебряным крестом на шее она решает оставить. Быстренько выбегая из спальни и вешая мокрую одежду рядом со своим плащом, она застает Чую возле трельяжа с гребнем для волос в руках. Он уже успел приодеться в темно-бордовую рубашку, заправленную в блестящие кожаные брюки, закатать рукава до локтей и уложить волосы в привычные полукудри. Видимо, сделал все это, пока девушка занималась водными процедурами. — Ну прям выпускник старшей школы, — по-доброму саркастично комментирует его внешний вид Гин, подходя к ближе и вынимая из подставки фен, чтобы просушить голову. По всей видимости, это одна из супер дорогих профессиональных моделей, потому что он включается с тихим-тихим шумом, а вовсе не гудит, как обычные инструменты. — Ты тоже прекрасно выглядишь, — так же иронично напевает в ответ Чуя, поправляя расческой пробор в рыжих локонах. Они оба собираются достаточно быстро. Уже на выходе Гин на всякий пожарный засовывает пару клинков в ботинки, а Чуя накидывает шляпу на макушку. До нужного места их подвозит все тот же водитель, который и остается ждать их в машине на входе в клуб. Хотя, клубом назвать заведение, которое они посещают, трудновато. Они останавливаются в темном переулке, спускаются по бетонной лестнице под здание, проходят мимо охранников и оказываются в тускло освещенном подпольном помещении, которым заправляет один из отделов мафии. Здесь, под видом неофициальной обстановки, часто проворачиваются крупные сделки организации, но в обычные дни это — просто элитный ночной бар-ресторан. Здесь не так шумно, как в других заведениях подобного рода. Людей порядком меньше, музыка, хоть и громкая, не давит тяжелыми басами на барабанные перепонки, а качает, подстраивая под обстановку. Мафиози усаживаются за свободный столик у стены. Гин откидывается на красную бархатную обивку кресла, наблюдая за тем, как яркие блики цветомузыки отскакивают от беспорядочно двигающихся тел на танцполе. Становится жарко. Чуя двумя пальцами подзывает официантку и заказывает бокал Шато Петрюс. Гин, пользуясь своим сегодняшним положением, просит слабоалкогольный коктейль. — Опять какое-то ваше жутко дорогущее вино, — хмыкает она, когда работница уходит. — Оно стоит каждой йены. — Облизывая губы, отвечает Накахара и поправляет перчатку на запястье. — Пойми, алкоголем нужно не напиваться, а наслаждаться. Заказ ждать долго не приходится, его приносят в то же время, как диджей переключает песню. Молоденькая девушка с осветленным каре и пирсингом на губе ставит их напитки на столик и незаметно уходит, соблазнительно подмигнув Гин. — Надо же, только привёл ребёнка в бар, а её уже кадрят, — Чуя многозначительно зыркает в сторону ушедшей официантки, маленьким глотком потягивая вино. Гин резко краснеет, неловко улыбаясь, и заправляет прядь волос за ухо. — Не нужно так говорить, Накахара-сан, — смущенно произносит она, — иначе нам придется перейти к обсуждению ваших сердечных терзаний. Она упорно не хотела поднимать тему ситуации, о которой узнала сегодня утром от Хироцу, понимая, что Чуя, очевидно, пошел в клуб, чтобы развеяться и отдохнуть, а не обмусоливать неприятные воспоминания. Поэтому даже не пыталась разузнать о случившемся между ним и Дазаем, зная, что если друг захочет, то расскажет сам. Но сказанная фраза помогла быстро сбить пыл Чуи и побудить его перевести разговор в другое русло. Гин ужасно не любила, когда ее пытались смутить. — Лучше не надо, — раздраженно рычит он, привычно заводясь от одного только намека на упоминание того-о-ком-нельзя-говорить. Гин не возражает, присасываясь к своей коктейльной трубочке. Разговор плавно перетекает в обсуждение ничего и беседу ни о чем. Чуя канючит по поводу участившихся дождей, из-за которых его волосы вьются больше обычного. Гин откровенно посмеивается, когда он демонстрирует эту проблему наглядно, пытаясь убрать со лба назойливую кудряшку, и чуть не проливает на себя вино. Атмосфера вкупе с легким градусом спиртного расслабляет, компания хорошего друга заставляет чувствовать себя просто прекрасно, и Гин ни капли не жалеет, что решила позвонить именно ему. Она попутно отправляет Рюноске сообщение о том, что сегодня дома не появится. Пусть брат не волнуется. В какой-то момент Накахара, занятый рассказом о случае на работе, вдруг замолкает и, наклоняясь через столик, говорит громким шепотом. — Парень за стойкой поедает тебя глазами уже минут пять. Гин внутренне напрягается, бросая взгляд в то место, на которое указывает Чуя. Приглушенный свет позволяет разглядеть фигуру человека на барном стуле, явно обернутого лицом в сторону их столика, но вот чуткая интуиция Гин не дает ей ощутить взгляд конкретно на себе. — Может, не меня, а вас? — она складывает руки на груди, давая понять, что вполне допускает такой вариант. — Вот сейчас и узнаем, — спокойно отвечает Накахара, выпрямляясь, — он идет сюда. Гин внутренне чертыхается. Ну только непрошенных знакомств ей сегодня не хватало. Предмет их вынужденного обсуждения в несколько шагов преодолевает расстояние и, приторно улыбаясь, склоняется над головой Гин, подсовывая ей под нос стопку чего-то зеленого. У парня густые каштановые волосы и блестящие темные глаза. А еще он такой высокий, что, чтобы увидеть его лицо, девушке приходится нехило задрать голову. — Могу я угостить вас выпивкой? — Спрашивает у нее шпала. Гин покашливает, стараясь звучать как можно вежливее, понимая, что если этот человек станет настаивать на своей компании, не постесняется отрезать ему самое дорогое. — Простите, не знакомлюсь. Даже как-то жалко ему отказывать, лицо у него вполне симпатичное. Эх, был бы он женского пола, Гин бы еще подумала, а так… — Ну что ж вы так категорично… — Съеби, — перебивает его Чуя, сверкая льдом в голубых глазах, — не видишь, что ли, дама не одна. Лицо шпалы резко вытягивается, он понимающе оглядывает Чую и, извинившись, он покорно возвращается обратно. Тот, приканчивая остатки вина, хлопает в ладоши и тянет одну из них в сторону Гин. — Я устал. Пошли танцевать. Гин охотно берет его руку, и они вместе сливаются с толпой на танцполе. Возвращаются ночевать в квартиру Чуи полностью расслабленные, вымотанные и довольные. Накахара благородно отдает девушке свою кровать, сам завалившись на раскладном диване в зале. Наутро, вернувшись в собственный дом и встречаясь с ужасно сонным братом за чашкой крепкого чая, она мастерски делает вид, что не замечает неубранный запасной футон на полу в гостиной, который ночью явно не пустовал. *** — Ты опять не спал всю ночь? — Ага. — Снова приступы? — Ага. — Таблетки с вечера пил? — Ага. — А какие-нибудь другие слова знаешь? — Ага. — Тебя возбуждают розовые пингвины в очках? — Ага. — Расскажешь, откуда у тебя засос на щеке? — Аг… Что?! Какие еще пингвины? — То есть вопрос про засос тебя не смутил? — Аргх… Иди ты. — А ты, я вижу, уже сходил. Вот примерно так и закончился диалог между двумя Акутагавами, которые встретились посреди дня на кухне в здании Портовой мафии. Один — весь раздраженный, с опухшими глазами и мрачной аурой отмеривал по каплям суспензию от кашля в черную именную кружку, пока другая наскоро перекусывала мисо, усевшись на столешнице со скучающим видом. Но, как только Рюноске показался в поле зрения, взгляд Гин обеспокоенно метнулся на него. Тот был явно не в духе, хотя, казалось бы, довольно недвусмысленное розовато-пурпурное пятно на его скуле должно было быть причиной куда более приподнятого во всех смыслах настроение. Она хочет разузнать об этом поподробнее, но не успевает, потому что брат со скоростью убийцы оставляет сестру одну. Значит, они поговорят об этом позже. Ничего страшного. «Позже» наступает неожиданно скоро: всего через пару часов. Они возвращаются из порта домой в полнейшей тишине и, впервые за последние несколько недель, вместе. Гин отправляется мыть руки, когда краем уха слышит шевеление позади себя. — Поможешь? — спрашивает брат, бесцеремонно бросая ей в руки сине-зеленую упаковку, которую девушка ловит молниеносным движением руки. Он уже переоделся в домашнюю майку и просторные штаны. Стоит, смотрит на сестру хмурым, но открытым взглядом, и она просто не может отказать. Никогда не могла. Гин опускает глаза на свою руку, сжимающую картонную коробочку, и достает оттуда наполовину пустой тюбик с говорящей подписью «черный». Неизвестный никому факт об Акутагаве Рюноске номер тысяча четыреста девяносто два, который знает только Гин: по природе ее брат не брюнет. Его истинный цвет волос скрывается в грязно-белых кончиках на висках, которые абсолютно все окружающие считают высветленными прядями. Но нет. Чертовы гены сыграли так, что у одного из сиблингов с самого рождения были слишком белые волосы, чересчур бледная кожа и очень слабый иммунитет. Остальные дети, живущие вместе с братом и сестрой в тех трущобах и не заинтересованные ни в чем другом, кроме как в выживании, со временем начали обращать на это внимание. Дело в том, что ребенка с белоснежными волосами слишком легко заметить. Если его видели неподалеку от места, где происходила какая-то мелкая кража или бойня, все подозрения сразу же падали на нелюдимого мальчугана-бродяжку. Их соседям по несчастью такое внимание было элементарно невыгодно, так как из-за нахождения в непосредственной близости от такого странного ребенка, попасть могло и им. Рюноске в принципе никогда не пользовался у них и капелькой уважения, несмотря на то что всегда защищал их. Как и Гин, собственно, поэтому они всегда держались особняком. Но однажды Гин это просто надоело. Она долго пыталась понять, как сможет помочь брату не испытывать настолько сильное отторжение общества, и в один вечер нашла решение. Потянула Рюноске за собой к местному ларьку, владелец которого особой внимательностью не отличался, приказала брату отвлечь его, пока сама незаметно своровала несколько булочек и, самое главное, дешёвую упаковку черной краски для волос. Краски немного не хватило. Совсем чуть-чуть, ровно настолько, что кончики передних прядей оказались не затронуты, но Рюноске, кажется, было вовсе плевать на такую мелочь. Он оглядывал свое отражение в грязной луже на полу заброшки так долго, что Гин уже успела испугаться, что у того в голове что-то перемкнуло. И в итоге, спустя некоторое время, тот молча отвернулся к стене и скрутился в маленький комок, не сказав ни слова. Даже не поменяв выражение лица. Но после этого случая каждые пару месяцев стыдливо просил повторить процедуру, потому что корни слишком отрастали и резко контрастировали с основным цветом. И всегда, при любых обстоятельствах, просил не трогать кончики на висках. Прошло много лет, но кое-что до сих пор так и не изменилось. «Это отсутствие пигмента меланина в организме. Простыми словами, альбинизм.» — ответил врач в Порту на уклончивый вопрос маленькой девочки о том, бывает ли такое, что люди рождаются совсем-совсем белые. И никто, кроме нее не догадывается и никогда не узнает о маленьком секрете известного пса Портовой мафии. — Помогу. Садись, — Гин кивает на табуретку в ногах, вытирая ладони пушистым полотенцем для рук. Рюноске ловко плюхается на стульчик, откидываясь головой на живот сестры. Она достает из коробочки использованные резиновые перчатки и, шелестя, натягивает их на обе кисти. Глаза брата доверительно закрываются, краска из тюбика выдавливается прямо ему на затылок, а быстрые пальцы принимаются аккуратно растирать ее по проборам. Гин слегка прищуривается, замечая тонкие-тонкие белёсые отросшие корни, которые стали бы заметны окружающим только через пару недель. Все-таки почти месяц прошел с их последней окраски. Она не наносит массу на все волосы, ограничиваясь исключительно основаниями прядей, мягко проходясь за висками и оттягивая в сторону готовые участки. Когда Гин доходит до затылка, то против воли замечает то, что, кажется, видеть не должна была. За тонкой тканью майки, чутка съехавшей с шеи, на остром выступе плечевого сустава красуется смачный фиолетово-багряный синяк округлой формы. Девушка неловко замирает, впиваясь взглядом в эдакую невиданную ранее картину. Казалось бы, чего такого, — взрослый двадцатилетний парень вполне может иметь засосы на теле. И правда, может. Только если этот взрослый двадцатилетний парень не ее брат. Мафия — это то место, где все его члены рано лишаются сексуальной девственности. Гин сама в первый раз занялась сексом, едва ей исполнилось шестнадцать, и, если честно, уже даже смутно помнит, с кем. Вроде, ту девушку уже давно прихлопнули на каком-то задании, но не суть. Рюноске же был другим. Всегда. Они не особо обсуждали такие щепетильные темы, но Гин была на все сто два процента уверена, что он ни разу ни на кого не заглядывался в этом плане. Ему просто было не до того. Он был слишком занят тренировками и совершенствованием своей убийственной способности. Вспоминая нестандартные методы воспитания его наставника, в девушке невольно рождается желание расквасить кое-кому смазливую бинтованную морду. Она смотрит на вполне очевидную нехилую отметину на теле брата и непрошенное беспокойство слегка оцарапывает пальцы. Ощутимо ущипнув его за место засоса, Гин как бы между прочим спрашивает: — Надеюсь, ты знаешь, что такое контрацепция? Рюноске оборачивается на нее с грозным непонимающим видом. — Что ты сказала? — Конт-ра-цеп-ци-я, — по слогам повторяет она, поворачивая голову брата обратно. — Когда в следующих раз решишь потрахаться, заскочи в аптеку и попроси эту штуку. — Я не тр-, — он осекается, — ничего такого не было! — Тогда откуда на тебе эти победные узоры? — Ничего. Не. Было. — Отчеканивает Рюноске, в защитном жесте складывая руки на груди. — И почему же? Юноша слегка сгорбливает спину, агрессивно бубня себе под нос. — Я не захотел. Вот и все. Повисает многозначительная тишина. Гин понимающе вздыхает, постепенно возвращаясь к своему незаконченному делу, и попутно подушечками пальцев мягко массажирует затылок брата. — И, скорее всего, не захочу. — Так же резко заканчивает брат. Гин хмурит брови. — В каком смысле? — В прямом. Мне… мне не так противно — даже, наверное, совсем не противно — делать такие вещи с другим человеком, но когда дело доходит до чего-то большего… я не могу. — Какие «такие» вещи, Рю? — Поцелуи, касания. Везде. Это хорошо, но, понимаешь, я не чувствую какого-либо влечения в… том плане. Я не испытываю желания или отвращения, просто… ничего. До Гин вдруг доходит, о чем говорит Рюноске, и она слабо улыбается, незаметно поглаживая его по голове. Возможно, он этого не показывает, но он явно только что поделился с ней тем, что беспокоило его уже некоторое время. — Рю, это нормально, — успокаивает она. — Некоторые люди просто не нуждаются в сексе. От этого ты более странным не становишься. — Но что если другой человек нуждается? — Ровным голосом спрашивает брат, и, если бы не на секунду дрогнувший голос, Гин бы поверила в его напускное спокойствие. Надо же, один из опаснейших преступников всей Йокогамы боится не удовлетворить своего (не-)сексуального партнера. — Думаю, вам стоит об этом для начала поговорить, — Гин заканчивает с работой, сбрасывая грязные перчатки в раковину и начиная обматывать вокруг макушки брата фольгу. — А там уже решать, исходя из вашего соглашения. В любом случае, не думаю, что твой Тигр настолько глуп, чтобы бросать тебя из-за такой мелочи. Рюноске аж вскакивает, с распахнутыми уязвленными глазами уставившись на нее. В шапочке из фольги он выглядит донельзя комично. — Откуда ты.?! — Он спотыкается о собственный язык, окончательно разрушая все возможные сомнения. — С чего ты решила, что это гребаный Тигр?! — А ты мне разве не рассказывал.? Нет? Ну, тогда ты прямо сейчас сознался, они-чан, — звонко смеется девушка, в один прыжок покидая ванную комнату, которая уже стала их личным местом откровений. *** На главных улицах Йокогамы всегда жарко и пахнет дорожной пылью, смешанной с ароматами многочисленных кофеин и цветочных магазинчиков. Гин, мирно прогуливаясь по широкому гладко уложенному тротуару, наблюдает за черным бездомным котом, крепко жмущемуся к облезлой рыжей собаке в узеньком переулке. Дворняга жалобно поскуливает, ее костлявые лапы сложены возле болезненно выпирающих ребер, о которые котяра трётся наполовину откушенным ухом. Был бы рядом с ней Чуя — разревелся бы от подобного вида. Но сама девушка не лучше, думает она, когда забегает в круглосуточный супермаркет, чтобы схватить с полки несколько пакетиков корма для животных и двойную мисочку. Она почти не дышит, когда воровато на цыпочках подбирается к темному углу, аккуратно двигая миску с едой к дворовым друзьям по несчастью и оставляя ее на достаточно близком расстоянии, чтобы не спугнуть. Кошак первый чувствует запах и подрывается с места, принюхиваясь и хищно вгрызаясь в кусочки мяса. Он хватает их так остервенело, прижимая обрубки ушей к голове, что у Гин в груди невольно вспыхивает ощущение жалости и дежавю. Продолжая есть, животинка передней лапой одновременно подтягивает алюминиевую посудину к парализованному псу, который отчаянно пытается пошевелить ослабшей конечностью. Возможно, им недолго осталось жаться друг к другу под крышами многоэтажных домов, но они продолжают так цепляться за жизнь. Побольше, чем некоторые люди. Гин быстро встает с корточек, отряхивая полы повседневного платья, и разворачивается на месте, планируя дальше идти туда, куда шла. Но не тут-то было. Стоит ей устремить свой взор на противоположную сторону улицы, как ее глазам предстает не менее занимательная парочка. Среди несущейся куда-то толпы, рядом с выездной кофейной лавкой, стоят двое. Паренёк в черной длиннющей толстовке и тяжелых шипованых берцах, отдаленно смахивающий на неформала, общается с продавцом за стойкой. Ему на ухо что-то говорит другой юноша в удлиненных шортах с подтяжками, белой рубашке и откинутым на плечо галстуком. Будь Гин простым прохожим, подумала бы, что это свидание. Но, безошибочно узнавая в двух контрастирующих фигурах своего самого родного человека и его злейшего врага, даже не сомневается. Она знает: это и есть свидание. Она хочет быстрее смыться, не желая нарушать личное пространство брата, но из-за неожиданности слишком долго мешкает. Сквозь проезжающие мимо автомобили на нее ошарашенно глядят две пары глаз. Рюноске замирает с двумя коричневыми стаканчиками в руках. Гин понимает, что профукала любые способы скрыться тогда, когда Накаджима Ацуши неловко машет ей рукой. Нарушая абсолютно все правила дорожного движения, она в мгновение ока оказывается за спинами парней, закидывая локти им на плечи. — Так вот как ты проводишь свой единственный выходной? — хитро прищуривается Гин, глядя на краснющие уши брата, едва видимые за угольной копной. — Как ты здесь оказалась?! — испуганно, но не враждебно пищит Ацуши прямо ей в ухо. — И тебе доброе утро. — Доброе… Непривычно видеть тебя, не пытающейся кого-то убить. Гин шипит, прикладывая палец к его рту. — Чшш! Мы в общественном месте, следи за языком. — Точно! Я совсем забыл о конспирации. — Ай-яй-яй, — она медленно поворачивается обратно к брату, — Рю, и как вы только с таким болтливым парнишкой умудрились скрыть все в тайне? Рю? Ее брат, кажется, где-то сломался. Замер с распахнутыми глазами, уставился в одну точку и крепко-накрепко сжимает в свободной руке подставку для кофе, который, бедненький, уже норовит расплескаться из-за того, как дрожат руки Рюноске. Гин крепче стискивает его плечо. — Расслабься ты, — ободряюще произносит она, похлопывая его по щеке. Юноша плавно отмирает, хлопая на девушку совиными глазками. — С тобой расслабишься. — Я унесу ваш секрет с собой в могилу, если ты согласишься прогуляться вместе и дашь нормально познакомиться с твоим парнем. Конечно, она блефует. Она ни за что не выдала бы и лишнего слова относительно брата. К тому же, пока между Агентством и мафией существует шаткий договор о перемирии, члены обеих организаций могут поступать друг с другом как угодно, если это не вредит городу или самим участникам. Сейчас Гин просто рада, наконец, впервые за последние несколько лет, увидеть теплую полуулыбку на лице Рюноске, которая расцветает как-то машинально, когда он смотрит на то, как человек-тигр отвечает на отвлечённые расспросы девушки о каких-то неважных мелочах. Сегодня они свободны, словно одуванчики в потоке утреннего бриза. И не важно, что будет завтра. *** Предательство Тачихары становится крайней каплей в море нескончаемого бесповоротного пиздеца. Этот надоедливый прилипала, так и нарывающийся на расквашенную морду, никогда не вызывал у Гин каких-либо теплых чувств, но в плане боевой поддержки на него всегда можно было положиться. Осознание, что этот человек оказался одним из Ищеек, больно царапает внутренности, подрывая и без того связанный там тугой узел тревоги и предчувствия, что худшее только впереди. Договор о перемирии с ВДА в шаге от полного краха, правительство спустило на Агентство своих цепных псов, но расхлебывать все, как обычно, нужно членам мафии. Она не знает, какое условие выдвинул босс за услугу в помощи детективам, но надеется, что это стоит тех потраченных людей и боевых сил. Грузные мысли давят на ее плечи, пока она поднимается на пресловутый пятый этаж по сырой каменной лестнице. Воздух вокруг совершенно обычный, но легкие агрессивно отказываются его принимать. Возле двери ее квартиры, скрючившись на лестничной площадке, поджидает весьма неожиданный гость. Уснул? Гин тыльной стороной ножа похлопывает его по плечу, и чуть не отскакивает от того, как резко поднимается голова парня. Накаджима распрямляется, открывая черный тканевый сверток, в который так отчаянно вцепился. Девушка хочет что-то сказать, но от взгляда на красное лицо Тигра и бесформенный кокон в его руках, слова превращаются в толстый комок, застревающий прямо поперек глотки. Они ничего не говорят бесконечно длинную минуту в жестком холоде подъездных стен. Минуту, за которую убийственной волной накатывает безмолвное понимание, словно цунами сметающее все на своем пути. Слышится глубокий вдох. — Он погиб, как герой. Слова, разжижающие и без того донельзя тяжелый воздух. Клинок, врезающийся в окровавленную плоть. Она не замечает, как руки принимают протянутый ей грязный свернутый плащ. Вещь, являющаяся неизменным продолжением владельца. Бывшего владельца. — Думаю, он должен быть у тебя. Гин слепо смотрит вперед, а перед глазами только паутина. Чужой голос врывается маленькими толчками, заставляющими море выйти из берега. — Я пойду. Не думаю, что нам теперь безопасно находиться рядом. Слышится шарканье по половой плитке. Тяжелые шаги, эхом отражающиеся в пустом помещении. За углом скрывается белая сгорбленная фигура. Гин не помнит, как вошла в квартиру и упала на твердый кафельный пол в ванной. Не помнит, как за несколько глотков осушила когда-то оставленную там бутылку алкоголя, лакая горькую жидкость и не чувствуя вкуса вовсе. Помнит лишь, как упала на колени, крепко стиснув ладонями плотную ткань плаща, ощущая, как он перекрывает доступ к кислороду. Тренч пах терпким лекарством от кашля. Ржавчиной. Кошачьей шерстью. Пылью. И полной уверенностью в том, что Акутагава Рюноске не мог умереть так просто.