Мгновение неодиночества

Внутри Альбедо узко и тесно почти до боли — Кэйа притирается ближе, толкается бедрами вперед, своим членом чувствуя член Дилюка. Альбедо дрожит и стонет, нанизанный на них, как бабочка на булавку, но не пытается соскочить — ждет, привыкает, пока станет приятно, потому что знает — приятно станет. Не впервой ведь. Кэйа гладит его спину, касается подушечками пальцев разлета лопаток, пересчитывает выступающие позвонки, соединяет в созвездия россыпь родинок — попытка Рейндоттир очеловечить его еще сильнее. Альбедо тем временем прижимается к Дилюку, уткнувшись ему в шею, что-то бормочет, но Кэйа не слышит за шумом крови в ушах. Он вообще ничего не слышит — и не видит ничего, кроме Альбедо, зажатого между ними с Дилюком, распластанного на его теле и такого открытого, что внутри все сжимается от странной, почти болезненной нежности. Дилюк тоже гладит Альбедо — скользит пальцами по ребрам, проводит ладонями по плечам, сжимает руки на талии. Они с Кэйей в этом похожи — в своей любви к Альбедо и желании сделать ему так хорошо, чтобы тот лишился слов, чтобы глаза влажно блестели от переизбытка эмоций, чтобы губы горели от поцелуев и ласк. Чтобы все его тело перестало напоминать хрупкий, безжизненный мел, а превратилось в тягучую, податливую глину. Поэтому они доводят его вот так — губами и пальцами, в четыре руки и два члена. Шепчут ему что-то том, какой Альбедо красивый и замечательный, как им нравится видеть, что он не пытается скрыть свое удовольствие, как им повезло, что Альбедо — такой. И в этом «такой» — миллион дополнительных смыслов, оттенков, чувств и признаний, которые остаются непроизнесенными. Дилюк вскидывает бедра — Альбедо рывком выгибается, прижимаясь спиной к груди Кэйи, двигается и насаживается глубже. Комната тонет в стонах, и не разобрать, где чей, и в этом нет ни смысла, ни толка — это не имеет значения, потому что важно лишь то, что они сейчас вместе, и Альбедо доверяет им, с упоением позволяя двигаться внутри. Кэйа теряется в звуках и ощущениях, Кэйа теряется в нежности, что они делят на троих, и он накрывает ладонь Альбедо своей и прижимает ее к ладони Дилюка, сплетая пальцы, покрывает поцелуями плечи Альбедо, рассыпая по коже ласку, словно звездную пыль. И голова кружится, кружится, кружится, когда Кэйа сам толкается вперед, преодолевая давление и узость, когда слышит, как Дилюк хрипло выдыхает, когда видит, как Альбедо снова падает на Дилюка, а тот беспорядочно целует его лицо: щеки, губы, брови — все, до чего может дотянуться. Кэйе хочется навсегда замереть в этом моменте. И когда Дилюк тянется к нему, проводит пальцами по щеке, едва задевая шрам на глазу, Кэйа понимает, что он в своем желании не одинок.