Верный долгу

Денерим снова бурлит жизнью: кричит на разные акценты голосами уличных торговцев, стучит тяжёлыми молотами кузнецов-гномов и лениво ворочает пёстрой толпой спешащих через рыночную площадь горожан. Но Десариа упорно не может отделаться от грызущего её изнутри чувства опасности. Расслабить до боли напряжённые мышцы не помогают ни непривычно улыбчивые прохожие, ни сладкий запах свежей сдобы, ни даже весёлая трель, вылетающая из-под ловких пальцев бродячего музыканта. Как эльфийка ни старается, она по-прежнему видит эти улицы залитыми кровью, пропахшими горьким дымом с примесью смерти и наполненными оглушительным звоном стали. Долийка так и не привыкла к городам шемленов, состоящим из мёртвого камня, напыщенности и притворства. Но Денерим вызывает у неё особенно гнетущие чувства, усиливающиеся с каждой ступенькой, приближающей её к форту Драккон. Десариа предпочла бы и вовсе никогда сюда не возвращаться, если бы не личное приглашение короля Алистера. И жгучее желание вновь увидеть Курта. Эльфийка тепло улыбается воспоминаниям: при первой встрече исполосованное шрамами лицо хмурого Серого Стража заставило её оторопеть. Ещё больше испугало бесстрастное спокойствие, с которым он во время ритуала протягивал рекрутам чашу оскверненной крови, а после смотрел, как они умирают. С трудом разомкнув веки, всё ещё оглушённая болью и жгучей вибрацией, звучащей в костях, Десариа услышала хриплый, с нотками облегчения голос: – Добро пожаловать, сестра. Стальные, до краёв наполненные болью глаза Курта стали первым, что эльфийка увидела в своей новой, до жути пугающей её жизни. И жизнь эта не преминула тут же швырнуть её в гущу сражения. – Опусти капюшон пониже, а то из-за твоих белых волос нас сразу заметят, – бросил ей Курт, не отрывая напряжённого взгляда от башни Ишала, зловещим шипом возвышающейся над Остагаром. – Надеюсь, Дункан тебя не только за красивую мордашку в рекруты взял, и в бою от тебя будет толк, Зелень. Махариэль взбесила даже не насмешка в его голосе, а издевательство над священной вязью её зелёного валласлин. – Многие шемлены, пришедшие в Бресилиан, не возвратились, повстречавшись там с моими стрелами, – гордо заявила Десариа и, бесстрашно подойдя вплотную к Стажу, что был на голову её выше, добавила с хищным шипением, – особенно те, кто неуважительно относились к культуре моего народа. Брови Курта оставались сурово нахмурены, но на пересечённых кривым шрамом губах промелькнула ухмылка. – Что ж, если твои стрелы так же смертоносны, как и угрозы, то у нас есть шансы пережить этот бой, охотница Андруил. Махариэль смотрела на удаляющийся широкоплечий силуэт с распахнутым от изумления ртом. Эльфийка пообещала себе после битвы обязательно выяснить, откуда этому шемлену известно значение её валласлин. Но захвативший их после Остагара безумный водоворот событий не оставлял в лёгких Десарии воздуха даже на спокойный вздох. Её раздирали страх, сомнения и злость, в то время как Курт оставался непоколебимым, что злило эльфийку ещё больше. Порой ей казалось, что этот шемлен высечен из камня. – Кошмары мучают? – глубокий голос прозвучал заботливо, но отсветы костра делали лицо Курта зловещим, будто явившимся следом за ней из жуткого, покрывшего всё тело испариной, сна. – Живот крутит. Должно быть, из-за твоей чудовищной стряпни, – огрызнулась Десариа и крепко сцепила подрагивающие руки, не желая показывать слабость. Курт лишь сдержанно ухмыльнулся в ответ на грубость и протянул эльфийке флягу. – Скорее, из-за того, что ты выпила крови порождений тьмы. Все носящие в себе скверну слышат голос Архидемона – это он не даёт тебе спать. Со временем ты привыкнешь, а пока глотни немного – алкоголь помогает притупить чувства. – Есть ещё приятные сюрпризы, о которых ты мне забыл рассказать? – буравя Курта недовольным взглядом, процедила Десариа. – Их будет ещё много, Зелень. Ты избрала тяжёлый путь, но… – Я ничего не избирала! – не сдержавшись, выпалила эльфийка. – Мне не оставили никакого выбора! Да и кто может выбрать подобную жизнь по доброй воле? – Я выбрал, – горечь мужского голоса заставила Десарию умолкнуть. – Поверь, бывают кошмары и похуже – те, что не прекращаются, даже когда ты открываешь глаза. Десарию всю жизнь учили не доверять шемленам. И потому отношения с хмурым Стражем долго оставались напряжёнными, а спокойствие у лагерного костра постоянно нарушалось звуками их ссор. Но чем дольше Махариэль сражалась плечом к плечу с Куртом, тем отчётливее ощущала приятное чувство уверенности. Уверенности, что отныне она не одна в этом огромном мире и рядом есть тот, кто готов отчаянно её защищать – хоть от озлобленных разбойников, хоть от чудовищно смердящих гарлоков. Безжалостный в бою, на привале Курт с трогательной нежностью перевязывал раны их воинственному мабари. Остальным же членам их отряда доставалось от Стража куда меньше дружелюбия. Стен уважительно называл его базалит-ан, и порой они вели странные, немногословные беседы. Зеврана Курт на дух не переносил, что, впрочем, лишь забавляло антиванца и служило поводом для его язвительных замечаний. Морриган, как и со всеми остальными, общалась с Куртом холодно и отстранённо, что вполне устраивало обоих. Приятельские отношения Стражу удалось наладить лишь с Лелианой, которая с печалью утверждала, что чувствует тяжкое бремя на его израненной душе. Вот только ни бременем, ни историей своей жизни Курт делиться ни с кем не желал. До одной, отпечатавшейся в памяти Десарии до мельчайших деталей, ночи. Дикий вой, вспоровший ночную тишину, застал их отряд врасплох. В ушах звенело, голова болезненно пульсировала, а кости будто выламывало из тела. Десариа, превозмогая боль, буквально на ощупь нашла свой лук и колчан. Но не успела эльфийка подняться, как тощая тень, выскользнувшая из тьмы, ударила её костлявой лапой с огромными когтями. Обтянутая чёрной разлагающейся кожей морда склонилась над Десарией и распахнула полную острых зубов пасть. Тягучие капли зеленой слюны упали на доспех – чудовище предвидело вкусную трапезу. Вдруг остроухая голова твари отлетела в сторону, орошая землю черными каплями крови. – Зелень, ты цела? – в тёмном силуэте Курта невозможно было разглядеть лица, но голос звучал взволнованно, а остриё меча поблёскивало влагой. Быстро придя в себя, Махариэль встала спиной к спине с Лелианой и принялась пускать свистящие стрелы в то, что некогда было её сородичами, а теперь звалось шарлоками и пыталось разорвать весь их отряд. Стэн ворвался в бой словно бык, выскочив из распоротой его же мечом палатки. Зевран извивался угрём, уворачиваясь от смертоносных ударов когтей, и оставлял за собой кровавую дорожку из вскрытых глоток. Морриган, не успевшая восстановить магические силы после недавней стычки с гарлоками, старалась держаться поодаль, лишь изредка спуская с пальцев ярко-фиолетовые молнии. Десариа вновь отпустила тетиву, и за спиной у Курта рухнул готовящийся к прыжку шарлок. Эльфийка поймала благодарный взгляд Стража прежде, чем он начал новую смертельную пляску стали и когтей. Его двуручный меч выписывал изящные пируэты с легкостью пера, щедро украшая тела противников кровавыми мазками. Десариа вновь бегло окинула взглядом их разорённую стоянку: распластанные по поляне шарлоки издавали предсмертные повизгивания, а все соратники твёрдо стояли на ногах. Она уже нашёптывала благодарность Андруил, когда заметила его между деревьев. Руки эльфийки дрогнули от колючего холодка, разлившегося по спине. Она сорвалась с места, без раздумий устремляясь в темноту, не замечала ветвей, бьющих её по лицу и басистых окриков, доносившихся сквозь грохочущие удары сердца. Эльфийка уже была готова принять увиденное за дурное видение, когда за очередным валуном обнаружила обхватившего себя иссохшими, словно сухие ветви, руками эльфа. Неумолимо тянущаяся к нему Десариа дрожала от тошнотворного предчувствия. – Тамлен, – тихо с настойчивой надеждой позвала она. Он обернулся, и эльфийка не смогла сдержать отчаянного всхлипа. Облысевшую голову покрывала гниющая темная плоть, местами разошедшаяся от кровавых язв, но всё ещё хранившая узор знакомого валласлин. Тёплое золото глаз потухло, затянувшись безжизненной пеленой. – Тамлен, – вновь повторила она сквозь слёзы. – Не смотри, – шипящий голос звучал незнакомо. – Не смотри на меня, lethallan. Уходи. – Нет! Я… я помогу тебе. – Не хочу тебе навредить, – надрывно простонал он. – Но этот зов… в моей голове… Слова переросли в мученический крик. Он сжал голову руками, пальцы на которых оканчивались теперь длинными когтями. – Зелень! Отойди от него! Она не слышала его шагов, и потому слова, прозвучавшие словно приказ, заставили затравленно оглянуться. Страж с нескрываемым отвращением смотрел на Тамлена и уже занёс меч. – Нет! Курт, не трогай. Я знаю его. Это мой… – Ma vhenan, прошу… убей меня, – слова уже с трудом распознавались в зверином рычании. Курт, не опуская клинка, произнёс неожиданно смягчившимся тоном: – Десариа… Того, кого ты знала… его уже нет. Скверна поглотила его. Мне жаль, но мы не в силах помочь. Она продолжала упрямо мотать головой, уже не находя сил для слов, в то время как дрожащая от рыданий рука доставала кинжал. – Прости, Emma lath… Всегда… любил тебя… Сквозь пелену слез, наполнивших её глаза, Махариэль вновь видела задорно смеющегося Тамлена с непослушно падающими на лоб каштановыми прядями. Видела того, с кем росла, разделяя всё самое сокровенное и безумное, что приходило ей в голову. Того, кто впервые вложил в её руку лук, а после ободряюще сжимал эту же руку, пока ей наносили валаслин. Того, кто был ей братом. Возможно… даже больше, чем братом. – Ma'arlath, – выдохнула Десариа, приставляя кинжал к его груди. Почему она не сказала ему этого раньше? Руки дрожали. Она всё силилась уловить в его взгляде знакомый свет, как вдруг существо, уже едва ли похожее на Тамлена, зарычало, обнажая ряд острых зубов. Эльфийка напряглась, но рука по прежнему отказывалась шевелиться. – Не нужно, – эльфийка ощутила тяжесть латной перчатки на своём плече. – Я сам. Отвернись. Десариа не помнила, как оказалась на берегу озера, где с силой вонзая ногти в липкую грязь, остервенело швыряла камни в черную гладь воды, пытаясь хоть как-то нарушить ночной покой. Но хотелось ей большего. Хотелось кромсать и бить, вонзить в кого-нибудь зубы и залить кровью землю. Оставить от этого леса, продолжающего спокойно жить дальше, лишь пожарище, подобное тому, что сейчас чернело у неё в груди. – Не стоит сейчас бродить одной – рядом могут быть ещё шарлоки. Сдержанный голос Курта ещё сильнее раздул костёр её злости. Она обернулась, чувствуя жгучее желание запустить сжатым в грязных пальцах камнем прямо в его бесстрастную рожу, но тут Страж вновь заговорил: – Слушай, я… Демоны! Не силён я в таких разговорах, Зелень. Знаешь, жаль, Дункана здесь нет – он всегда умел найти правильные слова, даже в самый поганый момент. – Жаль?! Да если бы не Дункан и его проклятые слова… Я ведь хотела вернуться в развалины! Я могла спасти Тамлена! Лично мне жаль, что шарлоки не сожрали Дункана прежде, чем он явился в мой клан и уничтожил всё, что было мне дорого! Звенящие от злости слова растворились в тишине, нарушаемой лишь неуместно весёлым кваканьем лягушек. Курт сделал несколько глубоких вдохов, прежде чем заговорить: – Я понимаю твой гнев, но ты несправедлива к Дункану. Ты совсем его не знала. Он лишь пытался уберечь тебя от того, что произошло сегодня. Поверь, если бы для твоего друга была хоть малейшая надежда – он бы не задумываясь рискнул собой, чтобы спасти его. – Тебе-то откуда знать? – Однажды он не побоялся рискнуть жизнью, чтобы спасти меня из настоящей бездны, – будто борясь с собой, произнёс Курт, и тяжесть этой борьбы ярко отразилась на его исполосованном лице. Камень выскользнул из обмякших пальцев Десарии и беззвучно упал на песок. Она продолжала молча смотреть на Стража, не решаясь подталкивать его к явно болезненному шагу. Курт отвёл взгляд, а затем и вовсе отвернулся, усевшись на рассохшийся, покрытый шапкой мха пень, и принялся ковырять веткой влажный песок. Десариа уже хотела было оставить его одного, когда Страж вдруг тихо заговорил: – Дункан нашёл меня в тренировочном военном лагере, где Логейн готовил секретные полки для неизбежной, по его словам, войны с Орлеем. Полки с особой подготовкой. И после его подготовки… – тут он резко втянул носом воздух и окружающая их тишина лопнула треском ломающейся древесины. – В общем, в тот момент я считал себя уже конченым человеком, но Дункану удалось что-то во мне разглядеть. Он был первым в моей жизни, кто проявил обо мне заботу. Мы много беседовали и даже тренировались вместе, и каким-то, до сих пор мне неведомым образом он смог заставить меня вновь чувствовать себя живым. Перед уходом он предложил мне вступить в Орден, без прикрас расписав всё, что мне предстоит пережить, если я решусь стать Серым Стражем. Я согласился не раздумывая, хоть и не верил, что нас выпустят живыми с той заставы. Но даже Логейн не осмелился оспорить Право Призыва. Не перестаю думать, что это могло быть одной из причин его предательства. Одной из причин… смерти Дункана. Ощутив неприятный укол вины, Десариа аккуратно присела рядом со Стражем, настойчиво ловя его напряженный взгляд. – Прости за мои слова. Я сожалею, что он погиб. – Дункан был лучшим из людей, что я знал. И после Остагара… Если бы не ты, Зелень… – уголок рта, искривлённый шрамом слегка приподнялся, а шершавые пальцы несмело коснулись её запястья. – Я знаю, что ты чувствуешь сейчас: боль и вина. Но не позволяй им тебя обмануть – ты вовсе не одна. Он умолк, и больше они не произнесли в ту ночь ни слова, сидя бок о бок и вычерчивая на тёмном песке замысловатые узоры, что будто сплетали их жизни, наполняя тело Десарии незнакомым трепетом, позволяющим ей двигаться дальше. Всё вновь изменила Тень. Им удалось освободить магов Круга и одолеть демона Праздности, вот только радости от победы Десариа не испытала. Кое-что эта тварь у неё всё же отобрала – блаженство неведения. Она клялась Курту, что никто не узнает о том, что ей пришлось увидеть в кошмаре, оживившем тошнотворные картины его прошлого. Пыталась убедить, что это никак не изменит их отношения. Страж лишь мрачно хмыкал в ответ и с тех пор упорно избегал смотреть эльфийке в глаза. “Как ему удалось сохранить в душе столько добра после всех пережитых им унижений и издевательств?” – удивлялась Десариа, видя, как Курт впервые после пребывания в Тени улыбается, разыгрывая с Коннором бой на деревянных мечах, стараясь ободрить хмурого и сбитого с толку мальчугана, едва вырванного из когтей демоницы. Дни, наполненные бесконечными боями и столь безумными приключениями, какие Десариа не могла прежде и вообразить, неизбежно сближали их с Куртом. Как бы старательно он ни пытался от неё отгородиться, эльфийка научилась улавливать те моменты, когда панцирь его суровости давал трещины, обнажая истинные чувства. Курт насмешливо подбадривал её, когда эльфийка в неуверенности замерла при виде величественных чертогов Орзаммара. Ей, привыкшей к лесным просторам, было не по себе в огромных рассечённых огненными реками пещерах под тяжестью "каменного неба". – Не боись, Зелень. Если свод начнёт падать, я подержу, пока ты не выберешься, – в голосе Курта звучала неприкрытая издёвка, но Десарию его слова всё равно успокаивали. На привалах в шепчущей ужасами тьме Глубинных Троп он вечно усаживался рядом и уговаривал хоть немного поспать. Десарии даже моргать было страшно в пропитанных скверной и сочащихся злом подземельях, но глубокий голос Курта обволакивал чувством защищённости, позволяющим забыться в неглубоком сне. С недовольным ворчанием Страж покрывал липкой мазью, остро-пахнущей эльфийским корнем, каждую полученную Десарией рану, попутно отчитывая за нерасторопность и плохо выставленный блок. И она замечала насколько глубже становилось дыхание Курта, стоило его огрубевшим пальцам коснуться её оголённой кожи. Эльфийка уже и не помнит в какой момент бурчания Курта перестали пробуждать в ней кипящую бурю гнева, а зазвучали приятно и заботливо. Не помнит она и когда перестала утаивать от него свои переживания, не боясь впредь услышать в ответ колкую насмешку. – Я стала чужой для своего же народа, – горько проронила Десариа, идя через лагерь долийцев после не особо приятной беседы с хранителем Затрианом. В окружении величественных древ Бресилиона, алых парусов аравелей и родной речи эльфийка ощущала себя задыхающейся рыбой, которую возвратили в долгожданные объятия океана. Вот только взгляды сородичей обжигали льдом недоверия и напоминали Махариэль, что это уже не её дом. – Доспех Стража приравнивает меня в их глазах к "плоскоухим", а то и вовсе к шемленам, – вздохнула она и направилась к показавшемуся средь листвы изваянию. – А по-моему синий цвет тебе к лицу, – тепло ободряющей улыбки Курта растворилось в её печали. – Ты просто не понимаешь, что это для меня значит. – Ты права, Зелень, мне не понять. Ты потеряла многое, став Серым Стражем, в то время как я – лишь право на месть. Но ты немало и приобрела, просто ещё не успела ощутить всё единство Ордена. В твоей жизни появилась великая цель и множество верных братьев и сестёр по оружию. – А ещё в ней появился ты, – голос эльфийки дрогнул от волнения. Курт замер, мучительно долго не давая ответа, а затем поспешил перевести взгляд на изящно высеченную из дерева фигуру лучницы в ниспадающих мягкими волнами одеждах. – “Я матерь зайцев и сестра Луны, владычица охоты – Андруил”, – вдруг проникновенно произнёс Страж. – Откуда ты знаешь эти слова? – ошарашенно спросила Махариэль, не сумев скрыть своего изумления. – Это священные предания моего народа, которыми мы не делимся. Уж точно не с шемленами! – Меня вырастила долийка, – вдруг заявил он, от души потешаясь над её вытянувшимся лицом. – Мирелиан сбежала из своего клана, последовав за возлюбленным, который вскоре её бросил – очередная сопливая история несчастной любви, – фыркнул Курт. – Возвратиться в клан она не могла, а жить в эльфинаже не желала, потому и начала перебиваться не самыми праведными заработками и в итоге оказалась подле моего отца. – А твоя мать? – осторожно, боясь прервать столь редкий момент откровенности, уточнила Десариа. Курт с грустью вглядывался в суровое лицо богини, словно пытаясь найти на нём ответ. – Умерла, когда я был так мал, что вовсе её не помню. Отец пожелал оставить единственного сына при себе и с детства растить меня в окружении армейской дисциплины. Но сам он умел лишь сражаться, и потому заботу обо мне поручил Мирелиан, – необычно тёплая улыбка словно стёрла с его лица большую часть шрамов. – Она единственноё моё светлое воспоминание о детстве. Единственная, кто был со мной ласков. Я рос, слушая перед сном удивительные сказания вашего народа и обводя пальцами чарующие линии её валласлин. Десариа до сих пор помнит, как бурей ворвавшиеся в голову мысли – о руках Курта на её лице – подтолкнули преодолеть вечно разделяющее их расстояние. Помнит, как резкий выдох Стража мурашками осел на коже. Помнит, как оцепенела от близости его бездонных глаз. И как возникшее из их глубин сожаление, заставило Курта вновь отступить. Навязчивое желание заключить Стража в объятия всякий раз, когда она видела на его лице тень боли или недовольства собой, становилось для эльфийки всё мучительнее. Как и сомнения, шипастыми побегами оплетающие сердце, что крепли день ото дня. Они нашёптывали, что чувства её неуместны на пороге нового Мора. А уж Курту, хлебнувшему страданий сполна, они не нужны и подавно. Но все те раны, что она так боялась задеть, были безжалостно вскрыты Стражем Праха: – Я вижу, ты пришёл сюда путём нелёгким. Страданиями отмечен этот путь, а душу, словно волк, грызёт вина. Вина за то, что ты не смог быть лучше. Вина за то, что выжил там, где пали сотни. О чём же боле сожалеешь ты? О том, что Дункана не спас? Или о том, что женщины, стоящей рядом, недостоин? Курт напрочь отказался отвечать, не побоявшись облачить отказ в весьма непристойную форму, и всю обратную дорогу в Редклифф любые попытки Десарии приблизится к нему пресекал не менее грубыми репликами. Но у очередного лагерного костра эльфийка всё же заставила его услышать слова, что прожигали ей грудь и лишали ночами сна: – Ты думаешь, внутри тебя лишь тьма, но за собой ты оставляешь свет, – боролась она с охрипшим от волнения голосом, уставясь в пляшущее пламя, ведь смотреть в серые глаза было невыносимо. – Твоё прошлое чудовищно и жестоко, но оно сделало тебя тем, кто ты есть. Тем, кто мне очень дорог. Застывшее от напряжение сердце удивлённо застучало, когда Курт протянул ей изящно сплетённый из тонких нитей металла долийский медальон. – Это амулет Мирелиан. Единственное, что она смогла оставить мне, когда отец решил от неё избавиться. Хочу, чтобы он был у тебя – единственного дорогого мне человека. Десариа почувствовала, как в тот момент родилось нечто робкое и прекрасное. Нечто тёплое, угнездившееся под рёбрами и стирающее все сомнения. Нечто, запылавшее в их глазах вместе с решимостью сражаться за этот мир. Мир, в котором у них могло быть общее будущее. Но все приятные ощущения были в миг задушены холодной змеёй дурного предчувствия, стоило лишь Десарии впервые взглянуть на мрачные стены Денерима. Курту столица тоже была не по вкусу: людные рыночные площади и грязные лабиринты узких улочек делали Стража всё напряжённее и мрачнее. Но особо ярко гримаса неприязни проступила на его лице, стоило им оказаться в устланном коврами и освещённом светом сотни свечей королевском дворце. – Мы Серые Стражи! Мы не участвуем в политике и не устраиваем дворцовых переворотов! – крепко сцепив руки на груди, Курт сверлил взглядом эрла Эамона и нервно переминающегося за его плечом молодого храмовника, оказавшегося бастардом короля. Десариа и была бы рада с ним согласиться – интриги и заговоры шемленов вызывали у неё рвотные позывы. Но пришедшее осознание всей возложенной на их плечи ответственности не позволило остаться в стороне. – Курт, если мы не вмешаемся, трон займёт дочь Логейна. И тогда в лучшем случае, он избежит заслуженного наказания, а в худшем… станет одним из нас. Эльфийка знала, как бесчестно поступила, практически лишив Курта выбора, дёрнув за самую болезненную струну его души. И потому простила ему, полный враждебности и презрения взгляд. Не посмела она винить Курта и за хищную улыбку, искривившую губы, когда голова Логейна, отсечённая его тяжёлым мечом, покатилась по каменным плитам на глазах у всего Собрания Земель. Свершённая месть словно ослабила внутри у Курта всё это время сжатую пружину. Позволила расправить плечи и смотреть в будущее с отчаянной решимостью. Настолько отчаянной, что он и бровью не повёл, услышав от Риордана главную тайну Ордена Стражей. Десариа же после первого шока вцепилась в единственную имеющуюся возможность, не обращая внимание на ревность, ядовитыми коготками рвущую нутро. Эльфийка была готова просить, даже умолять Курта возлечь с сукой Морриган, лишь бы это помогло его спасти. – Это дело Ордена, и касается оно только Серых Стражей, – упрямо продолжал твердить Курт. – Она ведь предлагает нам шанс… – Никаких тёмных ритуалов! – грохнул по столу его тяжёлый кулак. – На нас возложен священный долг, и я не боюсь его исполнить! – Но я боюсь! – в отчаянье закричала Десариа, чувствуя как влажные дорожки пересекают линии её валаслин. – Я боюсь… потерять тебя! Её слова изменили лицо Курта до неузнаваемости. С решительностью, молнией вспыхнувшей в штормовых глазах, он подошёл, не оставляя наконец между ними никаких препятствий, и прошептал у самых её губ: – А я, возможно, впервые в жизни чётко вижу своё будущее и сам хочу решать, с кем провести эту ночь. Его отчаянные и жадные поцелуи горчили от её собственных слёз. Каждое нежное прикосновение сильных рук словно врастало эльфийке в кожу, оставляя после себя невидимые, но никогда уже не заживающие шрамы. На страх и сожаления Десариа уже не отвлекалась, дорожа каждой минутой, отведенной им на любовь. Она спешила сполна насытиться терпким ароматом его тела, навсегда закупорив в своей памяти. Губы Курта щедро дарили ей нежность, торопясь изучить все прежде скрытые уголки её тела. Десариа выжимала из своей души всю хранящуюся там ласку без остатка. Не оставляя на будущее ни капли. Ведь знала – будущего нет. Только сейчас. Только эта ночь. И вся её любовь – для него. Она знала, что так будет ещё до того, как увидела его решительный взгляд. Знала до того, как его губы бесшумно прошептали "люблю", а пальцы побелели, стиснув рукоять меча. Она знала, что так будет с самого начала. Курт жил, чтобы служить. Жил, чтобы защищать. Жил, чтобы умереть. – Не вини себя, – прошептал он, когда Десариа ласково вела пальцами по его холодеющей щеке. Эльфийка вновь с трепетом следует взглядом по линиям его лица. Скульптор явно польстил Курту: выровнял перебитую переносицу и уменьшил количество шрамов на лице, безжалостно стерев её любимый – тот, что игриво кривил ему усмешку. – Довольны ли вы монументом в честь Героя Ферелдена, Командор? – интересуется король Алистер, видимо устав вежливо молчать, ожидая её реакции. – Курт бы не оценил, – грустно усмехается Десариа. – Но я рада, что его жертва не будет забыта. Затем подходит вплотную к статуе и шепчет, прижимая к сердцу медальон: – Однажды я присоединюсь к тебе, любимый.