Мрамор, рубин и аметисты

      Золотые украшения со звоном посыпались на пол. Крот, безусловно, никогда бы не позволил чему-то настолько драгоценному валяться в пыли, но сейчас его не интересовали разноцветные камни и блестящий металл. Два аметистовых глаза смотрели на него сквозь полумрак с вызывающим высокомерием и насмешкой, он с радостью бы вырвал их и хранил как редкую ценность; рубиновые губы, слегка приоткрытые, с капельками крови, манили как дорогое украшение в витрине, он не мог устоять перед тем, чтобы раз за разом кусать их, проводить языком, размазывая помаду. Вера Наир дразнила его. Она ускользала из рук, хотя сама в них с охотой падала, страстно целовала, касаясь нежными пальцами изувеченной шеи, но через минуту уже была за дверью, довольно помахивая зелёными бумажками. Нортон обожал свою работу, но каждый визит этой женщины был пыткой, приятной лишь на пару мгновений, как выигрыш в лотерее, из которого отдали только один несчастный пенни. Ему хотелось прижать её хрупкое тело, чувствовать дрожь, слышать своё имя снова и снова, пока она не охрипнет, отомстить за все издевательства.       Ей некуда деться. Привычная игра обернулась поражением, ничего не остаётся, как его принять, но сделать это с гордостью. Крот давил на неё всем своим крепким горячим телом, чёрные затуманенные от возбуждения глаза дырявили Веру насквозь, золотые когти сладостно-болезненно впивались в бёдра – одно лишнее движение и оставшиеся царапины ещё долго будут заживать. — Думаешь, что застал меня врасплох, Кэмпбелл? — Фатал Аффекшен говорила тихо, почти мурлыкала, с удовлетворением глядя, как от звука её голоса Крот глубоко вдохнул, обкусывая губы.       Холодная рука скользила по широкой груди, Вера хихикала, чувствуя как напрягаются мышцы, игриво поглаживала чёрные волосы, наслаждаясь тем, как много власти имеет, даже будучи вжатой в стол. Нортон покорно ждал. Прикосновения не натруженных рук к грубой, шершавой коже были чересчур приятными. Он часто ловил себя на мысли, что Вера будто сделана из самого элитного белого мрамора, как статуя в музее, хочется украсть, завладеть, держать в руках – живая женщина просто не может быть настолько нежной на ощупь. Ядовитый гипнотический парфюм, погубивший много жизней, на Нортона не действовал, что, ему казалось, было преимуществом, но с каждым поцелуем, с каждым укусом, с каждой расстёгнутой пуговицей, она притягивала к себе всё сильнее, будто пса за поводок, и без всяких духов.       Воспользовавшись моментом, Вера бесцеремонно протянула руку, приоткрыв зубастый рот большим пальцем. В глазах промелькнули фиолетовые искры. Эта особенность Крота всегда привлекала её, нечто острое, опасное, способное прокусить плоть, будоражило сознание – разве не приятно получить контроль над подобным, оставлять в смятении, играться с чувствами, позволяя насладиться лишь моментом близости? Фатал Аффекшен хотела заполучить ломбард, быстро убрав с дороги его хозяина, но, к своему сожалению, она слишком полюбила эту игру. Горячее дыхание обжигало, острые клыки царапали пальцы, но Вера продолжала ухмыляться, всем своим видом показывая превосходство. — Не понимаю, почему тебя называют Мистер Крот... С такими зубами "Шавка" подошло бы куда лучше.       Ухмылка мгновенно исчезла с её лица, когда острая боль пронзила запястье. Тонкая красная струйка шёлковой лентой потекла по бледной коже. Крот с отвращением сплюнул кровь и, мёртвой хваткой сжав ненавистные, вечно дразнящие руки, пригвоздил их у Веры над головой. В её глазах читалась странная обида, разочарование и...Страх? Фатал Аффекшен любила выводить Нортона на эмоции и наблюдать, как он нервно стучит когтями по столу, как его голос надламывается, как лёгкое раздражение сменяется неприкрытой яростью. Этот человек опасен и это заводит. Она будто издевалась над хищником в клетке, приманивая сочным куском мяса и тут же выкидывая его, но никогда не думала, что однажды её могут сожрать. Она ненавидит, когда её контролируют. И сейчас, лёжа на столе без возможности улизнуть, Вера медленно приходила к неприятному выводу – он может сделать с ней всё, что захочет. Жутковатая улыбка только доказывала – хочет он, как всегда, всё и сразу.       Его губы сухие и тёплые. Поцелуи настолько глубокие, что казалось ещё немного и приятное горячее чувство с привкусом сигарет и металла сменится на рвотные позывы; Крот, смакуя момент, оттягивал уже распухшую от укусов нижнюю губу девушки, глотал воздух снова и снова, но не останавливался, тихо и низко постанывая, когда она кусала в ответ. Хрупкое тело извивалось от удовольствия под давлением, грудь быстро вздымалась и опускалась, шёлковая ткань платья начинала стеснять. Вере было мало его губ, её разрывало от желания ощущать крепкие мышцы, влажную кожу, бугорки шрамов и непослушную кипу волос. Ей противно до тошноты от его упрямства, от жадности, от похабства, ей противно от того, что она лежит на столе неспособная что-либо сделать, ей противно от себя, от желания прикасаться, оставлять красные следы, впиваться ногтями в спину, громко простанывать ненавистное имя и дрожать в объятьях сильных рук. Но как только острые клыки коснулись нежной шеи, в голове сразу потемнело. Крот надкусывал тонкую кожу, мучительно медленно оставлял огромные тёмные засосы, царапал клыками, проводил языком прямо над сонной артерией. Тук, тук, тук. С каждым его движением пульс учащался, а обычно прохладная кожа становилась всё горячее. От осознания своей неограниченной власти внизу живота разливалось покалывающее тепло, которое вот-вот перейдёт в невыносимый жар. Отвратительная женщина. Просто находясь рядом она вызывала в Нортоне бурю эмоций, которую он не мог контролировать – её хотелось задушить, заткнуть, изранить когтями, поцеловать так страстно и долго, чтобы невозможно было отдышаться, прочувствовать каждой клеткой тела, оттрахать до потери сознания.       Дорогое чёрное платье начинало его раздражать – оно мешало наслаждаться в полной мере драгоценностью, которая принадлежала только ему. Свободной рукой Крот без колебаний, с яростью рвал когтями ткань, не переставая покрывать шею и плечи поцелуями, кусая ключицы и вздрагивая каждый раз, когда Вера под ним выгибалась и закусывала губу в попытке сдержать стоны. Воздух вокруг накалялся, обжигая лёгкие, в чувствительный нос парфюмерши бил запах чужого пота, металла, табака и безвкусного одеколона, смешивающийся с её собственным. Голова кружится. Мир перед глазами плыл и только Нортон был виден чётко. Воспользовавшись тем, что он ослабил хватку, Фатал Аффекшен дрожащей рукой потянула за рукав расстёгнутой рубашки в попытке её снять. Её не интересовал вычурный костюм – ужасное преступление перед модой, – но то, что было под ним – более чем. Крот не был первым красавцем города: весь в шрамах, неповоротливый, с растрёпанными волосами и абсолютно хамской манерой поведения. Но эта грубость, неотёсанность манила, низкий голос, отдающийся в груди, вызывал чувства, которых Вера раньше не испытывала. Порой, в полумраке она, краем глаза наблюдая за одевающимся мужчиной, любила рассматривать обожжённую спину, широкую и мускулистую, вьющиеся чёрные густые волосы по всему телу, бесчисленное количество шрамов. В резкости его черт, в животных повадках в постели, во множестве увечий, в зубастой улыбке и в похабной речи было нечто, что притягивало на каком-то низменном уровне. Укротить, усмирить, сделать своей и только своей любимой игрушкой – сопротивляться этому желанию Вера не могла. Издеваться над ним, сливаться с ним в экстазе ненависти и влечения, заставлять его умолять о прикосновениях смеет только она. Однако роли на эту ночь поменялись местами. Как мерзко находиться во власти того, кто должен лизать ей ботинки и как мерзко получать огромное удовольствие от того, что он с ней делает.       Нортон ненадолго выпрямился, разглядывая плоды своих трудов. От платья остались только жалкие клочки, и перед глазами Крота предстало то, что он так хотел увидеть - хрупкое обнажённое тело, покрытое родинками, сокровище, которое он вот-вот окончательно получит. Фатал Аффекшен сделала попытку встать, но тут же ахнула, снова оказавшись прижатой к лакированной поверхности. Хриплый, почти рычащий голос угрожающе прошептал на ухо: — Чтобы оценить качество золота, его пробуют на зуб, ты знала? Когда ты так беззащитно лежишь голышом, просто невозможно отказать себе в удовольствии, — он гулко рассмеялся.       Сердце Веры пропустило удар. Она вспомнила, только услышав этот зловещий, пробирающий до костей смех, что этот человек может убить. Острые когти угрожающе медленно касались тонкой чувствительной кожи над рёбрами, вызывая неконтролируемую дрожь. Нортон играется с ней, водит по острию ножа, хотя сам вот-вот с него упадёт, не выдержав тянущего, вырывающегося наружу желания. Когтистые руки поползли вверх к нежной груди, кончики пальцев обводили вокруг розовые твердеющие соски. Попытка выразить протест прервалась стоном-криком, когда острые зубы впились в чувствительную кожу. И ещё раз, и ещё, и ещё, пока каждая грудь не была усыпана красными следами. Боль перемешалась с блаженством, Наир пыталась оттянуть Крота за волосы, но тут же ахнула, наоборот прижав его ближе. Горячий язык скользил вверх и вниз, снова и снова губы смыкались вокруг то одного, то другого соска, мужчина довольно причмокивал, когда ногти впивались ему в голову. И тут его веселье было прервано. Вера ногой легонько надавила на пах, пытаясь хоть как-то остановить сладостную пытку, от которой задыхалась. Она никогда не слышала стона настолько громкого. Фатал Аффекшен хитро улыбнулась и наконец-то смогла сесть, толкнув мгновенно размякшего Нортона обеими руками, продолжая давить между его ног. — Что такое? Ох, бедняжка, зачем же было доводить до этого? Какой же ты жалкий, — с её языка словно капал яд. Инициатива была практически полностью перехвачена, и наказание только началось.       Пряжка ремня отстегнулась с характерным "дзынь", заскрежетала молния. Аккуратная ручка, поддев ткань, спускалась всё ниже и ниже, пока ловкие пальцы не коснулись пульсирующего члена. Крот задрожал, облокотившись на стол. Она медленно поглаживала каждую венку, неторопливо проводила ногтями, абсолютно обезоруживая. — Снимай перчатки, Нортон, ты же хочешь меня потрогать без лишней ткани, м? — она произносила имя с придыханием, почти по слогам, легонько лизнув мочку его уха.       И он подчинился – когти, звякнув, упали на пол. Огненные мозолистые ладони гладили живот, небольшую, но мягкую грудь, шею. Она вся действительно будто из белого мрамора. Кэмпбелл потянулся к манящим губам практически инстинктивно, вздыхая и подрагивая, подаваясь вперёд с каждым движением её руки. Поцелуй был медленным, размеренным, тягучим как мёд, совсем не таким, как в начале. Растрёпанные серебристые волосы щекотали лицо – эта женщина действительно состоит из всего самого дорогого и драгоценного. Сжимая широкие бёдра, трогая каждый их сантиметр, он добрался до кружевного белья, нетерпеливо его стянув. Вера, прищурившись, глядя Кроту прямо в глаза, надавила большим пальцем на чувствительную головку. Она знала, что он больше не выдержит, да и сама нетерпеливо ёрзала, изнывая от желания обхватить его ногами и забыться.       Толчок. Один, быстрый, грубый. Наир закричала, впиваясь ногтями в изувеченную спину. Казалось, тело сейчас рассыплется на тысячу кусочков как разбитое стекло. Нортон продолжал вдалбливать её в стол, нечленораздельно рыча что-то в покрасневшую от укусов шею. Воздух словно стал вязким, застревающим в горле, в ночной тишине слышалось лишь хлопание кожи об кожу и громкие, без намёка на сдержанность, непрекращающиеся стоны.       Взяв девушку на руки, не вытаскивая изнутри член, Крот прижал её к ближайшей стене, стараясь набрать как можно более быстрый темп. Он задыхался, кашлял, но не мог остановиться, когда она так великолепно стонет, двигает бёдрами, поддерживая его ритм, срывающимся голосом умоляет продолжать, царапает спину до крови. Быстрее, быстрее, пока она не превратится в дрожащее нечто, пока не потеряет на два дня возможность нормально сидеть и ходить, пока не охрипнет, пока в бессилии не повиснет на его плечах.       Весь мир на секунду потемнел. Тело сковало судорогой оргазма – если бы Веру не придерживали сильные руки и если бы внутри неё всё ещё не двигалось нечто большое и горячее, она бы сползла вниз по стене без возможности встать. Голос совсем сел, удавалось только сипло шептать одно и то же: "Нортон, Нортон, Нортон." Через несколько секунд мутная вязкая жидкость размазалась между двумя телами. Противно. Но об этом они подумают позже. Облокотившись на Нортона, Вера, ойкая, подобрала рубашку и, накинув её на себя, упала на кресло, несмотря на то что всё тело ныло от любого движения.       Кэмпбелл громко кашлял и вытирал рукой кровь – подобные развлечения были далеко не для его больных лёгких. Краем глаза он смотрел на неподвижно сидящую женщину. Вспотевшее тело, слегка лоснившееся при тусклом свете, фиолетовые прикрытые глаза, устало смотревшие в одну точку, бледная кожа, покрытая его отметинами, припухшие губы, размазанная помада. Крот ухмыльнулся, потирая разодранную спину. Рубин и аметисты в мраморе с серебряной оправой.       Самое дорогое и желанное украшение, когда-либо находившееся на столе в его ломбарде.