По зову чести

Тревога мучила капитана Леона ещё со времени отплытия в Англию — хотя, если посмотреть внимательнее, первые её угольки начали тлеть после той трагической схватки на берегу и убийства Арамиса, ко времени отплытия костёр тревоги уже загорелся, а после встречи с де Круаль пылал ярким всепожирающим пламенем. Леон понимал, что женщина, чьим невольным спутником он стал, смертельно опасна, что она ради своих целей может с лёгкостью сжечь целый город, что он сам, скорее всего, станет очередной жертвой Луизы, после того как перестанет быть ей нужным. И всё же его неудержимо влекло к ней — ведь оставалась надежда на свою удачливость, которая в последнее время почти покинула его, чтобы так неожиданно вернуться в далёкой, сырой и туманной Англии. Оставалась надежда, что удастся увернуться от пули, отбить удар ножа, не оказаться среди жарких языков пламени и не упасть в ледяную воду Ла-Манша... Луиза нравилась Леону так же сильно, как и пугала его — хотя в том, что он испытывает страх перед женщиной, капитан не признался бы даже самому себе. Её указания были не всегда понятны, но, как выяснилось, всегда разумны, Луиза уверенно следовала к цели, хоть и не всегда кратчайшим путём, и твёрдой рукой вела за собой капитана. Подчинившись ей, он на время забыл о своих собственных убеждениях и теперь отчаянно пытался привести мысли и чувства в порядок. Вожделенный ларец с сокровищами Франции находился совсем близко, в подвале дома иезуитов, охраняемый только одним монахом. Что касается остальных, то они, дотащив детей мушкетёров до сарая и заперев их там, собрались в доме и, скорее всего, решали, как поступить дальше. Медлить было нельзя — надо было опередить монахов, пока они не забрали ларец и не спрятали его где-то в святая святых дома — но Леон медлил. Прячась вместе с де Круаль за конюшней, он сумел хорошо разглядеть четвёрку своих кровных врагов: бледного, почти в бессознательном состоянии, Анри д’Эрбле, которого волокли под руки два рослых монаха; молодого графа де Ла Фер, на чьей груди расплывались кровавые пятна, и похоже было, что это его кровь; баронессу дю Валлон со сбившимся головным платком, слабо пытающуюся вырваться из крепкой хватки чёрных братьев; Жака д’Артаньяна, презрительно вскидывающего голову и отворачивающегося от своих мучителей. Луиза де Круаль при виде пленённой четвёрки только скривила губы и усмехнулась, у Леона же это зрелище вызвало внезапный укол совсем не нужной сейчас жалости, и он поспешно склонил голову, злясь на себя и надеясь, что опасная спутница не заметила чересчур яркого блеска в его глазах. — Кажется, настала ваша очередь, — де Круаль кивнула на подвальное окно, потом перевела взгляд на Леона и нахмурилась. — Господин капитан, что с вами? — Ничего, — буркнул он и, схватив вожжи с привязанной к ним подковой, отправился исполнять свой долг. С вытаскиванием ларца особых проблем не возникло, как и с длинношеим монахом, охранявшим его. Леон опустил добытые сокровища перед Луизой, и та, сияя своими огромными зелёными глазами, наградила его страстным поцелуем. — Теперь — в карету, и как можно дальше отсюда! — скомандовала она, широкими шагами направляясь к своему средству передвижения. — Монахи скоро отправятся за ларцом и, увидев, что его нет, пустятся в погоню. Или этот, — она мотнула головой в сторону подвала, — очнётся и поднимет крик. Господин капитан, вам придётся немного побыть в роли кучера... — Спрячьтесь в карету вместе с ларцом и ждите меня, — решительно перебил её Леон. — Я вернусь в подвал и свяжу того монаха, чтобы он не поднял шум. Если я не вернусь, а монахи появятся... что ж, уезжайте, неситесь во весь опор. Не сомневаюсь, среди ваших многочисленных умений есть и умение управлять лошадьми. — Леон, это может быть опасно! Монахи могут появиться в любой миг! — приглушённо крикнула де Круаль, но капитан уже мчался к подвалу. Шёпотом ругнувшись, Луиза последовала совету — задвинула ларец под сиденье, задёрнула шторки и, вытащив из потайного ящичка пистолет, привычными движениями зарядила его. Она не хотела ни на минуту отпускать столь ненадёжного союзника, но возвращаться вместе с Леоном в подвал было бы опасно и неразумно. — Что ж, надеюсь, его рассудок и его проклятая честь не позволят ему бросить меня здесь, — пробормотала де Круаль себе под нос. Леон тем временем добежал до подвала, без особых усилий проскользнул в узкое окно и огляделся. Длинношеий монах по-прежнему лежал без сознания и даже не стонал. Капитан не стал его связывать, а пересёк подвал, распахнул дверь и ринулся по лестнице наверх. Дом иезуитов был тёмен, мрачен, полон тайн и запаха крови, пролитой во время недавнего сражения монахов и детей мушкетёров. Откуда-то сверху доносились голоса, но капитану некогда было прислушиваться, да и пробрался в дом он не за этим. То тут, то там попадались мёртвые тела, но Леон не глядел на них. Стараясь двигаться как можно тише, он прошёл через узкий коридор, остановился у первого же окна, открыл его, перемахнул через подоконник и нырнул в сгущающиеся сумерки. Подступающая темнота была его союзницей в заговоре против де Круаль. Пригибаясь, Леон обежал дом кругом, пробрался через редкие кусты и, подкравшись к сараю, прижался к его стене. Он бросил быстрый взгляд в сторону кареты — всё было спокойно, шторки на окнах не шевелились, и де Круаль, кажется, ничего не заподозрила. Она думала, что Леон сейчас возится с оглушённым монахом. Если он задержится тут ещё ненадолго, она решит, что он пробрался в дом иезуитов, чтобы лучше изучить его и подслушать переговоры врагов. Или, что хуже, де Круаль подумает, что Леона схватили монахи, и умчится отсюда как можно быстрей. На миг капитан даже усмехнулся, представив Луизу, которая изо всех сил подхлёстывает лошадей, стараясь удержать в руках вожжи, а рыжие волосы развеваются за её спиной, пламенея в лучах заходящего солнца, но тут же вновь стал серьёзным. Было ещё не поздно вернуться, оставить всё как есть, предоставить детей мушкетёров их собственной судьбе, увезти карету вместе с де Круаль и ларцом подальше от опасности, а потом собрать гвардейцев, и тогда Леону не страшны будут никакие иезуиты. Но иногда человек не может не слушаться своей чести. А эта честь шептала, кричала, молила, чтобы Леон сделал хоть что-нибудь для детей мушкетёров. Разумом он понимал, что они, скорее всего, мертвы, что монахи прирезали их прямо тут, за дверью сарая, и войдя внутрь, капитан обнаружит лишь четыре бездыханных тела. Душа же его протестовала против этого, задавая неудобные вопросы: зачем д’Олива распорядился отвести пленников в сарай и запереть их? Не проще было ли убить их прямо в доме? Ведь там и так полным-полно тел иезуитов, и воздух кажется густым от запаха крови... «Быть может, пленники ещё живы», — лихорадочно рассуждал Леон. Ещё живы... и что тогда? Он просто оставит всё как есть и кинется назад, под крыло де Круаль? Освободит пленников — и они снова свяжут его и оставят иезуитам вместо себя? А если попробовать договориться с ними, выставить условия, объединиться против общего врага — где гарантия, что они не обманут, не начнут нечестную игру, как делали уже не раз? Да и Леону всё равно рано или поздно придётся их арестовать... «Да мертвы они, мертвы!» — Леон прикрикнул на себя, как не раз прикрикивал на особо непонятливых гвардейцев, и изо всех сил ударил плечом в запертую дверь сарая. Капитану пришлось приложить немало усилий, но вот доски затрещали, дверь распахнулась, и Леон, влетев внутрь, остановился как раз вовремя, чтобы удержаться на ногах и не упасть ничком. Восстановив равновесие, он, прищурившись, оглядел тёмную внутренность сарая, и из груди его вырвался изумлённый вздох. Дети мушкетёров были живы. Все четверо. Но жить им оставалось недолго, потому что все они были крепко привязаны к подпоркам сарая, а в центре стояла бочка с порохом, и в темноте ярко горел огонёк на конце фитиля. Его тихое шипение было единственным звуком, нарушавшим почти гробовую тишину, повисшую в сарае. Впрочем, капитан Леон нарушил эту тишину своим эффектным появлением. — Господин капитан! — без особого удивления и даже с ноткой радости вскинулся Анри. — Какого чёрта? — дёрнулся в своих путах Жак. — Господи! — воскликнула Анжелика. Рауль ничего не сказал, только издал тягостный вздох — очевидно, ему в бою с монахами пришлось труднее всего, а верёвки, вжимающиеся в тело, причиняли ему ещё больше боли. Раздумывать было некогда. Леон кинулся вперёд, скинул свой плащ и, накрыв им бочонок с порохом, несколькими резкими ударами потушил огонь. Когда зловещее шипение затихло, по всему сараю пронёсся едва слышный многоголосый вздох облегчения. — Спасибо вам, — судя по дрожащему голосу, Анжелика с трудом сдерживала слёзы. — Вы спасли нам жизнь. — Вам — так не в первый раз, — пробормотал капитан себе под нос, осматривая плащ. Его вид оставлял желать лучшего — весь в пыли, каплях крови (как Леона, так и его противников), теперь ещё и со следами гари... Накинув плащ, Леон выпрямился и смог наконец рассмотреть своих беспомощных врагов. При виде Анжелики он не смог сдержать удивления: баронессу привязали, то ли случайно, то ли в насмешку, прямо перед огромным окороком, и она даже сейчас с трудом могла отвести от него взгляд. Видимо, баронесса дю Валлон больше всех билась в своих верёвках, пытаясь высвободиться, и теперь они туго впивались в её тело, а одна даже охватывала шею. — Это ещё не конец, — негромко проговорил Анри д’Эрбле, резким движением головы откидывая с лица вьющуюся светло-русую прядь. — Ведь так, Леон? Вы пришли расквитаться с нами? — Если и так, то это очень плохая идея, — Рауль с трудом переводил дыхание, после каждого слова из его груди вырывались хрипы. — Скоро сюда явятся монахи, и вы окажетесь в том же положении, что и мы. — Или они не захотят тратить порох, и просто нас всех прирежут, — бросил Жак д’Артаньян. Леон и сам это прекрасно понимал, однако не мог удержаться от злорадства, осматривая своих врагов, беспомощных и в этот миг полностью зависящих от его власти. Стоя у бочонка и оглядываясь по сторонам, он неожиданно испытал желание расхохотаться и с трудом подавил его. — Что, теперь вы уже не такие смешливые? Задыхаться в тёмном подвале не так весело, как нападать на служителей закона и отнимать оружие у связанных? — Послушайте, капитан, — захрипел Рауль, — сейчас не время и не место... Кхррх... Или освободите нас, или убейте... — ... или убирайтесь к чёрту, — закончил за него Жак, прожигая Леона взглядом. — Не надо! — Анжелика вновь забилась в своих путах. — Вы могли бы присоединиться к нам! — Присоединиться к вам? К людям, которых я должен арестовать? — Послушайте, — Анри подался вперёд и поморщился от боли, — я не знаю, что там вам наговорил Кольбер, но если вы действуете в интересах Франции, у нас с вами одна цель. Забрать ларец с сокровищами у монахов и вернуть его королеве-матери. — Почему я должен вам доверять? — нахмурился Леон. — Откуда мне знать, что вы не преследуете какие-то свои цели? — Луизе вы можете доверять ещё меньше, — выдохнул Рауль. — Это она заманила нас... меня в эту ловушку, а я потащил за собой остальных. Она и вас предаст рано или поздно. — Я догадываюсь, — кивнул Леон. — Но думается мне, она меня недооценивает. — Она вас совершенно не по-христиански использует! — снова встряла Анжелика, и тут уже Леон не смог сдержать смех. — Баронесса, вы даже не представляете, насколько не по-христиански она меня использует! Анжелика, похоже, не поняла, о чём идёт речь, зато Рауль побледнел и уронил голову на грудь. Жак презрительно фыркнул, а вот Анри д’Эрбле вскинул голову: — Это она вас сюда послала? — Разумеется, нет! — Тогда зачем вы здесь? — Анжелика дёрнулась ещё сильнее, и верёвка сдавила её шею. Леон промолчал, потому что и сам не знал ответа на этот вопрос. Освободить своих врагов было бы поступком крайне великодушным и благородным — и крайне безрассудным, потому что они вряд ли поступят с ним так же благородно, а де Круаль, если узнает, что он освободил детей мушкетёров, просто убьёт его. Она и над тем, что он в Англии вытащил из огня Анжелику, долго потешалась... Но не мог же он просто оставить их здесь, связанных, когда вот-вот нагрянут монахи! — Где моя шпага? — он повернулся к Анжелике, но за неё ответил Анри. — У монахов, как и всё наше оружие. И было бы чистым безумием пытаться вернуть её. — Она служила мне верой и правдой тридцать лет, а вы потеряли её в первой же схватке! — вспылил Леон. — На какой чёрт вам вообще шпага, вы даже фехтовать не умеете! — Её эфесом очень удобно бить по голове врагов! — Анжелика, несмотря на врезавшуюся в горло верёвку, ангельски улыбнулась ему. Леон представил, как монахиня лупит братьев во Христе эфесом, увитым виноградными листьями, и застонал сквозь сжатые зубы. — Вы даже не знаете, каким концом держать шпагу... Чудо, что вы себя ею не закололи! Анжелика насупилась и поникла, но тут голос подал Жак д’Артаньян: — Господин капитан! Леон развернулся, сделал несколько шагов к привязанному юноше и замер. — Вы что-то хотели мне сказать? Дальнейшее было полной неожиданностью не только для капитана, но и для остальных детей мушкетёров. Жак скривил губы и плюнул Леону в лицо. Леон в последний момент уклонился так стремительно, что чуть не потерял равновесие. Плевок пролетел мимо, а капитан выпрямился, ощущая бешеный стук крови в ушах и напоминая себе, что бить связанных ни в коем случае нельзя, нет, это противоречит всяким законам чести... — Ваше счастье, что вы промахнулись, — глухим от гнева голосом проговорил он. — В следующий раз я не промахнусь! — удивительно, но Жак был полон не меньшей яростью, чем Леон. — Я не желаю стоять здесь и слушать насмешки. Уж лучше бы мы все погибли и воссоединились бы со своими отцами! — Впрочем, откуда вам-то знать, каково это! У вас ведь никогда не было отца! — насмешливо крикнул Анри, и Леон повернулся к нему, чувствуя, как пальцы сами собой сжимаются в кулаки. — Благодарите Бога, что я — не вы и не бью связанных людей! — прохрипел он. — Хватит! Прекратите! — обмякший было Рауль снова подал голос. — Анри! Жак! Зачем вы его злите? Нам нужна помощь! — Он нам ничем не поможет! — зло отозвался Жак, чья грудь бурно вздымалась под чёрным жилетом. Что-то с ней было не так, с этой грудью, но додумать эту мысль капитан не успел — его внимание привлёк донёсшийся сзади хриплый стон. Обернувшись, Леон увидел обвисающую на верёвках Анжелику. — Баронесса! — отчаянно крикнул Рауль, и этот крик побудил Леона к действию. Он ринулся в глубину сарая, куда почти не проникал свет, нащупал что-то острое и кинулся обратно. Найденное орудие оказалось огромным ножом-тесаком, которым можно было и нарезать висящий перед Анжеликой окорок, и перерезать чьё-нибудь горло. Похоже, Анжелика подумала о последнем — она издала вздох ужаса, когда Леон метнулся к ней, сжимая в руке нож. — Не дёргайтесь, — бросил он, перерезая верёвку, стягивавшую девушке шею. Анжелика послушно замерла, пока Леон разрезал путы, стягивавшие её запястья. Едва руки баронессы оказались свободны, капитан поспешно шагнул назад, помня о её ловкости и силе, но его опасения оказались напрасны: Анжелика и не думала нападать. Она, морщась от боли, растёрла затёкшие запястья, размашисто перекрестила своего освободителя и прошептала: — Господи, спасибо тебе, что послал нам господина капитана. Леон, спасибо вам... — Рано ещё благодарить, — он некоторое время колебался, но потом всё-таки бросил тесак к ногам девушки и отступил. — Освободите себя, остальных и, если у вас ещё осталась хоть капля разума, бегите отсюда как можно дальше. — Подождите! — Анжелика попыталась броситься к нему, но ей помешали связанные ноги. Она неуклюже бухнулась на колени, схватила нож и принялась перепиливать верёвки. Леон уже у самого выхода на мгновение обернулся, ощутив какое-то странное желание остаться с этой девушкой и её друзьями, послать де Круаль и Кольбера ко всем чертям, объединиться против монахов и вернуть сокровища королеве... Но сокровища в любом случае были у де Круаль, их в любом случае требовалось вернуть во Францию, и присутствие Леона рядом с ними было в любом случае необходимо. Поэтому капитан стремительно развернулся, выбежал из сарая, обогнул его, добрался до дома иезуитов и уже оттуда кинулся к карете, которая, на его удивление, всё ещё стояла неподалёку. — Где вы были? — Луиза встретила его яростным шипением. — Я уже собралась уезжать без вас! — Заглянул в дом, проследил за монахами, подслушал кое-что, — бросил капитан, от всей души надеясь, что Луиза не станет расспрашивать его более подробно. Она и не стала: монахи, сообразившие, что взрыв должен был состояться минут пять назад, но по какой-то причине не состоялся, гуськом бежали к сараю. С другой стороны быстро приближались какие-то четыре фигуры, но у Леона не было времени их рассматривать. Он легко взлетел на козлы, подхлестнул лошадей, и карета стремительно помчалась прочь, увозя Леона, на несколько минут разминувшегося со своим отцом, сокровища, уплывшие из рук монахов, Луизу, с недовольным видом размышлявшую о странном поведении своего спутника, и де Жюссака, который из невидимой и неслышимой тени прямо в глубине кареты превращался в живого человека из плоти и крови. Леон не знал, что в то самое время, пока дети мушкетёров томились в ожидании своей смерти, глядя на горящий фитиль, а он мучительно размышлял, стоит ли ему бежать к сараю, горячая молитва д’Артаньяна вернула с того света четырёх друзей-мушкетёров и их верного врага де Жюссака. Он не знал, что сейчас в сарае потрясённые дети обнимают своих отцов, и Анжелика рассказывает отцу о благородстве капитана королевских гвардейцев, а потом в изумлении приоткрывает рот, когда узнаёт, что Леон — её брат. Анри и Жаклин нехотя признают свою неправоту: плевать в человека, который пришёл вас спасти, не очень-то благородно. Отцы и дети собираются с силами, чтобы дать отпор перепуганным иезуитам, а где-то над ними, проклиная всех и вся, витает дух Мазарини. Леон узнает о своём происхождении и о том, что дважды спас свою сестру, ещё не зная, что она его сестра. Он узнает и о возвращении отцов-мушкетёров с того света, и о коварстве де Круаль с де Жюссаком, и о лжи Кольбера — рано или поздно он узнает обо всём! Но пока что он ловко ведёт карету вперёд, приближаясь к своей цели, и тяжёлый камень наконец-то упал с его души, потому что хотя бы одно Леон знает точно: он наконец-то последовал зову своей чести и сделал правильный выбор.