Звенья одной цепи

Ваймс терпеть не мог приёмы. Во-первых, они были невыносимо скучными (особенно на трезвую голову), во-вторых, он вынужден был несколько часов кряду наблюдать вокруг себя высокомерные дворянские рожи, в-третьих, повод скоропалительно сбежать находился далеко не всегда. Единственной положительной чертой подобных сборищ можно было считать разве что гастрономическое изобилие, но даже это крошечное достоинство перечёркивалось необходимостью участвовать в политической жизни. Это, пожалуй, раздражало Ваймса больше всего, ведь с тех пор, как Ветинари, будь он неладен, пожаловал ему титул и вдобавок статус дипломата, от желающих поболтать с герцогом Анкским на приёмах отбоя не было. Что конкретно вывело его из себя в этот раз, Ваймс не знал. Возможно, он был слишком раздосадован тем фактом, что в городе в этот момент не происходило ровно ничего противозаконного, как будто преступники разом сговорились довести командора до белого каления, не совершая абсолютно никаких преступлений, требующих его вмешательства. Или монотонная скрипучая музыка была до того надоедливой, что, казалось, музыканты играли не на струнах, а на его натянутых нервах. Или компот, который он сердито цедил весь вечер, был до оскомины кислым. А может быть всё вышеупомянутое сразу, приправленное необходимостью участвовать в разговоре, который Ваймсу очень не нравился. Как бы там ни было, он сорвался. Сорвался и наговорил слишком много вещей, которые по большому счёту всегда подразумевались, но никогда не должны были быть озвучены. Ему следовало понять, что он перешёл черту, по вопросительно вздёрнутой брови Ветинари, по его сжатым в тонкую полоску губам, по холодному строгому взгляду, который красноречивее любых слов кричал командору «остановитесь, пока не поздно!». Но, раздражённый до предела и ослеплённый вскипевшим в крови гневом, Ваймс совершенно не замечал патриция (и даже если заметил бы, то вряд ли уже остановился бы). Это было ошибкой – досадной, прискорбной и перечёркивающей абсолютно любые чаяния на то, что Ветинари будет благосклонен к командору в ближайшее время. Потому получить личное приглашение от патриция было странно. Справедливо говоря, Ваймс был бы менее удивлён, получи он распоряжение отправиться в очередную ссылку, которая рисковала закончиться его безвременной кончиной и безыскусным монументом «в память о герое». Однако, Хэвлок оттаял неожиданно быстро и, собираясь на приватную аудиенцию, Ваймс был несвойственно взволнован. Он застал Ветинари за письменным столом. - Ах, Ваймс, - коротко бросил патриций, не поднимая глаз от письма, над которым трудился. - Сэр, - отозвался Ваймс и, запоздало осознав, что ответил по привычке, неловко прибавил, - Хэвлок. Он бегло окинул комнату взглядом и неловко переступил с ноги на ногу, не зная, что делать и куда себя деть. Перо мерно скрипело по бумаге, раздражая не хуже неровно тикающих часов в приёмной патриция. Это не было похоже на их обычные встречи. Обычно Ветинари, взволнованный ожиданием свидания не меньше Ваймса, уделял командору куда больше внимания, если не набрасываясь с порога с поцелуями, то, как минимум, приветствуя его куда более интимно. Сейчас же это напоминало очередной доклад в Продолговатом кабинете, перенесённый в другое помещение, и Ваймс изо всех сил боролся с желанием вытянуться по струнке и перевести взгляд чуть выше левого уха патриция. Личные покои Ветинари были решительно неудобны для подобного рода аудиенций, и если в Продолговатом кабинете присутствовало кресло для посетителей, то здесь его не предполагалось. Единственное кресло (которое командор за последние несколько лет уже успел окрестить «своим») стояло у камина и Ваймс время от времени занимал его, ожидая пока патриций закончит неожиданно задержавшие его дела. Сейчас же, когда Ветинари находился в комнате лично (более того, когда он сам пригласил Ваймса на свидание), Ваймсу казалось решительно неправильным садиться к нему спиной. А перетаскивать кресло и вовсе было бы глупо и нелепо. Потому Ваймс попросту переминался с ноги на ногу, стараясь не смотреть в сторону письменного стола и письма, которым так упорно был занят Ветинари. Терпение Ваймса медленно, но верно переплавлялось в раздражение, а где-то под грудиной зарождался гнев, ведь стало совершенно очевидно, что Хэвлок пригласил его вовсе не на свидание и все романтические чаяния Ваймса были напрасны. Ветинари, по обыкновению, нашёл изящный способ уязвить Ваймса, игнорируя его сейчас точно так же, как командор проигнорировал его на приёме. И это злило, выводило из себя и пробуждало желание уйти прямо сейчас, не оставив Ветинари возможности вдоволь потешиться. Ваймс подавил желание в зародыше, в очередной раз переступая с ноги на ногу и переводя взгляд с отвратительно-зелёных обоев на плотную тёмную портьеру. В конце концов, он был виноват и злился в первую очередь на себя – на свою несдержанность, на свою нечуткость и на свою доверчивость, ведь он действительно поверил, что Хэвлок спустил ему с рук ссору с убервальдской делегацией. Уровень раздражения практически достиг отметки «критический», когда перо скрипнуло последний раз и стихло. Ветинари чинно закупорил чернильницу и несколько раз прошёлся по листу пресс-бюваром, убирая излишки чернил. Подождав пока чернила окончательно засохнут, патриций аккуратно сложил лист вчетверо и поместил его в небольшой белый конверт. Оставалось только бросить его в ящик для исходящих писем, и ожидание Ваймса наконец будет удовлетворено. Но Ветинари не торопился. Вынув из ящика кусочек чёрного сургуча и небольшую шкатулку, патриций канцелярским ножом настрогал сургучовой крошки в небольшую ложку и поднёс её к свече. Тусклое свечное пламя медленно прогревало холодный металл и сургуч плавился неравномерно – куда проще было попросту поднести брусок к огню и подождать пока с него стечёт достаточно, чтобы запечатать письмо. Но тогда печать получился неоднородной, больше походящей на кляксу, что, в сущности, едва заботило бы Ветинари в любом другом случае. Но сейчас он будто намеренно оттягивал разговор, методично выжидая пока сургуч полностью расплавится, чтобы после аккуратно вылить его на белую бумагу и придавить чёрным перстнем, оттесняя простую, но изящную литеру V. Сургуч хоть и использовался повсеместно в корреспонденции, в сущности был материалом более прихотливым, чем взбалмошная девица, и требовал аккуратности и терпения, чтобы печать получилась ровная и чёткая. У Ветинари терпения, очевидно, было предостаточно и ему не составляло ровно никакого труда дождаться, пока печать застынет достаточно, чтобы литера не поплыла, но вместе с тем успеть снять перстень раньше, чем сургуч пристанет к металлу и растрескается. Терпение Ваймса же, справедливо говоря, закончилось ещё до того, как чёрная клякса расплылась по белой бумаге, и лишь чудом он всё ещё сохранял остатки самообладания. Запечатав конверт, Ветинари положил его в коробку для исходящей почты, впрочем так и не указав адресата (хотя вполне возможно имя адресата попросту не предназначалось для глаз Ваймса). Но едва ли это был конец канцелярской рутины. Патриций методично протёр кольцо, уделяя особое внимание гравировке, положил его назад в шкатулку (Ваймс не раз видел этот перстень, но ни разу не видел, чтобы Ветинари носил его на пальце) и, лишь очистив канцелярские приборы от остатков сургуча салфеткой и убрав шкатулку в стол, он наконец поднял взгляд на командора. - Прости, что заставил ждать, - слова прозвучали слишком обыденно и по-светски, чтобы Ваймс хоть на мгновение допустил, что Ветинари было действительно жаль. Напротив, ублюдок был крайне доволен собой. – Как видишь, непредвиденные осложнения на дипломатическом поприще не терпят отлагательств. Патриций сделал акцент, подчёркивая, что именно ему приходится заниматься урегулированием разногласий, которые возникли между Анк-Морпорком и Бонком после необдуманного высказывания Ваймса. - Я подписал письмо с официальными извинениями, - буркнул Ваймс в своё оправдание. Он всё ещё не считал, что был абсолютно неправ, выражая свою точку зрения на приёме (в конце концов он был непосредственным участником событий-о-которых-стороны-договорились-не-вспоминать). Возможно, ему всё же следовало избегать слишком резких выражений и не называть покойного барона фон Убервальда-младшего «вшивым щенком», ухудшая и без того натянутые отношения с убервальдской аристократией, но по большому счёту Ваймс попросту сказал правду и, по его мнению, официальной отписки должно было хватить с лихвой. - Едва ли это в полном объёме компенсирует нанесённый убервальдской делегации моральный ущерб, - Ветинари по привычке сложил пальцы домиком. - Ты знал, что среди гостей была тетушка покойного Вольфганга? - Не знал, - прямо ответил Ваймс. Он не лгал. Если бы он знал, он бы не поскупился на ещё парочку крепких выражений в адрес всей вшивой семейки. - Твоя несдержанность стоила ей испорченного платья, - невозмутимо продолжил Ветинари. - Думаю, из общения с сержантом Ангвой ты уже усвоил, что одежда не трансформируется магическим образом вместе с вервольфом. Ваймс подавил мрачную улыбочку. Отчего-то известие об оконфузившейся баронессе его позабавило – по крайней мере, это было справедливо. Не ему одному ведь позориться, сигая по убервальдским лесам в одних портках. - Считаешь, я не прав? – командор упёрся кулаками в столешницу, возвышаясь над Ветинари грозной тенью. - Ты ведь сам так думаешь, - лицо командора окаменело, но в голосе явно зазвенели нотки ярости. Снова задетый за живое, он не мог молчать, игнорируя направленный на его кулаки пристальный взгляд патриция, - сам понимаешь, что это не единичный случай и такие кровавые игрища устраивают по всему Убервальду! Считаешь, я должен закрыть на это глаза, как годами закрывали глаза все вы, чёртовы дипломаты?! Ветинари поднялся из-за стола, выпрямляясь и всем своим видом показывая, что не позволит нависать над собой. - Считаю, что ты, сэр Сэмюэль, вёл себя точно взбесившийся пес, - Ваймс хотел прервать его, высказать, что взбесился отнюдь не он, и, возможно, наговорить ещё много вещей, о которых пожалеет после, но Ветинари ему не позволил, бросив на стол увесистый ошейник, - а взбесившихся собак полагается держать на цепи. Ваймс сглотнул. Все слова, которые уже вертелись на языке, разом вылетели из головы, и командор только и смог, что несколько раз открыть и закрыть рот, так не выдавив из себя ни звука. Всё его внимание разом сосредоточилось на широкой полоске чёрной кожи и добротной, начищенной до блеска металлической цепи, что крепилась к ошейнику. - Надевай, - безапелляционно заявил Ветинари, кивая на ошейник. И Ваймс послушался – просто не мог не послушаться, когда Ветинари говорил с ним таким тоном, одновременно приказывая и обещая так много, что под грудиной начинало сладко ныть, а кончики пальцев подрагивали от предвкушения. Чёрная кожа оказалась неожиданно прохладной и по шее мгновенно поползли мурашки. Застегнув ремешок, Ваймс снова сглотнул, проверяя не слишком ли затянул ошейник. Ветинари вышел из-за стола и приблизился к Ваймсу, поддевая ошейник пальцами. На его вкус затянуто было слишком слабо и палец чересчур уж свободно входил между ремешком и шеей, но принуждать Ваймса затянуть ошейник сильнее он не собирался. В конце концов, едва ли они оба получат удовольствие от вечера, если командор свалится без чувств из-за недостатка кислорода. Ветинари отстранился, облокачиваясь о стол и подцепляя пальцами край цепи. - Сядь, - коротко бросил он. Ваймс снова озадаченно пробежался глазами по комнате. Кресло стояло слишком далеко, чтобы до него достала короткая цепь, а патриций явно не намеревался её отпускать. - Но… - Ваймс попытался облечь проблему в слова, но Ветинари не позволил ему этого, бесцеремонно перебивая. - Я сказал: сядь. Точно только сейчас осознав, что от него хотели, Ваймс грузно опустился на колени, следом усаживаясь на согнутые ноги. Возбуждение, жаркое и липкое, стремительно нарастало внутри и штаны уже начинали казаться слишком тесными. Временами Ваймс чувствовал себя семнадцатилетним мальчишкой, который заводится от одного взгляда на девичьи обнажённые щиколотки, но Хэвлока просто невозможно было не хотеть. Уверенный в себе и властный, он не мог не привлекать, затевая очередную свою игру. Ваймс пытался бороться с этим влечением, пытался отрицать его (ведь на это был ряд серьёзных моральных причин), но все его попытки отрешиться, похоронить эти чувства глубоко в своей душе раз за разом разрушались, от неосторожного слова, мимолётной улыбки, пристального взгляда бездонных лазурных глаз. Лорд Ветинари, вопреки всеобщему мнению, был слишком живой, горячий и страстный, чтобы Ваймс смог так легко отказаться от него, и слишком нежный, открытый и любящий, чтобы Ваймс мог ему отказать, когда он настолько жаждал Ваймса. Тонкие пальцы вплелись в короткие волосы, массируя кожу и поглаживая Ваймса по голове. Командор прислонился к бедру Ветинари, потираясь о штанину щекой, действительно становясь похожим на большого любящего пса, что готов облобызать хозяина с ног до головы. - Хороший мальчик, - патриций не сдержал довольной улыбки, поощряя Ваймса лаской, а после резко натянул цепь. Грубые края ремешка болезненно впились в кожу, заставляя Ваймса зашипеть и приподняться. Ветинари вопросительно приподнял бровь. – Разве я разрешал вставать? Ваймс послушно опустился назад на колени, морщась от неприятного режущего давления ошейника. - Хороший мальчик, - повторил Ветинари, натягивая цепь ещё сильнее, заставляя Ваймса вжаться лицом в его пах, - ты знаешь, что делать. Командор сглотнул, одновременно пытаясь облегчить давление на шею и предвкушая то, на что так непрозрачно намекал Ветинари. Одуряющий запах тела Хэвлока, его мягкая нежная кожа, ощущение горячего пульсирующего члена во рту – тяжесть в паху стала куда ощутимее. Если бы кто-то посмел сказать капитану Ваймсу, что его руки будут предательски подрагивать от выжигающего желания отсосать другому мужчине (да ещё и патрицию!) он бы в ту же секунду заехал смельчаку в рожу. Командор Ваймс был иного мнения (хоть и поступил бы точно так же, посмей кто-то высказать настолько смелое предположение в его сторону). Командор Ваймс изнывал от нетерпения, дрожащими пальцами вцепляясь в пуговицы на брюках, которые бы впору просто оторвать, чтобы не возиться, без прелюдий впиваясь в бледную кожу жадным поцелуем. Ветинари пресек его намерение на корню, резко дёрнув за цепь, заставляя Ваймса задрать голову и посмотреть на себя. - Разве псы используют руки? – строго спросил он, недовольно цокнув языком. Ваймс и горазд бы ответить, но чёртов ошейник передавил горло настолько, что он мог только смотреть в глаза Ветинари и дышать короткими рваными рывками. Очевидно решив, что командор понял, чего от него хотят, Ветинари ослабил натяжение, позволяя Ваймсу сесть и жадно вдохнуть полной грудью. Адреналин клокотал в крови, заглушая все прочие чувства. Сделав еще пару заполошных вдохов, Ваймс снова поднялся на колени и, бросив на патриция неуверенный взгляд, вцепился зубами в ткань штанов, оттягивая её в сторону. Ветинари довольно вздохнул, подаваясь бёдрами навстречу. - Вот так. Поощрённый одобрением, Ваймс мотнул головой в сторону чуть сильнее, перехватывая ткань зубами и расстёгивая одну за одной оставшиеся пуговицы на брюках. Хэвлок довольно улыбался, наблюдая за тем, как старательно Ваймс выполняет его приказы, как крепко сжимают ткань брюк его зубы, как напрягаются мышцы на его шее, когда он раз за разом дёргает головой, расстёгивая брюки Ветинари. Он и подумать не мог, что это произведёт на него такой эффект, но его собственный член уже болезненно ныл от напряжения, а на тонкой ткани плотного нижнего белья проступило небольшое влажное пятно от выделившейся смазки. Хэвлок настолько хотел Ваймса, что готов был прервать эту игру прямо сейчас, укладываясь прямо на стол и приглашающе разводя перед командором ноги в немом требовании взять его без отлагательств. Но наблюдать за Ваймсом, одновременно покорным и увлечённым, было настолько интригующе, что Хэвлок подавил желание прерваться, крепче впиваясь пальцами в цепь и едва ощутимо подаваясь навстречу, потираясь пахом о щетинистую щеку командора и выдыхая на грани слышимости. Кое-как расправившись с пуговицами на брюках, Ваймс без промедления, как и желалось, прижался к паху Ветинари губами, целуя и прикусывая возбуждённый член прямо через ткань белья. Хэвлок тихо ахнул и рефлекторно дёрнул цепь, прижимаясь ближе к ласкающему его горячему рту. И Ваймс снова поддался, оттягивая бельё зубами и принимаясь мокро вылизывать член Ветинари. Он уткнулся носом в изгиб его бедра, жадно вдыхая запах его кожи, и целовал, целовал, целовал, лаская напряжённое тело Хэвлока одуряюще хорошо, но вместе с тем решительно недостаточно. - Хватит, - тихо выдохнул Хэвлок, отстраняя Ваймса от себя и глядя в его горящие возбуждением глаза, - в постель. Оставив последний быстрый поцелуй на мягкой коже, Ваймс поднялся с колен и последовал за Ветинари, точно верный пёс, одурманенный возбуждением и очарованный его властным голосом. - Садись, - патриций кивнул на кровать, подтягивая Ваймса за цепь. Командор выполнил указание, садясь на неразобранную постель как есть, не снимая ни штанов, ни ботинок. Ветинари снова улыбнулся, довольный послушностью Ваймса, и, опёршись бледным коленом о кровать (и когда только успел избавиться от штанов?), надавил ладонью на грудь командора, негласно побуждая его лечь на спину. Ваймс знал, чего хотел Хэвлок, и был готов снова подчиниться его желанию, позволяя Ветинари вести до конца, но вместе с тем знал, что в эту игру, как и во все другие, можно было играть вдвоём. - Ну уж нет, - голос сел и охрип от продолжительного молчания. Ваймс перехватил цепь рукой и прежде, чем Хэвлок успел удивиться, дёрнул его на себя, следом утыкая лицом в покрывало. Он привалился к нему со спины, сжимая в крепких объятиях и обдавая ухо горячим сбивчивым дыханием, - раз держишь меня за пса, то и трахну я тебя по-собачьи. Крепкие руки Ваймса сжали тонкий стан, притягивая патриция к себе ещё крепче, а язык прошёлся широким влажным мазком по загривку, отчего по телу мгновенно расползлись мурашки. Даже если бы Ветинари хотел воспротивиться, он бы не смог, полностью ошеломлённый такой скоропалительной сменой положения. Но, справедливо говоря, обласканный горячим ртом командора и доведённый до предела его беспрекословной собачьей покорностью, Хэвлок хотел только одного – чтобы член Ваймса оказался в нём здесь и сейчас, без промедления, и хотел настолько, что был готов уже скулить от нетерпения. Ваймс, точно почувствовав острое, выжигающее желание Ветинари, не стал размениваться на длительные прелюдии. Влажный язык снова несколько раз прошёлся по загривку, вылизывая нежную кожу от кромки рубашки до чувствительного места за ухом, а сухие пальцы бесцеремонно скользнули меж ягодиц, оглаживая вход, но не проникая внутрь. - Надеюсь, ты хорошо подготовился, - хрипло шепнул Ваймс и, коротко лизнув Хэвлока за ухом, отстранился, устраиваясь в удобную позу и подтягивая патриция к себе за бёдра. Ветинари поддался, становясь, как командор и хотел, по-собачьи – низко, грязно, порочно, утыкаясь лицом в скрещенные предплечья и прогибаясь в пояснице, полностью раскрываясь перед Ваймсом. Возбуждение застилало мир перед глазами поволокой, а сердце тяжело ухало где-то в горле. Горячая влажная головка скользнула по коже, потираясь меж ягодиц. Несмотря на показную грубость, Ваймс всё же не торопился и был аккуратен с ним, не вгоняя сразу на всю длину, а входя постепенно, давая Хэвлоку время подстроиться и привыкнуть к тянущему ощущению наполненности. Ваймс уловил нужный ритм далеко не сразу, толкаясь то коротко и поспешно, то медленно и глубоко, практически выходя из Хэвлока, чтобы после вновь неспешно двинуться вперёд, входя почти до упора. Не сразу он подстроился и под нужный угол, вслушиваясь в хриплые вздохи Ветинари и пытаясь понять, как двигаться правильнее. Обычно он брал Хэвлока лицом к лицу, угадывая, что Хэвлоку хорошо, по смеженным векам, по излому бровей, по закушенным губам. За те пару лет, что они встречались за пределами Продолговатого кабинета, Ваймс успел изучить патриция слишком хорошо, чтобы ошибиться, чтобы случайно причинить боль, но всё же доставлять удовольствие было куда сложнее, не имея возможности увидеть лицо, не касаясь бледной, так и напрашивающейся на багровые отметины кожи губами. Ваймс заново учился чувствовать Хэвлока: замедляться, когда он сжимался, толкаться глубже, когда он едва ощутимо подавался бёдрами навстречу, двигаться быстрее, снова и снова задевая простату, когда с его губ слетали тихие, приглушенные стоны, теряющиеся в сбившемся покрывале. Охваченный жаром и трепетом, Хэвлок утопал в непривычных ощущениях. Он всегда стремился всё контролировать, даже раздвигая перед Ваймсом ноги и разделяя с ним постель, он сохранял призрачные нити обладания ситуацией, попросту наблюдая за Ваймсом и осознавая, что командор терял голову не меньше, вколачиваясь в его податливое тело. Сейчас же, игра, затеянная как акт доминирования, совершенно вышла из-под контроля и, лишённый возможности даже взглянуть Ваймсу в глаза, Ветинари только и мог, что хрипло стонать да подмахивать, всецело отдаваясь власти чужих рук. Горячие и шероховатые, ладони Ваймса скользили по его спине, бокам, ягодицам, сжимая и поглаживая, подтягивая ближе и отстраняя, чтобы после снова толкнуться внутрь, давая патрицию прочувствовать всего себя и задевая все чувствительные места сразу. Но Хэвлоку всё равно было невыносимо мало – он хотел ещё, теснее, ближе. Хотел не просто чувствовать Ваймса в себе, а чувствовать его всем собой: тяжесть его тела, близость его кожи, жар его дыхания. Ваймс снова склонился ближе, переходя на короткие рваные толчки, и звенья холодной цепи вновь проехались по выгнутой пояснице, вызывая мурашки. Ветинари запоздало вспомнил об этой части их игры и, охваченный желанием получить ещё больше, неловко завёл руку за спину, подцепляя цепь пальцами, хватаясь за неё, точно утопающий за соломинку. Он потянул командора на себя слишком быстро и резко, чтобы тот успел сориентироваться и не свалиться, грузно придавливая Хэвлока собой к постели. - Чёрт, - Ваймс тихо рыкнул, одновременно раздосадованный тем, что оргазм, до того маячивший совсем рядом, вновь отдалился, растворяясь в тумане неудовлетворения, и испуганный, что мог навредить Хэвлоку, навалившись на него, - я сейчас. Он неловко попытался приподняться, но Хэвлок ему не позволил. - Ближе, - сдавленно шепнул он, крепче сжимая цепь и наматывая её на кулак, не оставляя командору и шанса отстраниться. Ваймсу не нужно было больше, чтобы понять. Он прижался к Ветинари всем телом, вцепляясь зубами в воротник рубашки и нетерпеливо оттягивая его, чтобы мгновение спустя впиться зубами уже в открытую шею, оставляя на бледной коже собственническую отметину. И вместе с тем, отыскав точку опоры, он вновь толкнулся, входя ещё глубже, заполняя Ветинари собой до предела. - Так? – низко рыкнул он на ухо патрицию, вжимаясь бёдрами в бёдра и зализывая багровый след на его шее. - Да-ах! – Хэвлок отозвался хриплым, задушенным стоном. Лишённый возможности толком вдохнуть и двинуться навстречу, он попросту впивался пальцами в металлические звенья цепи, не позволяя Ваймсу отстраниться ни на йоту, и выдыхал сбивчивые сдавленные стоны на каждом толчке, теряя голову от всеобъемлющей всепоглощающей близости чужого тела, от ощущения Ваймса глубоко внутри, от жадных несдержанных поцелуев, осыпающих его шею и загривок. Оргазм – острый, почти болезненный – смёл последние крупицы сознания, топя их в безбрежном выжигающем удовольствии, и Хэвлок сдался ему, размыкая ладонь – отпуская цепь, а вместе с ней и те призрачные нити контроля, за которые всегда так отчаянно пытался цепляться. Он не чувствовал, как дрожало его тело в руках Ваймса, не слышал, как низко, почти по-звериному зарычал Ваймс, вжимаясь в него последний раз и кончая, вновь навалившись сверху и придавив его к постели. Это всё было где-то на периферии, где-то за гранью, и Хэвлок просто лежал – ошеломлённый и вымотанный, вслушиваясь в загнанное биение собственного сердца, пока остальной мир существовал вдали от него.

***

Свечи, оставленные на столе, медленно догорали, топя трепещущие рыжие огоньки в расплавленном воске. Ветинари чуть приподнялся на локте, всматриваясь в лицо Ваймса, точно хотел насмотреться до того, как свечи окончательно затухнут и комната погрузится в полную темноту. Тонкие пальцы невесомо коснулись шеи, прослеживая подушечками следы от ошейника – наверняка ведь не сойдут ещё добрых несколько дней. - Доволен? – Ваймс усмехнулся, мягко и беззлобно. Даже не открывая глаз, он знал, что был прав. Хэвлоку нравилось видеть свои отметины на нём – нравилось вгонять короткие аккуратные ногти в его плечи, нравилось прикусывать его губы до крови, нравилось расписывать его спину царапинами, оставляя на загорелой коже свидетельства того, кому на самом деле принадлежит Ваймс. Ветинари был собственником не меньше самого командора, хоть и тщательно скрывал это, лишь иногда выдавая себя слишком пристальными взглядами или чуть более, чем мимолётными прикосновениями к выцветающим следам. Как сейчас. - Вполне, - Хэвлок попытался придать тону невозмутимости, но руки не отнял, продолжая поглаживать следы на шее. - Но этого ведь недостаточно, да? – Ваймс лениво приоткрыл один глаз, наблюдая за патрицием. - Понятия не имею, о чём ты, - Ветинари знал, что этого разговора не избежать (ведь он сам затеял его ранее), но сделал вид, что не понимает, к чему ведёт командор. - Едва ли это, - Ваймс многозначительно улыбнулся, спускаясь ладонью ниже и поглаживая бёдра Хэвлока, - компенсирует нанесённый убервальдской делегации моральный ущерб. Может расскажешь, что меня ждёт? - Ах, ты об этом, - Ветинари изобразил удивление слишком ярко и наигранно, чтобы это сошло за честную попытку, - ничего из ряда вон выходящего. Несколько формальностей. - Снова отправишь меня в ссылку? – командор усмехнулся, соскальзывая пальцами в ложбину меж ягодиц. - Какого низкого ты… - горячие подушечки едва ощутимо провели по нежной коже, отчего у Хэвлока вновь сладко заныло в груди, а тело покрылось мурашками. Он замолчал всего на мгновение, но было этого достаточно, чтобы лицо Ваймса расплылось в довольной улыбке, - обо мне мнения, - усилием воли патриций вернул тону привычную лёгкость и насмешливость. – Напротив, героический поступок герцога Анкского решительно невозможно оставить без должной награды. Пальцы Ваймса замерли. - Только не говори, что это очередной титул. - Нет, - Ветинари елейно улыбнулся, - всего лишь почётный орден. Командор страдальчески застонал: - Нет. Патриций проигнорировал его недовольство, продолжая с весёлой невозмутимостью: - …который будет вручён герцогу на торжественном приёме, - Ветинари сделал многозначительную паузу, - на котором в том числе будут присутствовать представители убервальдской аристократии. И не отнекивайся, - Ветинари приложил палец к губам командора, не позволяя ему выдавить очередное страдальческое «нет». Ваймс ещё не знал, что на торжественный банкет помимо вервольфов был приглашён представитель знатного вампирского дома, печально известный своим пренебрежительным отношением к чёрной ленте, приколотой к его лацкану. С большой вероятностью приём снова пойдёт под откос, в очередной раз ставя под угрозу все дипломатические соглашения между Анк-Морпорком и Убервальдом. Вот только Ваймс был слишком хорошим стражником, чтобы стать ещё и хорошим дипломатом, и не понимал, что дипломаты, подобные Ветинари, никогда не закрывали глаза – они просто ждали удачно подворачивающуюся возможность раскрыть свои карты. И Ваймс, прямой как палка и вспыльчивый в своём желании следовать Закону, эту возможность исправно предоставлял. - Я уже составил письмо главе анк-морпоркского монетного двора с просьбой отлить его, - патриций многозначительно скосил взгляд в сторону стола. Улыбка Ветинари стала шире, - и выгравировать профиль самого герцога на аверсе. - Нет, - вопреки прижатому к губам пальцу снова страдальчески застонал Ваймс. - В ошейнике ты был сговорчивее. Патриций удобнее улёгся на груди Ваймса, вновь невольно переводя взгляд на красные полосы на его коже. Брошенный за ненадобностью вместе с изгвазданным покрывалом, сейчас ошейник лежал на полу, но Ветинари ощутил тянущее томление в низу живота от одной мысли о том, что он снова окажется на шее командора. - В следующий раз я надену его на тебя, - запальчиво пообещал Ваймс, всё ещё оскорблённый перспективой созерцать свой профиль на аверсе ордена. Ветинари заинтересованно вкинул бровь: - Это обещание? - Угроза, - Ваймс попытался придать голосу строгости, вышло из рук вон плохо. Патриций тихо засмеялся. Затухла последняя свеча, комната погрузилась в густой ночной мрак, а смех Хэвлока утонул в мягком нежном поцелуе.