Небо запутавшиеся в ветвях

Любить безответно — это еще полбеды. Любить человека, который никогда не сможет ответить на твои чувства... вот что по-настоящему тяжело. Мои мучения начались около трех лет назад. Начались так глупо и обыденно, что порой бывает даже смешно вспомнить. Май только-только вступил в свои права, заявив о себе, как о предшественнике жаркого лета — уже с первых чисел месяца в воздухе ощущался густой зной. Я сидел в парке, на скамейке под деревом, довольно давно облюбованной мною — сюда редко кто приходил, и я мог побыть наедине со своими мыслями. Пары пролетели незаметно, домой идти совсем не хотелось. Я наслаждался чудесной погодой, вытянув и скрестив перед собой ноги, в наушниках играла моя любимая песня — саундтрек из «Королевы Проклятых». В пачке оставалась последняя сигарета. Ну и пусть, все равно давно хотел бросить эту отраву. Вот эту докурю, и брошу. Но ни то, ни другое сделать мне было не суждено — едва я только сделал первую затяжку, как на меня в прямом смысле этого слова свалился парень. Причем, парень не малых размеров и весьма увесистой комплекции. Я не заметил, что неподалеку плакала девочка лет пяти, а ее успокаивала мама. Оказалось, что у ребенка улетел воздушный шарик и запутался в ветвях дерева, того самого, под которым я сидел. Прохожий парень решил немного побыть добрым самаритянином — помочь, и полез на дерево, дабы достать и вернуть утерю. Шарик-то ему отцепить удалось, а вот ветка не выдержала довольно внушительного веса, надломилась, и он с нее попросту слетел, в качестве аэродрома в случайном порядке выбрав меня. Шарик был благополучно передан маленькой и счастливой владелице в целости и сохранности, я же, как истинный герой, все стоически перенес, и помогла мне в этом радость от того, что сигарета осталась целой, и, как ни в чем не бывало, продолжала медленно тлеть в моих пальцах. Даже не погнулась нисколько, в отличие от меня. Но длилась радость недолго. Парень забрал ее, затянулся несколько раз и выкинул, сказав, что детям курить вредно. Хоть бы извинился, что меня придавил, но ведь нет же. Еще и сигарету забрал. И только потом узнал, что на меня грохнулся самый популярный парень нашего универа. Он учился на третьем курсе. Дальше я старался о нем ничего не узнавать, даже больше — и не думать, так как мое шестое чувство просто кричало благим матом, что добром это все не закончится. И оно меня не обмануло. С того дня я невольно искал его глазами в толпе, боясь признаться себе, что влюбился в него, как мальчишка. И чем дольше я за ним наблюдал, тем отчетливей осознавал, что влип по полной и шансов у меня нет. Но ведь надежда умирает последней. Вот и я ходил, лелеял свою искорку надежды, хотя разумом лучше, чем отлично понимал, что все это бессмысленно. Он всегда был окружен толпой девчонок. Эти ванильные дуры просто облепили его, как мухи, а я задыхался от своей безысходности — видел, что он натуральнее всех натуралов, вместе взятых. Поэтому и проходил мимо них, стискивая зубы и делая вид, что меня совершенно ничего не цепляет, да и вообще — не касается. Спустя месяц после случайного «знакомства» подруги позвали меня на вечеринку по случаю удачно сданной сессии. Вечеринка проходила у Светки, моей сокурсницы — ее родители очень вовремя решили свалить на дачу, чтобы посадить там баклажаны с картошкой. Света давно знала о моей нетрадиционной ориентации. Против она ничего не имела, не являлась гомофобкой, да и вообще, ей по большему было просто все равно, в кого именно я влюбляюсь. Первое время после моего признания она, конечно, всячески подшучивала надо мной, иногда даже весьма и весьма жестко, потом же ей это надоело, когда она увидела, что реакции на ее провокационные выпады нет никакой. Да и подшучивала она по-доброму — все-таки мы друзья. На вечеринке собралась, наверное, половина нашего универа. Дома отсиживались только самые «зубрилы» и ботаники, да те, у кого имелись дела поважнее гулянок. Я, в принципе, тоже не горел особым желанием туда попасть, а когда увидел среди шумной компании еще и предмет моих тайных ночных грез, вообще захотел слинять по-тихому восвояси, по-английски, чтобы никто не заметил. Он сидел в одном из кресел и премило ворковал с длинноногой блондинкой в вызывающе короткой юбке. Одного взгляда на эту картину мне хватило для того, чтобы настроение упало до отметки минус двенадцать, и я уже было развернулся, чтобы уйти, как передо мной словно из-под земли выросла моя хорошая знакомая Лика. — А куда это намылился? Нет, Миш, просто так ты от нас не уйдешь, — решительно заявила она и посмотрела через мое плечо на подруг. — Девочки, он от нас опять хочет сбежать! Послышались возгласы неодобрения, и тут же передо мной нарисовалась еще одна фигура, на этот раз Катькина. Девушка с ловкостью фокусника перевернула бутылку с водкой и на три четверти наполнила стакан, затем всунула его мне в руки. Я недоверчиво посмотрел сперва на него, потом на заговорщически улыбающихся подруг. — Пей давай! — завизжала Лика так, что барабанные перепонки вздрогнули и сжались. — Да, да! — вторила ей Катя. — Это тебе наказание за попытку побега! — Прям как в тюрьме, — тихо усмехнулся я и заглянул в глубь сверкающей прозрачной жидкости. Пить эту гадость не хотелось совсем, но пришлось — чьи-то руки с силой обхватили меня, а Катя буквально влила спиртное в горло под неугомонный гогот и выкрики компании. Я судорожно закашлялся, водка потекла по подбородку. Лика со смехом стерла ее свои платочком и, слегка поморщившись, скомкала его и сунула в задний карман джинсов. — Ну что, будешь еще так делать? — спросила она строгим голосом, но я заметил пляшущие искорки веселья в ее глазах. — Не буду. — Я улыбнулся через силу. Во рту было неприятное послевкусие, но настроение улучшилось. — А ну-ка скажи, что это было в последний раз, и что ты осознаешь свою вину! Как по глупому сценарию, меня усадили рядом с объектом моих мечтаний и бессонных ночей. В тот вечер я набрался, как никогда, сам не понимая, зачем делаю это, и уснул там же, на диване, подложив под голову жесткую круглую подушку. Проснулся от головной боли, жуткой жажды и боли в ногах. Я просто не мог пошевелить конечностями, будто их что-то придавило. «Гирей» оказалась девушка, весьма, кстати говоря, хрупкая и нежная на вид. Вот уж не подумал бы, что это неземное создание весит, как взрослый мамонт! Воспоминания вернулись не сразу. Мысли были тяжелыми и словно тонули в некой вязкой каше. Но именно после той вечеринки мы сдружились с Олегом, то есть, тем самым парнем, который, можно сказать, был послан мне богом. Или деревом. Ну, или шариком... Когда алкоголь начал свое действие и я немного расслабился, от моей обычной робости не осталось и следа, мы разболтались и обнаружилось, что у нас много общих увлечений и интересов. Я, конечно же, не преминул напомнить ему о случае в парке. Олег весело рассмеялся и, хлопнув меня по плечу, заметил: — Прости, тогда я почувствовал себя неловко, поэтому не извинился. Это как защитная реакция. Я тебя сильно придавил? — Да ничего, жить буду. Но, хоть теперь мы и стали почти друзьями, общение наше лишь только угнетало меня еще больше, так как я был с ним рядом, но не мог к нему прикоснуться, обнять его, как я мечтал, поменяться хотя бы на одну ночь с очередной его подстилкой. Да, я был даже и на это готов, и молил небо, чтоб он был моим. Небо оставалось безучастным и безразличным к моим просьбам. А Олег все так же говорил мне встрече: «Привет. Что у тебя нового? Вечером опять посидим в парке?», или: «Мы на рыбалку, ты с нами едешь?». И я ехал, чтоб хоть немного побыть с ним рядом, чтоб хоть на мгновение мои мечты могли воплотиться в реальность... а потом опять вдребезги разбиться. Я наблюдал за ним исподтишка, стараясь, чтобы он не заметил этого, и сразу же отводил взгляд, стоило ему только посмотреть на меня. Это всегда вызывало улыбку на его устах, один вид которой повергал меня в смущение и шок, будто улыбался он мне одному и в первый раз. Кажется, чувства к нему переходили в более тяжелую, и уже, наверное, неизлечимую стадию, когда жизненно важно видеть его хотя бы пять минут в день. Так я и мучился три года. Разрывая себя на куски, и опять склеивая. Мечтая о нем и о его внимании, как о самом драгоценном подарке в мире. Иногда были и такие периоды, когда я готов был вытащить свое сердце из груди, лишь бы оно только не приносило мне еще больше боли. Я буквально утопал в своих собственных мечтах и собственной безысходности, понимая, что им никогда не суждено осуществиться. А после шел в универ, отвечал, как обычно, на его рукопожатие, улыбался, и делал вид, будто не испытываю к нему абсолютно ничего, кроме дружеской привязанности. Но сколько я мог продержаться вот так? Я не знал. Истекающее кровью сердце подсказывало только один выход — признаться во всем, просто подойти и рассказать все, что накипело, а дольше гори оно синим пламенем. Я устал, я до безумия устал держать в себе эти чувства, эти сносящие крышу эмоции, и в один день, сидя в парке на той самой памятной скамейке, я набрал его номер телефона, чтобы договориться о встрече. Гудки медленно капали, как вода из крана, разрывали нервы. И в тот момент, когда я уже был готов сбросить вызов, в трубке раздался его радостный голос: — О, Мишка, привет! Что, соскучился? — Ты даже не представляешь себе, насколько. — Я грустно улыбнулся. — У тебя есть свободная минутка? — Для тебя и не одна найдется, а что случилось? — Мне нужно тебе кое-что сказать. — Я замялся на секунду. — Давай встретимся в парке, под тем самом деревом. Ты сможешь? — Хорошо, скоро буду. Я сбросил вызов и, задрав голову, с грустью посмотрел в далекое-далекое небо. Оно путалось в корявых ветвях деревьев, а облака, казалось, повисли на них, совсем, как тот воздушный шарик. Три года назад это дерево стало началом моей личной истории любви, и здесь же теперь решится, будет ли у этой истории продолжение... Он пришел через десять минут. Выглядел, как всегда, безупречно, и, как всегда, собирал восхищенные взгляды всех проходящих мимо девушек. Он не обращал на них внимания, небрежно игнорировал любые знаки внимания со стороны прекрасного пола — слишком избалованный этим, слишком привыкший к любви. А для меня это было равносильно пытке... ревновать его постоянно. — Привет, что случилось? — Он протянул руку и я вяло пожал ее. — Что-то серьезное? — Как посмотреть, — шепотом ответил я, понимая, что забыл все слова, которые хотел ему сказать. — Для меня — очень серьезное. — Ну, так говори. Мне нужно было набраться смелости и взглянуть ему в глаза, но никак не мог собраться с духом, и попросту молчал. Олег положил ладонь мне на плечо и обеспокоенно спросил: — Миш?.. Что такое? Все в порядке? Я вздохнул, сжал кулаки и начал с места в карьер: — Олег, я люблю тебя. На минуту повисла оглушающая тишина. Я робко посмотрел на него. Он недоуменно смотрел на меня, явно не желая верить услышанному. — Олег, я очень давно люблю тебя, я влюбился в тебя с первого взгляда... именно под этим самым деревом... когда ты упал на меня, доставая этот чертов шарик. Слова полились потоком. Я путался, сбивался, нервно сжимал руки, а по лицу ползла глупая улыбка. Я чувствовал, как полыхают огнем мои щеки, в голове гудело, а я все говорил и говорил, надеясь, что этот миг никогда не закончится, и Олег никогда не прогонит меня. Он ведь натурал. Гетеро. Мне стало легче от признания, но кто знает, каково мне будет потом... когда он уйдет, и я обнаружу, что остался ни с чем, что потерял даже его дружбу?.. - Миш, ты больной?! — Олег прервал мои излияние решительным жестом руки. — Как, скажи, как такое вообще возможно?! Похоже, ты тогда действительно сильно ударился головой. Я в это просто отказываюсь верить! — Он буквально кричал от возмущения. — Олег... — жалобно попросил я и взял его за руку. — Пожалуйста... я... пойми меня... Олег, я... люблю тебя, и хочу, чтобы... Он резко выдернул руку. — Так, подожди. Стой. Ты что, получается... ты... ты гей, да? — Это было сказано с ноткой отвращения в голосе. По моим щекам пополз новый румянец, голова закружилась еще сильнее. Я сглотнул и уставился на любимого. К глазам медленно, но верно подступали едкие слезы. Он смотрел на меня, чуть поморщившись, и вдруг вытер руку, за которую я держал его, об штаны и сделал шаг назад. — Педик, что ли? — Олег, зачем ты так... какая разница, я просто влюбился в тебя, и я... понимаешь, Олег... Он медленно покачал головой. — Нет, не понимаю. И не хочу понимать. Миша... подожди, теперь послушай меня. Допустим — допустим! — что ты действительно влюбился меня, хотя это полный бред... — Он поднял руки в каком-то непонятном жесте, словно призывая в свидетели небо, но тут же бессильно опустил их. — Но... это ведь ты влюблен в меня, и это твои чувства, а следовательно, и твои проблемы. Так что решай их сам. Меня это не касается, и пожалуйста, избавь меня от этой грязи! Не впутывай меня в это! И будем считать, что я ничего не слышал, а ты ничего не говорил. — Он развернулся и сделал шаг, но потом, передумав, вернулся, схватил меня за плечи и встряхнул. — Я думаю, ты понимаешь, что теперь ни о какой дружбе не может быть и речи? Я обреченно кивнул. Мне было уже совершенно все равно, что он говорит, и что будет дальше. Я понимал только одно — моя жизнь закончена. Отныне она будет заключаться в воспоминаниях о разговорах, о проведенном вдвоем времени, о случайных касаниях... Не думая, что делаю, я приподнялся на носочки и поцеловал его губы. Олег резко оттолкнул меня, и я, не удержав равновесия, упал на асфальт, больно притормозив ладонями. Он с гримасой отвращения на лице вытер губы и сплюнул. Он развернулся и быстрым шагом двинулся прочь, а я так и остался сидеть на асфальте среди осколков своего несостоявшегося счастья. Под тем самым деревом. Слезы побежали по щекам, но я даже не заметил этого. Не знаю, сколько я там просидел. Может, час, а может, и два. Время уже не имело значения. Когда небо начало понемногу темнеть, я неуклюже поднялся на затекшие ноги и медленно побрел по знакомой аллее.