Ты такой хороший, Чжань Сиси

      В утренние часы на ночном рынке почти никого не было. Мягкое осеннее солнце лежало на крышах старых кварталов Ханчжоу, на плечах посаженных вдоль торговой улицы клёнов, на полках сувенирных лавок, где продавали одни и те же шёлковые платки, картонные веера, гайвани с резвящимися феями и связки монет на удачу.       Цзянь И начинал смену с уборки, потом разбирал поставки и паковал заказы для курьеров. Ближе к вечеру, когда люди стягивались на ночной рынок, ему приходилось всё время быть в зале — много говорить, обхаживать туристов, воевать с кассовым аппаратом, укладывать покупки в хрустящие пакеты, но больше всего — улыбаться. В полную силу, от уха до уха, ведь именно из-за улыбки здешняя хозяйка когда-то и позвала работать Цзянь И. Ещё — из-за богатого воображения, с которым Цзянь И вёл блог онлайн-магазина, и красивых рук, придающих, по её словам, дороговизны самому откровенному ширпотребу.       — Чего завис? — раздался голос хозяйки. — Опять спишь на ходу?       Разомкнув глаза, Цзянь И нашёл себя у раковины в бытовке. Из ведра, куда он набирал воду для мытья полов, уже лилось через край.       — Простите, тётушка. Плохо спал ночью.       — Совсем бессонница тебя замучила! Ты же завариваешь ту смесь трав, что я давала, от беспокойных ног? Работает?       — Завариваю, но, по-моему, от неё хочется больше пи́сать, чем спать, и ноги всё равно гудят.       Цзянь И уже и не помнил, когда у него начались проблемы со сном. Может, когда он во второй раз не сдал гаокао и так сильно разболелся на нервах, что две недели не мог подняться с кровати, хотя толком и не спал. Или когда устроился на первую подработку аниматором в торговом центре, и ему приходилось улыбаться ещё шире и чаще, чем здесь, стоя на бесконечных дегустациях и распродажах в пёстрых костюмах. А может, что-то другое разучило его по-детски легко уходить в сон, стоило затылку коснуться подушки. Что-то, что он обречённо нащупывал в себе в темноте спальни.       — Думаю, я знаю, откуда у тебя эти проблемы, — сказала хозяйка, когда Цзянь И, покончив с полами, развешивал ципао с драконами из пайеток. — Ты только не обижайся, Иэр, ты у нас юноша приятный, все покупательницы с тобой заигрывают, но у тебя ведь нет девушки, так?       — Нет, — беззаботно ответил тот, — а как это связано?       — Напрямую! Всем известно, что у одиноких мужчин нарушается баланс Инь и Ян. Без женского внимания холодный Инь ослабевает, а мужское, солнечное начало, Ян, наоборот доминирует. У тебя огня больше чем холода в нижней части тела, поэтому ты и не спишь по ночам!       — А это и правда многое объясняет! — Цзянь И задумчиво почесал подбородок. В китайской медицине он разбирался не больше, чем в математике, которую никак не мог сдать, и заключение хозяйки, которая наловчилась сама себе ставить иглы в больную спину, показалось ему убедительным.       — Конечно, это ещё в «Ицзине» написано! — Явно довольная собой, хозяйка потрясла в сторону Цзянь И указательным пальцем. — Вот поэтому девушку тебе надо, с ней будешь спать как убитый! Я и познакомить могу.       — Да некогда мне, тётушка. Я ещё в университет хочу поступить. — Чтобы слезть с неприятной темы, Цзянь И взял одно из ципао, белое с бисерным фениксом, и прижал к груди, будто примеривал. — Может, в этом покупателей встречать? Всех конкурентов уделаем.       — Тоже мне Мэй Ланьфан! Тогда уж лучше в золотом, под цвет глаз! — Рассмеявшись, хозяйка покачала головой и потрепала Цзянь И по руке. — Ну, раз тебе некогда, хотя бы в храм сходи, попроси здоровья у Будды. Дам тебе выходной.       — Спасибо, тётушка, вы лучшая!       — И за меня помолись, а то спину всё чаще прихватывает.       — Помолюсь! Принесу вам амулет!       Цзянь И даже обнял хозяйку — выходных у него не случалось с начала осени. Он, конечно, не жаловался — работа ему скорее нравилась, и, что важнее, она спасала от безделья, ставшего с недавних пор особенно жестоким к нему. Несмотря на это, Цзянь И искренне обрадовался выходному и, перебирая ципао на вешалках в поиске того самого золотого, уже представлял, как уговорит Чжэнси наконец-то встретиться с ним.       Тот тоже был занят — писал диплом, проходил практику в районной полиции, помогал семье. Они, конечно, переписывались, изредка созванивались по видеосвязи, но Цзянь И казалось, что ответы от Чжэнси приходили всё дольше, а звонки становились всё короче. Как бы он ни старался не надумывать, не превращать себя в свидетеля несуществующих перемен, Цзянь И не мог не видеть, как иссякала их дружба. Истончалась подобно мелу, которым так и не написали самого главного. И было предельно ясно, что тому причина. Что это он, Цзянь И, всё сломал.       Случайно, по глупости. Не только между ним и Чжэнси. Много чего случилось после возвращения с острова, в том, что принято, затаив дыхание, называть «взрослой жизнью». Как странно — оказалось, что Цзянь И не так уж страшно было выпасть из обоймы, в которую он, может, никогда и не подходил по причине незадавшейся, всё пуще искривляющейся с возрастом формы, и от повседневных, принимаемых на веру, проявлений которой был отчуждён. От горделивых студентов, гуляющих под гирляндами ночного рынка после занятий. От офисных работников, едущих с ним в метро в семь утра. От социальных лозунгов по четыре иероглифа, кричавших с каждого баннера, с каждого здания и из каждого утюга, каким им всем и ему персонально следует быть, чего ему нужно хотеть. Но чего Цзянь И хотел на самом деле? Искренности? Внимания? Просто быть с Чжань Чжэнси? Сидеть у него под боком, пока тот играет в видеоигры, лежать на траве у озера, держать его за руку на людях. Целовать его в губы, в шею и ниже, ещё ниже. Много ли это было? Должно быть, больше, чем сам Чжэнси — слишком хороший, помещавшийся в любую на свете обойму как литой, — был готов унести.       Всё пошло наперекосяк с их свидания на Цисицзе. Они гуляли по набережной, полной двойных теней, приваренных друг к другу праздничным жаром, и Цзянь И тоже чувствовал этот жар, романтическое воспаление, толкающее на отчаянные поступки. Крутил в кармане монетку в пять цзяо — сказать-не сказать, решиться или лишиться.       — Сиси, давай сходим в клуб неподалёку, — предложил он, хотя монетка велела держать рот на замке.       — Давай, — Чжэнси согласно кивнул головой. — Что за клуб? Мы там играли группой?       — Нет, мы там никогда не были.       — Там, наверно, битком сегодня?       — Кто знает. Там вход для своих.       Во взгляде Чжэнси мелькнула неуверенность, и на миг показалось, что он вот-вот сдаст назад, поняв, куда именно Цзянь И приглашал его, в какой сумрак тянул за рукав толстовки. Они свернули с набережной в город, стекли с широкого проспекта в узкое проулочное горлышко, туда, где дома смотрели неприглядной изнанкой и все выходы были чёрными.       На крыльце у клуба стояли мужчины, каких не увидишь среди белых или синих воротничков. В их присутствии Цзянь И взял Чжэнси за руку, крепко стиснув пальцы в замок, и отчеканил охраннику пароль так, точно это было заклинание, отпиравшее двери в сказочный мир.       — «Бог-Кролик».       Длинный коридор вёл к барным стойкам, к танцполу в сверкающей нише, в лаунж с диванами, где эвкалиптовый дым щекотал ноздри, и везде было жарко, шумно и било в глаза. Ещё никогда Цзянь И не видел так много и откровенно целующихся людей, вживую, не в порно или зарубежном кино. Они сталкивались розовыми языками, гладили друг друга по коленям и бёдрам, сдавливали набухшие молнии на штанах, и было трудно не пялиться на них, не заражаться от них. Только на Чжэнси лица не было, и Цзянь И повёл его к бару, уповая на способность ром-колы растворять твёрдый цемент предрассудков.       — Сиси, я хочу танцевать! — прокричал он на ухо другу, когда его собственный пульс уже бился в такт дарк-техно и припадочного колорченджера над головой.       — Ты же знаешь, что я не танцую.       Это было неправдой — Цзянь И помнил, как в прошлом году, когда они в последний раз играли в рок-клубе, Чжэнси танцевал с ним под двумя бутылками «Хейнекена».       — Значит, отпустишь меня одного? В эту толпу?       Чжэнси посмотрел на танцпол, кипевший неприкрытой телесностью, и тут же отвёл обжёгшийся взгляд.       — Будешь сам виноват, если тебе оттопчут ноги.       — А что, если кто-нибудь начнёт ко мне приставать?       На это Чжэнси не ответил, отставил пустой стакан и уставился в телефон. Глядя на его сведённые к переносице брови, напряжённые пальцы, бесцельно листавшие ленту в «Вейбо», Цзянь И ощутил, как вина приливает к груди, сковывает её так, что не продохнуть. Чтобы справиться с разрушительным напором, он беспомощно уткнулся в плечо Чжэнси и почувствовал облегчение, лишь ощутив, как его снисходительно гладят по голове.       — Тебе здесь не нравится, Сиси? — Выпрямившись, Цзянь И приложил холодный стакан к раскаленной от прилившей крови щеке.       — Просто настроения нет. Откуда ты узнал про это место?       — От Хэ Тяня.       — Я так и подумал, — Чжэнси усмехнулся, а потом невесело добавил: — Надеюсь, что не встречу здесь никого из участка. Знаю, что полицейские держат такие заведения на карандаше.       — Если что, скажешь, что проводил исследование, изучал маргинальные слои общества в естественной среде обитания, — отшутился Цзянь И, пытаясь не зацикливаться на том, с какой едва уловимой, но читаемой интонацией Чжэнси произнёс слово «такие». — Тогда поехали ко мне, зарубимся во что-нибудь на приставке, идёт?       Когда они вышли из клуба, город уже готовился ко сну, и только такси с красно-зелёными табличками сновали по улицам. Чжэнси поддерживал поплывшего под ром-колы Цзянь И, и они плелись вдоль проспекта под тёплым весом августовской ночи. Думая, что лето заканчивалось, а вместе с ним — последние каникулы Чжэнси, Цзянь И тоскливо улыбался сам себе.       Звук их шагов в подземном переходе отскакивал от потолка ритмичным эхом. Склонив голову набок, Цзянь И смотрел на Чжэнси, на его профиль, каждый изгиб которого знал наизусть. Он не заметил, как что-то тихо отключилось внутри, то, что сдерживало его весь вечер, и весь день, и все эти годы, пока он вынашивал в себе нежелательную, давно не платоническую, порицательно плотскую любовь к Чжань Чжэнси. Притянув его к себе за воротник, Цзянь И впился в его сухие, ещё сладкие от колы губы, проник сквозь них языком, когда Чжэнси охнул от удивления.       — Ты с ума сошёл?!       Чжэнси попробовал расцепить его руки на толстовке, но, по правде сказать, он был немного слабее под выпивкой. Самую малость, которой Цзянь И старался не пользоваться, но которой ему всё же хватило, чтобы не дать Чжэнси в то же мгновение вырваться из поцелуя, прижать его к гудящему рекламному щиту на стене с глухим стуком.       — Тут же никого нет, — наугад ответил Цзянь И, перехватывая беспокойные ладони Чжэнси в свои и целуя его чуть солёное от испарины лицо. — Никто не увидит нас.       — Здесь всюду камеры!       Разбуженный этим возгласом, Цзянь И вскинул голову, встретился взглядом с объективом, под которым мигала красная лампочка. Представил, как они выглядят на чьём-то далёком рябом мониторе. Наверно, как те ничего не стыдящиеся люди в гей-клубе.       — Прости. Прости!       Он быстро убрал руки, так, словно сделал Чжэнси больно, и отступил на шаг. Снова стало нечем дышать, как если бы из перехода откачали весь воздух. Чжэнси тоже переводил дыхание, вытирая губы и глядя куда угодно, но только не на Цзянь И. И как он мог так подставить его?       — Я вызову нам такси, — наконец сказал Чжэнси, доставая телефон из кармана.       — Хорошо. — Цзянь И виновато улыбнулся. Показалось, что всё обошлось и Чжэнси не обиделся на него: даже снова взял под руку, когда Цзянь И запнулся о ступеньку.       Такси подъехало почти сразу, как только они поднялись на другую сторону проспекта. Запрыгнув на заднее сидение первым, Цзянь И выжидающе придерживал для Чжэнси дверь, но тот не торопился садиться следом.       — Ты чего стоишь? Залезай.       — Так нам ведь в разные стороны.       — Что?.. Разве мы не едем ко мне?       — Извини. Я устал, хочу просто лечь спать.       — Ничего, ты можешь лечь спать у меня! — И по затянувшейся в ответ тишине Цзянь И понял, что ничего не обошлось. В висках застучала паника, мелко задрожала нижняя губа. — Мы будем просто спать, даю слово! Я лягу на диване! Или ты ляжешь на диване, сделаем, как ты захочешь…       — Всё в порядке. — Наклонившись к двери, Чжэнси улыбнулся ему, заглянул в глаза, увлажнившиеся по первому обрыву сердца. — Завтра спишемся.       — Сиси, я…       Дверь захлопнулась, поставив в их разговоре точку, и три мучительных секунды, прежде чем такси рвануло с места, Цзянь И наблюдал за тем, как Чжэнси, помахав ему напоследок, спускается обратно в переход, шаг за шагом скрываясь на лестнице.       — Обязательно напиши мне! — запоздало крикнул Цзянь И в приоткрытое окно пустому проспекту.       Обмякнув на сидении, он закрыл ладонями лицо, по которому потекли слёзы. Они не переставали течь всю дорогу до дома, до самой кровати, и дальше — пока он до утра лежал в темноте, без сна в мокром глазу, один на один с необоснованным, но удушающим страхом, что его лучший и единственный друг Чжань Чжэнси больше никогда не захочет с ним видеться.

* * *

      — Спасибо, что поехал со мной, Сиси.       — Да не за что. Подумал, что мы здесь не были со школы.       Путь к Храму Прибежища Души, упрятанному в зелёных, порождающих туманы горах, лежал сквозь чайные плантации и заросли бамбука. Здесь от влажного, непохожего на городской воздуха приятно кружилась голова, а волосы топорщились смешными завитками.       В магазинчике на автобусной остановке Цзянь И купил благовония и амулет для хозяйки у монаха в серой робе, а Чжэнси спросил, как лучше пройти к Павильону Исцеляющего Будды. Там, у ног пятиметрового исполина, восседающего на лотосовой подушке в окружении священных реликвий, уже курились палочки в бронзовых вазах и спирали кислого дыма взмывали к тёмному потолку.       Стоя плечом к плечу с Чжэнси, Цзянь И никак не мог сосредоточиться на молитве, подобрать правильные слова. Легко было просить здоровья для хозяйки, для мамы, для Чжэнси, который по дороге упомянул, что у него от чтения стали болеть глаза, но какого исцеления Цзянь И просил для себя? Можно ли вообще просить о таком Будду? Разве это по его части? Он слыхал, что на юге с таким обращаются к Богу-Кролику, и Бог-Кролик делает целыми тех, кто оказался порознь по воле злого случая.       Прогулявшись по храму, они свернули на узкую, огороженную цепями лестницу, уходившую в самую глубь тропического леса и наверх, к скалам, где не было никого, кроме каменных бодхисатв в округлых гротах.       — Успеваешь готовиться к экзаменам с новой работой? — спросил Чжэнси.       Он шёл слегка впереди, и Цзянь И не сводил взгляда с его затылка и широких плеч, на которых висела просторная, купленная когда-то вместе клетчатая рубашка.       — Не успеваю. Честно говоря, не уверен, что буду ещё раз сдавать гаокао. Я ведь хотел с тобой в один универ, а ты в этом году уже заканчиваешь.       — А как же диплом? — удивлённо обернувшись, Чжэнси замедлил шаг, чтобы они поравнялись на лестнице.       — А что диплом? Рыжик вон как-то живёт без диплома, работает.       Чжэнси открыл рот, будто хотел возразить, но передумал и добавил, чуть погодя:       — На хорошую работу не возьмут без диплома. Чем ты будешь заниматься?       — Это так важно, да? — Цзянь И не сдержал грустной улыбки. — Придумаю. Может, подкоплю денег и научусь стричь людей. Вот ты когда в последний раз стригся, Сиси? — Сняв с Чжэнси кепку, Цзянь И потрепал его по густым волосам. — Совсем оброс. Тебе, кстати, идёт.       — Ладно. — Немного смутившись, Чжэнси вернул кепку на взъерошенное место. — Наверно, это к лучшему, что ты больше не переживаешь из-за экзаменов.       — Конечно, к лучшему! Ты, кстати, смотришь мои блоги из магазина? Видел меня в ципао?       — Видел. Как оно вообще на тебя налезло?       — На такую фигурку что угодно налезет!       Подъём становился всё круче и круче. В какой-то момент они устало сели на ступеньки, вытирая лбы и отлепляя приставшие к телу майки. Чжэнси достал из рюкзака перекус, и они переводили дух, любуясь загнутыми крышами павильонов над кромкой деревьев и похрустывая жёлтыми, будто стены монастырских дворов, яблоками.       — Как твоя практика? — Цзянь И выбросил огрызок в кусты и вытер об штаны руки. — Тебя уже брали на место преступления?       — Конечно нет. Туда не берут практикантов, я пока просто помогаю в архиве. Недавно доверили обрабатывать видео с городских камер.       Цзянь И опустил глаза. На ум ему тут же пришла та самая камера, нагло пялившаяся в подземном переходе, наверняка распознавшая и навсегда запомнившая их с Чжань Чжэнси. Может, тот даже сам видел кадры с неё.       — Хочешь работать в полиции после выпуска?       — Если возьмут. Там строгий отбор в Академию, сложные экзамены по праву и нормативы по физподготовке. Но сперва нужен допуск от департамента безопасности.       — И как его получить?       — Будут проверять меня. Общаться с родными, друзьями, собирать подноготную, смотреть, насколько я порядочный гражданин.       — На сто процентов порядочный! Я так и скажу, если спросят!       — Боюсь, одно это не убедит офицеров из департамента. — Улыбнувшись краешком губ, Чжэнси завернул свой яблочный огрызок в салфетку и убрал его в боковой карман рюкзака. — Нужны доказательства.       — Сиси, я… — голос Цзянь И дрогнул. Земля начинала уходить из-под ног. — Мне так жаль. Я не хотел, чтобы из-за меня у тебя возникли проблемы.       — Ты о чём?       — Ну как же… Если люди в полиции найдут ту запись с камеры и узнают, что… что…       Проще было кубарем скатиться по бесконечной, увитой корнями лестнице, желательно сразу же в преисподнюю, туда, где такому как он самое место, чем произнести это вслух.       — Что они узнают?.. — спокойно переспросил Чжэнси, приобнимая растерянного, будто потерявшего дар речи Цзянь И.       — Что у тебя связь с мужчиной.       Ветер качал желтеющий бамбук, и в его благостном шелесте, в звонкой тишине священных гор, эти непорядочные слова звучали особенно громко, раскатисто, как удар в медный гонг.       Чжэнси долго думал над ответом, чуть прикрыв глаза, отчего сам походил на каменного бодхисатву.       — Значит, узнают, — наконец сказал он, заглядывая в лицо Цзянь И, — ты ведь не думаешь, что мы перестанем из-за этого быть друзьями, так?       Услышав это, Цзянь И бросился обнимать его так рьяно, что они и правда чуть не покатились по лестнице, и Чжэнси на всякий случай схватился за холодную цепь на перилах.       — Если честно, я только об этом и думал, — прошептал Цзянь И, прижимаясь щекой к его ключице, — целыми днями. Думал, что тяну тебя за собой, порчу тебе жизнь, а друзья не должны себя так вести. Хотя я ведь могу всё объяснить полицейским, если понадобится! Приду в участок с чистосердечным признанием, возьму всю вину на себя!       — Нет тут никакой вины, что ты несёшь… Так ты поэтому от меня отстранился?       — Это я отстранился? — Выпрямившись, Цзянь И непонимающе уставился на него. — Разве не ты отдалился первым? Уехал тогда?       — Это так выглядело? — Чжэнси нахмурился, пытаясь вспомнить тот вечер: эхо перехода, широкий проспект, чёрную дверь такси, придерживаемую белой рукой. — Мне просто нужно было побыть одному. Как-то смириться с тем, что я понял о себе тогда.       — Смириться с чем?       — Что я не такой, как те люди из клуба. Не такой, как ты.       — Какой «не такой»?       Цзянь И не заметил, как собрал и сжал чуть влажную ткань майки Чжэнси у себя в кулаке так, что та натянулась у него на шее. Чжэнси тоже не обратил на это внимания, только смотрел незряче перед собой. Светлые ресницы непривычно трепетали от волнения.       — Не такой честный с собой. Не такой храбрый. Ты ведь этого ждал от меня тогда.       Кажется, Цзянь И никогда не испытывал такого облегчения. Хроническое напряжение, с которым он уже почти свыкся за дни разлуки, вдруг растворилось, точно кто-то развязал все узлы в его теле. Он беззвучно рассмеялся, и Чжэнси, должно быть, показалось, что Цзянь И трясётся от плача, — он взял его лицо обеими руками и тревожно заглянул в смеющиеся глаза.       — Сиси, я жду от тебя лишь тебя. Это всё, что мне нужно.       По дороге домой они попали в пробку. Стоя в душном автобусе, Цзянь И клевал носом, и Чжэнси приходилось держать его за поясницу, чтобы тот не расстелился в проходе и не задавил кого-нибудь из младшеклассников, так неудачно занявших все сидячие места.       До квартиры Цзянь И они добрались уже в сумерках, под зажигающиеся фонари.       — Нельзя же так захламляться, — сетовал Чжэнси, поднимая на ходу разбросанные в гостиной, явно не первой свежести носки.       — Я прихожу домой за полночь, имею полное право, — пробурчал Цзянь И в своё оправдание, но всё же забросил в стиральную машину собранный Чжэнси урожай.       Умывшись и наглотавшись сока из холодильника, они размякли на диване, слушая соседскую возню и стрёкот проезжающих под окном мопедов. Положив голову на колени Чжэнси, Цзянь И вертел перед собой амулет, купленный в храме. Маленький конверт из красной парчи с янтарной бусиной на шнурке и пожеланием телесной гармонии.       — Сиси, как думаешь, если Инь и Ян находятся в равновесии только тогда, когда мужчина в отношениях с женщиной, что происходит в организме, если двое мужчин решают быть вместе?       — По мне так всё зависит от конкретных людей, а не от их пола. Скажем, если у одного из пары сильный Инь, он способен погасить сильный Ян другого. С чего ты вообще об этом заговорил?       — Хозяйка считает, что у меня бессонница потому, что мой Инь угнетён, и в теле огня больше, чем холода.       — А у тебя бессонница?       — Вроде того.       — Теперь понятно, чего ты отрубался в автобусе. Может, тебе витаминов не хватает?       — Чего-то точно не хватает.       Повернувшись набок, Цзянь И уткнулся глазами в его ширинку, в рыжие швейные строчки на тёмной джинсовой ткани, из-за которой выглядывала искривлённая латунная молния. Рот предательски наполнился слюной.       — Я могу задать один вопрос? — тихо спросил он, сглотнув накопившееся под языком.       Чжэнси кивнул и слегка насупился в ожидании чего-то каверзного, выворачивающего сердечный карман.       — Разве ты никогда не представлял нас вместе? В том самом смысле?       Насупившись ещё сильнее, Чжэнси прижал руку к переносице, с усилием потёр собравшуюся складку, словно в приступе головной боли, и так густо покраснел, что Цзянь И невольно стал краснеть следом.       — Представлял. Много раз.       — И что ты представлял?       — Всякое.       — Например?       — Ну хватит, это уже больше одного вопроса! — Сдавшись, Чжэнси откинулся на спинку дивана и запрокинул голову так, что было видно, как его горло проталкивает здоровенный ком. — Это настолько важно для тебя? Физическая близость.       — Думаю, да. А для тебя?       — Пока не знаю. — Чжэнси сверлил глазами потолок, наверно, надеясь, что тот милосердно обвалится и прекратит его мучения. — У меня нет опыта.       — И у меня нет. — Улыбнувшись, Цзянь И дотронулся до его шеи кончиком пальца. Чжэнси вздрогнул, втянув голову в плечи, и наконец встретился с ним блестящими от переживаний глазами. — Для меня всегда был только ты.       Они соприкоснулись губами, и в этот раз Чжэнси не сопротивлялся. Почти светясь от стыда, он смиренно принимал поцелуй, неподвижный, с приоткрытым, как у спящего, ртом. В какой-то миг Цзянь И показалось, что Чжэнси даже перестал дышать, и он заставил себя оторваться от него, нежно коснуться широкой брови. Сегодня Цзянь И не нужна была монетка в кармане, чтобы решиться.       — Сиси, хочешь стать честнее с собой?       Он собирался добавить, что у него всё ещё нет ожиданий, которые Чжэнси должен оправдывать, что ничего страшного, если тот откажется, что они больше никогда не будут говорить об этом, стоит только дать знак, да хотя бы и повести бровью, но Чжэнси ответил так быстро, что эти словесные соломки перестали быть нужными.       — Хочу. Только дай мне сходить в душ.       Когда Цзянь И вернулся из ванной, прошлёпав по коридору ещё влажными ступнями, в спальне уже было темно. В мутном пятне света из выходившего во двор окна он не сразу разглядел Чжэнси, лежавшего на кровати под одеялом, натянутым почти до подбородка.       — Стесняешься? Мы можем закрыть шторы, чтобы вообще ничего не было видно.       Цзянь И размотал полотенце у себя на бёдрах и бросил его на заваленный одеждой стул.       — Не надо, вдруг я случайно заеду тебе в глаз.       — Ты уже собрался драться со мной? — Усмехнувшись, он опустился рядом с Чжэнси. Распаковал его по пояс, отогнув край одеяла.       Их третий поцелуй был совсем другим — решительным, обоюдным и затяжным. Сперва сбитый с толку, Чжэнси постепенно разгадал секрет незнакомого ему действия и целовался так, что в созданном им размеренном движении языков и распухающих губ Цзянь И ощущал себя пойманным в умелый гипноз. Лежащий на внутренней стороне бедра член сладко заныл.       — Сиси, во мне сейчас так много огня, — пошутил Цзянь И, когда их рты расклеились спустя вечность.       — Ты о чём? — непонимающе прохрипел тот, и его вид, осоловелый, с почерневшими от возбуждения глазами, по-настоящему раззадорил Цзянь И.       Он рывком сбросил одеяло, так, что оно съехало на пол, и, нависнув над Чжэнси, заскользил слюнявым ртом по его шее, по неровно вздымающейся груди и подрагивающему животу, к паху с курчавыми волосами и ниже, ещё ниже. Чжэнси прикрыл глаза ладонью и резко втянул воздух, когда Цзянь И сперва приник щекой, затем обнял губами и глубоко взял в рот его пульсирующий от приливших чувств член. Светлые волосы упали Цзянь И на глаза, и Чжэнси, заворожённо наблюдавший за ним, осторожно зачесал их назад, оставил руку у него на затылке.       — Он мне так нравится. — Прервавшись, Цзянь И облизнул блестящие от смазки и слюны губы. Жадно втянул недостающего им двоим воздуха.       — Кто?..       — Твой член.       По уши вогнанный в краску, Чжэнси собрал пучок его волос в кулаке и вскоре кончил, беззвучно простонав в изгиб своего локтя. Придя в себя, он растерянно смотрел, как обнажённый, сидевший у него на коленях Цзянь И вытирает стекающую с подбородка сперму тыльной стороны ладони, рассматривает её в тусклом оранжевом свете, словно прозрачное наручное украшение, а потом по-звериному слизывает.       — Это уже чересчур.       Не зная, куда деться от увиденного, Чжэнси бездумно схватил подушку, поднял её в воздух и уронил себе на лицо. После такого жеста отчаяния воцарилась неловкая тишина, нарушаемая только робким скрипом кровати. Цзянь И переместился к изголовью и, подождав, когда грудь Чжэнси перестанет так сильно вздыматься, медленно приподнял край подушки.       — Сиси, ты в порядке?       Он искренне испугался, что Чжэнси больше не захочет смотреть на него, отведёт взгляд, как тогда в переходе, но тот всего лишь нервно усмехнулся и попытался сдуть прилипшую ко лбу чёлку.       — Надо было всё-таки закрыть шторы.       — Я сейчас закрою! — Цзянь И уже нащупывал прохладный пол, когда Чжэнси схватил его за запястье.       — Не надо. Я тогда не увижу, какой ты бесстыдник.       — Ты и представить себе не можешь, какой! — Улыбнувшись от уха до уха, Цзянь И всё же поднялся. — Сейчас возьму кое-что.       Обыскав в потёмках нижний ящик комода, он вернулся с бутыльком лубриканта, презервативом в конфетной упаковке и продолговатой, обитой шёлком коробкой, вроде тех, где хранили кисти и веера.       — Что ты задумал? — опасливо спросил Чжэнси, глядя, как Цзянь И садится с коробкой на край кровати, вынимает металлические застёжки из петелек, поднимает крышку и достаёт небольшую стеклянную ёлочку. — Откуда это всё у тебя?       Сидя под пристальным взглядом Чжэнси с недвусмысленной стекляшкой в руке, Цзянь И вдруг осознал себя невыносимо жалким. Притих и немного ссутулился, заводя голову в плечи.       «Это всё». Да уж, Цзянь И никогда не упоминал о том, что мастурбация — то немногое, в чём он действительно поднаторел, пока Чжэнси, центральная фигура его фантазий, занимался нормальными, свойственными хорошему сыну и брату делами. «Это всё» точно бы оттолкнуло Чжэнси — в отличие от одноклассников, они с ним почти не говорили о сексе, ни вслух, ни заговорщицким шёпотом, он мигом осаживал Цзянь И, стоило тому ляпнуть что-нибудь пошлое, а сам уходил в телефон на любовных сценах, когда они смотрели кино.       — Заказал в интернете. — Не придумав ничего лучше, Цзянь И решил прикинуться дурачком. Сам удивился тому, как простой беззлобный вопрос неожиданно больно ударил под дых, заставил съёжиться, как от холода.       — Ты понял, о чём я спросил.       — Понял. Можно я не буду отвечать?       Запутанный его поведением, Чжэнси бережно обнял Цзянь И сзади. Горячее дыхание коснулось его уха, пощекотало покрывшуюся мурашками шею.       — Конечно. Так что ты задумал?       — Хочу тебя, — честно прошептал Цзянь И и, восхищённый тем, как просто, как точно прозвучали эти сказанные во всеуслышание слова, повторил их опять. — Хочу тебя. У тебя ведь ещё стоит?       — Угу. — Показалось, что сердце Чжэнси, ритм которого Цзянь И так ясно ощущал всей спиной, забилось ещё быстрее. — Но ты уверен? Я не соврал, сказав, что у меня нет опыта. Боюсь сделать что-то неправильное.       — Как будто ты способен на это, Сиси! — Усмехнувшись, Цзянь И повернул к нему голову, и они соприкоснулись носами. — Исключено. Особенно под моим руководством.       — Теперь мне ещё страшнее. Ладно. Что я должен делать?       — Давай подумаем. Для начала можешь ещё раз поцеловать меня, у тебя это так хорошо получается.       Чжэнси покорно, без долгих уговоров, накрыл его рот своим, увлекая к изголовью кровати. Комната качнулась перед глазами Цзянь И, опрокинулась вверх ногами, как её выпуклое отражение в стеклянных бусинах ёлочки, греющейся у него в ладони. С благодарностью увязнув в поцелуе, Цзянь И устроился поудобнее, подложил себе под пояс подушку, широко расставил гудящие от возбуждения ноги. Ему нравилось, что Чжэнси следил за ним краем глаза. Видел, как Цзянь И сперва тщательно смазал себя двумя пальцами, покрытыми лубрикантом. Как затем стал расслабляться прохладной игрушкой, отрывисто выдыхая в губы Чжэнси.       Руки Чжэнси тоже становились смелее — гладили Цзянь И по туго очерченной груди с затвердевшими до приятного зуда сосками, ласкали его липкий от пролившегося лубриканта живот. Наконец, спустились к набухшему члену, и Цзянь И одобрительно, с выражением простонал.       — Сиси, а тебе нравится мой? — спросил он сквозь очередную несдерживаемую улыбку.       — Нравится.       — А что тебе в нём нравится?       — Ну, он симпатичный.       — Симпатичный?..       Не способный отвести глаз от движений стеклянной ёлочки, что бусина за бусиной исчезала и снова появлялась между дрожащих от удовольствия ног Цзянь И, Чжэнси надолго завис, пытаясь собрать рассыпавшиеся в голове описания.       — Красивый. Ровный. Приятный на ощупь.       — Уже лучше!       Рассмеявшись над его озадаченным видом, Цзянь И игриво укусил Чжэнси за мочку уха и ловко забрался ему на бёдра. Отыгравшая свою роль ёлочка покатилась по собравшейся складками простыни.       — Ты такой хороший, Чжань Сиси. — Произнеся вслух то, что повторял про себя по сто раз на дню, Цзянь И по порядку чмокнул Чжэнси в разгоряченный лоб, в подбородок, в обе щеки, затем вложил ему в ладонь презерватив. — А теперь надевай.       Порвав блескучую упаковку точь-в-точь по надрезанной линии, Чжэнси так же старательно раскатал пахнущую клубникой резинку себе на член.       — Тебе не будет больно? — с трогательной озабоченностью спросил он и судорожно задышал, когда Цзянь И вылил на него остатки лубриканта и потёрся о скользкий член оттопыренным задом.       — Будет, если ты захочешь меня наказать.       — Я серьёзно!       — Я тоже, поэтому не делай резких движений, пока я не попрошу. — Цзянь И медленно насаживался, помогая себе рукой и шумно втягивая воздух сквозь зубы.       — Ох. Блядь. Блядь.       — Слишком узко, да?       — Это же задница, там и должно быть узко! — непривычно громко сказал Чжэнси, чем смутил себя ещё больше. В глазах у него стоял туман, пот катился по раскрасневшемуся лицу круглыми каплями.       Вобрав его член в себя полностью, Цзянь И ненадолго замер, пробуя привыкнуть к тянущему, пусть и умеренному, жжению там внизу. Стоило ему прикрыть глаза, на миг остаться одному в кромешной темноте, как всё казалось эфемерным, слишком невозможным, чтобы случиться с ним в реальности. Может, Цзянь И опять задремал в магазине на стуле, и ему просто снилось, как он занимается сексом с Чжэнси, бесстыже седлает его, удерживая себя выставленными назад руками? Вот только во сне ощущения были иными. Там всё получалось легко, сердце не заходилось так, что стучало под горлом, и Цзянь И не морщился, пряча лицо за растрёпанными волосами, из-за того, что член Чжэнси, такой же хороший, как и он сам, твёрдый, с привлекательным изгибом и двумя крупными венами, был немного великоват для их настоящего первого раза.       — Тебе правда приятно? — Тяжело дыша, Чжэнси дотронулся до щеки застывшего в одном положении, словно опьяневшего от напряжения Цзянь И.       — Мне будет намного приятнее, если ты поласкаешь меня, — признался он сдавленным голосом.       Боль становилась терпимой — такой, с которой Цзянь И вполне мог договориться, начать несмело двигать тазом, — и, в самом деле, почти отпустила, когда Чжэнси, взяв его ослабевший член в свою тёплую руку, стал последовательно, с правильно угаданным темпом, распалять его, массировать большим пальцем чувствительную головку.       — Сиси, пожалуйста! Пожалуйста… — наконец попросил Цзянь И, чувствуя, что уже на подходе.       Качнувшись всем телом, он перенёс вес вперёд, ухватился за острые плечи Чжэнси и неприкрыто застонал, когда Чжэнси сжал его ягодицы и принялся хоть и неторопливо, но почти до упора подбивать его снизу.       Кровь грохотала в висках, очертания спальни расплывались, будто сотканные из благовонного дыма, и Цзянь И не видел ничего кроме красивого, может, даже красивее, чем когда бы то ни было, лица Чжэнси, застенчиво прикрывшего глаза и рвано дышавшего ртом. Прежде, чем кончить, изливаясь ему на рёбра и тихо, почти жалостливо хныкая, Цзянь И на полную громкость, на сколько оставалось лёгких, выкрикнул его, разумеется, тоже хорошее, самое-пресамое на всём белом свете имя.       — Ах, Чжань Чжэнси!       В этот момент оно, это имя, как-то особенно ощущалось в тонком пространстве между нёбом и языком.       Чжань Чжэнси. Чжань Чжэнси. Чжань. Чжэн. Си.       Цзянь И столько раз в жизни проговаривал три этих слога на разный лад, но ещё никогда — на такой, и это было лучше всего, что он когда-либо себе представлял или видел во сне.       — Чжань Чжэнси… — Да. Намного лучше всего.       Отдышавшись, Чжэнси притянул его к себе и чутко, едва касаясь пересохшими от жара губами, поцеловал в уголки слезящихся глаз. Он помог Цзянь И спуститься со своих бёдер, заботливо уложил его набок и вдруг, со всей знакомой серьёзностью во взгляде и в голосе, произнёс:       — Ты невозможный. Тебя, наверно, все соседи слышали.       Цзянь И не сразу нашёлся, что сказать, и молча, с болезненной нежностью, следил за тем, как Чжэнси снимает заполненную молочно-белым резинку, завязывает её и кладёт в так аккуратно вскрытую для этой цели упаковку.       Сквозняк коснулся остывающих лопаток, пробежался по укрытой испариной шее, и Цзянь И крупно вздрогнул. Подтянул к себе охладевшие, будто ватные ноги, пытаясь согреться.       — Прости. Я так сильно влюблён, что не могу держать это в себе.       Заметив, как тот начал мёрзнуть, Чжэнси поднял с пола упавшее одеяло и, накрыв их обоих, крепко-крепко обнял Цзянь И. Погрузил его в ласковое, убаюкивающее лучше любых трав и молитв, такое бесконечно нужное тепло.       — Думаю, хозяйка права, — спустя какое-то время прошептал Чжань Чжэнси, задумчиво глядя в окно и невесомо поглаживая мирно заснувшего Цзянь И по светлой макушке. — В тебе действительно было слишком много огня.