Так восхитительна

      Азриэль никогда не мог понять Чару. И не понял бы, даже прожив с ней от начала вселенной до её ещё не скорого конца. Может ли маленькая звездочка понять любовь крошечного существа с планеты Земли к ней? Нет. Вот и юный принц не понимал, как эта бойкая девчонка так простодушно могла часами напролет говорить о нём. О его улыбке, о его доброте, о его робкой речи и о его грустных глазках, похожих на сладкие росинки. Он не понимал — разве всё это так чудесно? Это же, ну… Просто он! И тем не менее, он не перебивал, только смущенно смотрел в сторону.       Чара знала, что за каждым словом Азриэля про дружбу скрывается самая что ни на есть настоящая сокровенная любовь — сияющая золотом, но не алчным, а нежным, играющая на твоем сердце, отстукивая марш — та-дам, та-дам, та-дам, та-дам, та-дам, та-дам, та-дам, та-дам, та…       Та…       Та?..       А где вторая часть?!..       Та.       т а

т

а т

а

      А потом тишина. Азриэль безмолвно плачет.       Человеческая девочка любила его. Принц монстров, сам того не зная, безумно любил в ответ.       Ветер пьяным морем уносил его далеко-далеко. Тело лучшего друга обмякло в его лапках. В глаза ударил солнечный свет цвета неспелой тыквы, не такой тусклый, как тот, что достигал бездны горы Эботт.       Всё живет, кроме неё. Всё дышит, кроме неё. Всё бессловесно ликует жизнь. А она спит вечным, самым бездушным сном.       Последние минуты жизни Азриэль повторял себе под нос, что девочка Чара так восхитительна. Что её злющие красные глазки лучше любого маминого пирога, лучше любого тихого и беззаботного дня, лучше свободы и лучше сладкой лжи.       В какой-то момент он забывается, теряется в своем предсмертном бреде, а потому он из последних сил позвал Чару полюбоваться маленькими паучками, закрыл глаза и…