***
Ральф зашёл в четвёртую после обеда. Все понимали, что за драку прошлой ночью, да и за нервотрёпку в целом, Слепого и Чёрного отправят в клетку, но никто не ожидал наказания так скоро. Табаки успел напихать Слепому за пояс три пачки сигарет и спички. Македонский спрятал в куртке Чёрного карманные шахматы и две зажигалки. На входе в клетку их не обыскивали. Первые сутки они не разговаривали. Слепой лежал около обитой ситцем стены, завязывал и развязывал узелки на шнурке, вынутом из кроссовка. Чёрный курил, делал зарядку, ковырял ссадины от недавнего побоища, шипел от боли, снова делал зарядку, снова курил. Ужин им принесли с опозданием. До отключения света оставалось полчаса. Утро и день не отличались ничем. Слепой перевернулся со спины на бок, Чёрный сделал зарядку, покурил и съел его завтрак. Вечером Чёрному надоело скакать по клетке и он улёгся вдоль противоположной стены, глядя в потолок. Уступать скуке и развлекаться со Слепым в шахматы не хотелось. — Блять… — Чёрный шарил руками по полу клетки. Он снова задремал минут на сорок, оставив пачку с сигаретами у себя в ногах, а проснулся от хлопка выключающихся ламп. — Да ёпть… — Под руку попалась куртка, но в карманах было пусто. — Что там? — у противоположной стены очухался Слепой. Ну не спрашивать же его, куда делась пачка. — Ничего. — Чёрный снова выругался и лёг на спину. — Чё ты нервный такой? Сядь, покури, успокойся. Сон как рукой сняло. Слепой завозился на своём месте, затряс спичечным коробком. Спичка чиркнула, но не загорелась, ещё раз, ещё… Огонь осветил три пальца Слепого, сжавшие спичку. Чёрный засмотрелся на то, как его вожак подкуривает от спички, наклонившись вперёд, но так, чтобы волосы не попали на огонь. Интересно, а как он понимает, что кончик сигареты уже коснулся огня? Огонь не успел сползти до уровня пальцев, Слепой встряхнул рукой и световое представление прекратилось. Запахло куревом. Чёрный спохватился, что не поискал свою пачку, пока было хоть немного светлее. С первых минут в клетке они разделили территорию поровну. Слепой скинул кроссовки и обошёл клетку по стенам вдоль, затем несколько раз прошёлся от стены до умывальника с ведром. На этом его брожения закончились. Он уселся у одной стены, Чёрный выбрал себе противоположную. Своё скудное клеточное имущество они складировали рядом с собой и прикрывали одеждой в моменты, когда в клетку кто-то заглядывал. Чёрный встал на четвереньки и пополз в сторону двери, ощупывая пол. Ну, может он эту пачку пнул во сне. Глаза, хоть и привыкли к темноте, различали разве что огонёк сигареты Слепого. — На долго их не хватит. — подал голос тот. — Кого? — Псов. — Слепой помолчал пока Чёрный соображал, о чём вообще речь. — Если отправить к ним Сфинкса, они взвоют. Чёрный открыл было рот, чтобы спросить, на кой чёрт вообще надо кого-то отправлять к Псам, но тут же закрыл. Сигареты. Такой важный разговор наметился, а сигарет нет. — Ну не отправляй. — Буркнул он. Около двери пол был чист. Чёрный вздохнул, развернулся и пополз вдоль стены. — Вот и я думаю не отправлять. — Слепой ещё помолчал, прислушиваясь к шебуршению Чёрного. Он докурил. Огонёк перестал мигать. — Ты ползаешь от одной стены до другой ради интереса? — Угу. — Чёрный бесился. Он мог смириться с придурью, в которую верили некоторые домовцы, мог поверить в оригинальность надписей на стенах, мог не реагировать, когда Слепой просто исчезал посреди коридора, а потом появлялся из ниоткуда совершенно в другом месте, но в то, что это могло происходить и в клетке, он верить не хотел. — А руками по полу ты елозишь для удовольствия? — Отъебись. — Чёрный остановился там, докуда дополз. Казалось, ещё немного и Слепой предложит ему помощь. На минуту он даже задумался, а не попросить ли у Бледного закурить, но мысль быстро отпала. На смену ей пришла другая. Зачем, зачем Хозяин Дома завёл речь про Псов? Зачем сказал, что не хочет отправлять к ним Сфинкса? Это была не просто оговорка. Это было предложение. Предложение вступить в должность. — Я согласен. — Сказал Чёрный, повернувшись в ту часть темноты, где по его мнению должен был сидеть Слепой. — Странные у тебя упражнения. — Ответила темнота. — А вот сигареты отличные. *** — Конём c d2 на e4 — Слепой лежал на спине около стены, а Чёрный сидел в центре комнаты, разложив карманные шахматы. — Чего ты так вцепился в эту верёвочку. Неделю уже сидим, а ты всё узелки вяжешь. — Чёрный переставил фигуры Слепого и подвинул своего ферзя. — Ферзь h1 — h2. — Это письмо. — Чёрный оторвался от шахмат, оглядел шнурок в его руках и недоверчиво фыркнул. — Узелковое письмо нам — клеточникам от кого-то с воли. — В кашу что-ли сунули? — Нет, в дырку со стороны прачечной. — Слепой сел, отодвинулся от стены и приподнял край её обивки. Между полом и стеной действительно была щель. Такая узкая, что рука Чёрного бы не поместилась. — У меня туда рука еле помещается, а вот шнурок влез. Конь с e4 на f2. — И давно ты про эту дыру знаешь? — Заметил ещё в первый день, но я не знал, что она сквозная. — И что же пишут в этом твоём письме? — Чёрный не верил ни единому слову про письма с воли, но настораживало то, что шнурок по цвету отличался от второго шнурка на кроссовке Слепого. — Желают доброго утра. Спрашивают, не болит ли у нас чего. — А кто именно пишет… вяжет… ? — Крыса. — Слепой развязывал узелок за узелком. Чёрному стало грустно. Ральф заглянул к ним вечером, принёс смену одежды и вести с воли. Рыжий вышел из лазарета, его обидчики дёрнули из Дома в неизвестном направлении. — А нас обязательно здесь держать? — Чёрный ожидал, что весь приход Ральфа спланирован, чтобы их повоспитывать. — Я с ним не могу находиться в одном помещении. Переведите меня в другую комнату. — Нет уж. Посидите ещё. — Ральф поднял с пола шнурок с недовязанным сообщением. — Сидеть вам тут ещё неделю. Скажи спасибо нашему Ромео. — Чёрный сел на пол. Разговор с воспитателем закончился, тот возился с дверью. И только тут Чёрный обратил внимание, что шнурки у ботинок Ральфа были разные. Слепой сидел, обхватив голову руками, покачиваясь из стороны в сторону.***
В квартире пахло пылью. Ральф споткнулся о ботинки в прихожей, чертыхнулся, пнул их куда-то в коридор, включил свет. По ту сторону порога в темноте подъезда стоял Слепой с лицом, не выражающим ничего. Ловкая обманка, на самом деле он впитывал происходящее. Слушал, слышал, принюхивался. Он знал, что Ральф боится. Он и сам боялся, но страх этот был поверхностным, страх прикосновения к непонятным поверхностям в автомобиле, страх неизвестного запаха квартиры, страх неизвестных звуков, шума мотора, хлопка автомобильной двери, скрипа двери в подъезд. Ральф же боялся глубинным страхом. Это вызывало уважение. Они приехали к нему на квартиру ночью. Ральф весь день носился с бумагами про адаптацию слабовидящих и с отбытием Слепого из Дома проблем быть не должно. После Самой Длинной Ральф понял, что со Слепым нужно разговаривать на нейтральной территории, подальше от стен Дома и посторонних ушей. Каждый раз, когда он пытался поговорить со Слепым, Ральф не выдерживал дольше получаса. Становилось понятно, почему именно Слепой стал Хозяином Дома. Внутренняя мощь и спокойствие выводили из себя. Даже усаживая незрячего в машину, Ральф ужаснулся с какой лёгкостью тому даются неизвестные ранее действия: забраться на заднее сидение, сесть так, чтобы точно отражаться в зеркале заднего вида. Пристёгнулся Слепой сам. С первого раза. Ральф уже закончил расчищать проход и перевёл Слепого через порог. — Осваивайся. — Ральф прошёл на кухню не снимая ботинок. Включить свет. Набрать воды. Простые действия успокаивали. Ральф с ужасом понял, что за несколько месяцев в Доме отвык от собственной квартиры. Из кухни было видно Слепого в прихожей. Он трогал задвижку замка на двери. Потянул вниз, потянул вправо, задвижка не поддавалась. Через незапертую дверь свистел ветер. — Я думал, что принято по-другому. — Сказал Слепой, даже не оборачиваясь на Ральфа. — Как? — Что обувь при входе в жилище надо снять. — Потянул вверх и влево. Задвижка щёлкнула, дверь закрылась. Свист прекратился. Слепой сидел на полу, завернувшись в ватное одеяло. Свет в комнате ничуть его не напрягал, как и сон в сидячем положении. Ральф стоял в дверном проёме, и ловил чувство дежавю. Давным-давно Лось привёз незрячего мальчонку. В то время детских домов было много и любой новичок становился событием, особенно такой дошкольник. Всем педагогам тогда провели инструктаж, как работать со слабовидящими, раздали пособия и заставили выучить азбуку по Брайлю. Мальчонка не общался ни с кем из сверстников, не играл с игрушками, не бродил по комнатам и коридорам. Даже когда ему делали прививку перед помещением в группу он не шелохнулся. Ральф тогда занимался средним звеном — подростками, но запомнился ему один случай с тем новеньким малышом. Перед летним отъездом в лагерь Ральф засиделся у Лося до поздней ночи. Когда время перевалило за второй час, Ральф собрался уходить. У двери в комнату воспитателя завёрнутый в одеяло сидел Слепой. Казалось, он задремал, но от скрипа двери и голосов проснулся. — Так. А это что такое? — Лось потрогал макушку, торчащую из одеяла. — Ты что, с подушкой поссорился? — Слепой всё так же сидел в своём коконе, задрав голову. — Ну… и что мне с тобой делать, а? — И вот когда Лось уже поднял Слепого на руки, тот наконец заплакал. Из воспоминаний Ральфа выдернул шорох занавесок. Погода портилась, ветер через открытое окно трепал полиэтиленовый пакет на подоконнике, придавленный пустым цветочным горшком. Слепой переместился на кровать и, кажется, заснул окончательно. Утро вечера мудренее. — Куда вы её дели?! — Этим вопросом Ральф разбудил Слепого. Получив невнятное «я не знаю» он не успокоился, но перешёл на более простые вопросы. — Прыгуны и Ходоки существуют? — На этот вопрос Слепой молчал, будто не понимал, что от него требуется. — Это был вопрос. — Угу. — Слепой кивнул, но внятного ответа не получилось. — Что такое Изнанка? — На этот вопрос Слепой отвечать не захотел. Совсем. Даже молчал более монолитно, чем раньше. Ральф вздохнул и предложил позавтракать. На удивление Слепой не стал отказываться. — Вот. — Ральф поставил перед ним тарелку с сырыми яйцами. Слепой потрогал каждое, крутанул одно на столе. Умный. — Сам себе приготовишь. Не маленький. — Как? — Не знаю. В отчёте твоих учителей написано, что ты в состоянии себя обслуживать. — На этом Ральф ушёл в ванную. Когда он вернулся Слепой всё так же сидел перед тарелкой с яйцами. Разбитыми. Желтки были целыми, скорлупы нигде не было видно. — Как ты это сделал? — Сам. Я в состоянии себя обслуживать. — Голос такой же бесцветный, как и раньше, лицо не выражает ничего, однако Ральф понял, что Слепой на него не злится. — Ну так куда вы дели бабку? — Не знаю. — Почему, когда я натыкаюсь на тебя Дома, от тебя пахнет болотом? — Потому что я там бываю. — Слепой наклонил тарелку и попытался отхлебнуть сырых яиц. Ральф отобрал у него тарелку вылил на сковородку и поставил чайник. Газовая плита — адская машина смерти в руках незрячего, хорошо что он эти яйца только разбил. — Вы затащили её на болота? — Не знаю. Вы спрашиваете об одном и том же потому что знаете ответ, но хотите его от меня услышать? Ральф метался. С одной стороны, хотелось двинуть Слепого, но с другой, он и так сказал очень много. Слишком долго он жил в Доме, где очевидные вещи сообщались загадками. Но если попробовать его разговорить ещё. Но что ему сказать? Ральф никогда не был своим среди своих воспитанников, хватало того, что его не боялись до смерти. Хватало того, что какой-то авторитет он всё же имел. Нужно было пойти по долгому пути: Слепой сам всё ему расскажет, как только почувствует, что Ральф свой. Хоть немного. Чайник засвистел. Ральф взялся за свою чашку, на автомате вытряхнул из неё яичную скорлупу. Кто бы сомневался. — Объясни мне тот фокус с мышами. — После завтрака Ральф высыпал на стол два мешка с мелочью и попросил Слепого рассортировать. Лучшее средство проверить, врёт он или нет — занять его руки и ждать ошибки. Тот справлялся. — В ту ночь, когда на Рыжего напали… — А не было никакого фокуса? Перед встречей с вами я ел мышей. — Лет тридцать назад я на спор ел головастиков. — Вспомнил Ральф. — Кстати, а как ты обошёл медкомиссию в том году? — Рубашкой. — Слепой улыбнулся так, будто это была какая-то известная история. — Мне тогда железки к рубашке пришили перед взвешиванием. — А не боялись, что разденут? — Там было пятнадцать маленьких пуговиц на рубашке и восемь пуговиц на кофте сверху. Не стали бы они ждать пока незрячий расстегнёт, а потом застегнёт всю эту красоту.Оказывается, на меня в столовой выделялся дополнительный паёк, а принесли его только в день осмотра. Такой пир получился после похорон. — Кто?! — Ральф поперхнулся вопросом и сошёл на сипящий шёпот. — Я. — Слепой наоборот был спокоен. Руки откладывали монетку к монетке. — Где тело? — Не было тела. Мы прикопали трость под дубом. Там место хорошее. Странные дети со странными обычаями. И это не причуды внутренней организации коллектива, это что-то большее. Что-то вроде инстинкта. Лечить самостоятельно тех, кто заболел, хранить то, что дорого, но избавляться от вещей умерших. Хоронить собственные вещи, даже если они ничего не значили, а рядом хоронить что-то безмерно ценное. Ральф засмотрелся на вид из собственного окна. Давненько он его не видел… или не смотрел на него вот так: долго и с пониманием. Вид за окном не вызывал ничего. К вечеру Ральфу стало печально. Слепой давно покончил с монетками и ушёл по стене исследовать квартиру. Сидя на кухне Ральф слышал, как он чем-то шуршал в комнате и двигал мебель. — Если тебе интересно… что-то такое. Ты тоже можешь спросить. Стол, под которым спрятался Слепой был накрыт сверху одеялом. Настольная лампа и какие-то коробки со стола перекочевали в угол. — Но вы же ещё не всё спросили. — А зачем спрашивать, если ты знаешь ответ, но молчишь? Под столом вздохнуло и почесалось. Край одеяла приподнялся. Ральф сел на пол рядом со столом и ждал вопроса. — Помните вы летом в отпуск уходили? — Ну было дело. — Сколько лет вас не было дома? Ральф сидел в собственном доме, который давно перестал ему быть своим, с едва поседевшими висками, наотрез отказываясь видеть эту седину. С каких пор седина стала так заметна, что даже Слепой её замечает. — Что стало со старой перчаткой? — Слепой опустил край одеяла и голос из-под стола снова звучал глухо. — Порвалась. — Пообещай мне, что в Доме не будет резни. — Сказал Ральф, заглядывая в мутные глаза Слепого, когда тот вылез из своего укрытия. — С чего вы взяли, что она может случиться? — Просто пообещай. — Резни не будет. — Обещание прозвучало жёстко, как приказ. — Вы сами то верите, что она может произойти? Слишком уж многие помнят предыдущий выпуск. — А девушки? — Мы никогда не ходим к ним без приглашения. Посидите на перекрёстке в разгар дня. При них мы даже не сквернословим. — На последнем Ральф усмехнулся. Эти дети переросли сквернословие лет в тринадцать, а с противоположным полом общаются через цитаты из книг узелковой вязью на шнурках. — Что? — Да так. Читал я ваши… записочки. — Хоть Слепой и оставался спокоен, уши, торчащие из-под волос, покраснели. — Даже вы не верите в возможность столкновения. — Бабка верила. Кстати, куда вы её дели? — Вопрос провалился в паузу. — Почему ты молчишь? — Крыса говорила, что Крёстной четыреста лет и она помнит матушку Анну. — Чушь! — Ральф хихикнул. — Люди столько не живут, она моложе. Ей немного за пятьдесят. Но, говорят, девчонок тиранит как при матушке Анне. Хорошо им сейчас — Ральф прикусил язык, чтоб случайно не вырвалось «хоть бы не возвращалась». Откуда взялась эта уверенность, что из того места, куда она пропала, можно вернуться Ральф не знал. Как не знал, не помнил или не хотел понимать то, что такое место, куда Крёстная пропала, точно существует. — Знаешь что? — Он повернулся к Слепому. Тот хлопал ресницами в пустоту над головой Ральфа. — Поедем Домой, а? Уже на подъездах к Дому Ральф подумал, что стоит отправить красного в расчёсах Слепого в лазарет. Тот яростно чесался на заднем сидении. — Как думаешь, если я тебя отправлю в мед часть, мне устроят тёмную? Да не чеши ты, почти приехали. — Как чесотка была связана с приездом, Ральф ещё не придумал и брякнул интуитивно. — Зачем? — Ты весь красный и чешешься. Аллергии у тебя нет? — Такое в нашем лазарете не вылечат. Это болезнь потерявшихся. Отторжение Наружности. Ральф скривился, выругался сквозь зубы, но настаивать не стал. Отправит его в лазарет с утра, а ночку пускай помучается. Наружность. Изнанка. Если есть эти две стороны, то на которой из них стоит Дом? Слепой тем временем отстегнул ремень безопасности и улёгся на пол. Оставалось надеяться, что если он начнёт помирать, доложит об этом Ральфу сам. Крыша Дома показалась из-за других домов и тут же исчезла за новым поворотом. — Откуда знаешь? — Вы же не дурак, оставлять машину на всё лето во дворе Дома, уходя в отпуск. — Слепой раздражённо сопел на полу машины, царапая то себя, то водительское кресло. Ну конечно! Дети Дома могли проникнуть куда угодно: на чердак, в воспитательские спальни, в столовую, что уж говорить о простеньком замке в машине. И ведь прибрались за собой, ни пылинки, ни ореховой скорлупки, ни сигаретного бычка. Если даже и пробовали кататься, то делали это аккуратно и потом на старое место пригнали, вездесущее племя. Основное правило существования в доме: чужое имущество можно брать, но портить его — недопустимо. А если уж ты взял чужое тайно, то будь добр — поиграй и верни на место. Это касалось всего: колясок, зажигалок, костылей, чужих протезов, одежды и мебели, канцелярских принадлежностей. — Засранцы… — Ральф выдохнул сквозь зубы. Он подъехал к самым ступеням Дома, но выбираться из машины пока не спешил. — Приехали? — Да. Скатался в город и не умер, герой. А криков было, будто я тебя в лес вывезу и там закопаю. Почему вы так страшитесь прогулок вне дома? — Потому что после них мы красные и чешемся. — Ральф поправил зеркало заднего вида и наткнулся в отражении на белые глаза Слепого. Тот сидел прямо за ним. На секунду захотелось резко обернуться и проверить, действительно ли мальчишка сидит так близко или это игра света и отражения. Поборов странный порыв, Ральф заглушил мотор. — Ладно… Иди уже. Пытки на сегодня окончены. — Что нам делать? — спросили сзади. — Носитесь, деритесь, ломайте мебель и бейте стёкла… да хоть весь дом спалите к чёртовой матери, только не ссорьтесь. Куда делся Слепой Ральф не понял. Вот он сидит в машине и отчаянно чешется, а после того, как из машины вышел сам Ральф, того и след простыл. Хлопнула входная дверь. Значит, засранец уже в помещении, бежит по ночным коридорам с радостной вестью о своём возвращении. Из пристройки вышел ночной сторож и помахал фонариком в знак приветствия. Недры Дома огласились воем, в окнах четвёртой зажёгся свет, но сразу же погас. Когда Ральф перешагнул порог воспитательской комнаты, часы показывали ровно полночь.