Confido nemo

      Они познакомились в июне. Квакити как сейчас помнит двух подростков его возраста, прибывших на Земли СМП, как и он сам, чтобы прочувствовать "взрослую жизнь" в свои семнадцать лет. У Карла и Сапнапа, казалось, изначально была особая связь. Их невозможно было воспринимать по отдельности — всегда было слышно только "Карл и Сапнап", "Сапнап и Карл". Алекс казался лишним в их компании, мешая привычному остальным двум флирту и попросту руша всё своей неловкостью.       Однако, к удивлению мексиканца, никто не осуждал его за неуклюжесть или неумение общаться также громко как Сапнап, также открыто как Карл. Подходил конец лета, а его новые друзья не уходили, не отдалялись и не спешили обрывать общение. Взамен этого Квакити впервые побывал у родителей Ника дома, знакомясь с новыми жителями Земель СМП и открывая для себя тот факт, что отцы его приятеля отлично готовят (их сын явно этого не унаследовал, судя по подпаленной в нескольких местах столешнице). Троица с удовольствием съедает пирог с патокой, который Бэд готовил "по собственному рецепту", и Алекс чувствует, как приторное послевкусие оседает не только на деснах, но и в сердце, зарождая там неровно бьющийся комочек нового чувства. В тот день — последний день лета — они сидят на крыше особняка, переоборудованного Скеппи под дом, и смотрят на закат с банками сладкой газировки в руках. Брызги напитка остаются липкими пятнами на ладонях и Карл, смеясь, обнимает их, говоря, что хочет прилипнуть к ним не хуже газировки на пальцах. Его сравнение странное и немного неумелое, но двое других парней все равно смеются, соглашаясь.  *** Начало лета встречает восемнадцатилетнего Квакити стуком в дверь. Проклиная всех и вся, парень топчется босыми ногами по коридору, отодвигая засов и щеколду. На пороге стоят Сапнап с Карлом Ну конечно, кого еще принесет к нему в четыре утра Сверкая одинаковым озорным огоньком в глазах.        Алекса буквально оглушают совместным громкоголосым поздравлением с годовщиной дружбы. Парень еще пару минут слегка сбит с толку весьма ранним визитом, однако приводит мысли в относительный порядок. Времени на переодевание пижамы ему не дают, так что приходится устроиться на кухонном диване, поджав ноги под себя тепла ради. Парни быстро это замечают, буквально силой одевая мексиканца в толстовку Сапнапа. Вскипает чайник, на кухне пахнет булочками с корицей, принесенными Ником от отцов, а Квакити смущенно принимает подарки, бормоча "не стоит" и попросту не зная, как реагировать. Если честно, ему хочется разрыдаться       Карл преподносит ему шапку под цвет повседневной кофты, с небольшой заплаткой утенка на подложке, а Ник вручает щетку для крыльев, идеально подошедшую еще неокрепшему златому оперению. Алекс немедленно испытывает подарок, одевая меж тем шапку, и счастливо улыбается, порываясь задушить этих идиотов в объятиях.       Джейкобсу от крылатого достается толстая записная книжка в массивном кожаном переплете, идущая в комплекте с ручкой, вмонтированной в ярко-желтое перо. Парень в толстовке не верит своим глазам, восхищенно рассматривая канцелярскую принадлежность и то и дело переводя взгляд на крылья низкого паренька. Определенно, у кудрявого самоконтроль не стоит в приоритете, потому он все же плачет, прижимая к себе мексиканца и говоря, как же его обожает.       Сапнап получает ножны, захваченные Алексом из Незера очень давно, и белую повязку. Ник молча любуется переливами серебра в тусклых лучах света от лампы, и повязывает ткань на лоб, отшучиваясь что теперь не получится ныть о мешающихся волосах. если потом в привычку черноволосого входит целовать простой кусок ткани на удачу, то об этом никто не узнает       Все трое выходят из дома, встречая первый восход этого лета на крыльце с чашками чая, сладкими булочками с корицей, еще более приторными объятиями и тихими разговорами. Крылья Квакити раскрываются на максимальную ширину, силясь обхватить сидящих по бокам парней полностью. Он расслабленно смеется, когда ничего не выходит. Его наперебой убеждают что они еще вырастут и станут их прочным щитом, а алые лучи восходящего солнца светят прямо в глаза, бликуя в счастливых слезах, застрявших на ресницах. ***       Лето после девятнадцатилетия для Алекса кажется слишком насыщенным. Он всеми силами пытается помочь Уилбуру с его идеей нации, однако все равно бóльшую часть времени оставляет всю работу на Томми, сбегая в уже ставший родным дом среди темных дубов.        Там всегда пахнет выпечкой и иногда паленым, когда Бэд в очередной раз рискует допустить Сапнапа к плите. Там во дворе висят старые качели на подобие широкого кресла, в которых Карл, свернувшись в клубок прямо как кот, зачастую читает новую непонятную для остальных книгу. Там для Квакити всегда находится местечко под боком у Ника и Карла на диване, или же на кровати в комнате его друга, где мексиканец может наконец отдохнуть от всей суеты и обязанностей, данных ему Уилбуром.  Слишком тепло и хорошо       Думает Алекс, когда просыпается от ворочаний под боком и нечаянно утыкается носом в жесткие, торчащие во все стороны, волосы своего друга, сладко сопящего головой на его коленях. Карл едва слышно заходит в гостиную с огромной кружкой какао в руках, мягко улыбаясь и присаживаясь рядом, проминая под собой диван. Они остаются в какой-то особо интимной тишине, углубляясь в свои мысли. Видимо, оставшись довольным своими умозаключениями, Джейкобс расслабленно вздыхает, укладывая голову на плечо крылатого. — Я так сильно люблю вас, парни. Не хочу никаких отношений если они будут не с вами двумя. — Угу — внезапно подает голос Сапнап, приподнимая голову и заглядывая Квакити в глаза.       Признания не кажутся чем-то неожиданным и уж тем более неправильным. Алекс лишь прикрывает глаза, с улыбкой откидывая голову назад и позволяя шапке спасть с головы, открывая редкий вид на растрепанные иссиня-черные волосы чуть ниже ушей. Говорить о своих чувствах непривычно, да и парни сами всё понимают, но сейчас молчание кажется неуместным. Резкий вдох. Чуть более спокойный выдох. Почти неслышный шепот, предназначенный только для двух самых близких людей. — Я тоже...       Молчаливое согласие, повисающее в воздухе и почти обжигающее соприкосновение ладонями, переплетая пальцы. Они счастливы *** Он устал       Думает все еще девятнадцатилетний Квакити, пожимая руку статному мужчине чуть старше самого паренька. Шлатт расплывается в мерзкой ухмылке, разжимая ладонь и забирая вместе с касанием все голоса крылатого на предстоящих выборах. Чувство вины перед Вилбуром оседает где-то глубоко в груди, вызывая желание спрятаться где-то в месте более надежном, нежели стены Л'манбурга, от которых до сих пор веяло некой незаконностью прошлого этой страны. Он сбегает       Сразу после выборов и речи Джона, понимая, что обязательно вернется, гонимый долгом, и ощущающий как шокированный взгляд Уилбура склеивает каждое движение отвращением к себе и своему поступку. Мысли никак не хотят идти в нужном направлении, путаясь и предоставляя ногам самостоятельно довести хозяина до пункта назначения. Пожалуйста, пусть он упадет в озеро с лавой       Чтобы сжечь отросшие до скул волосы к чертям и подавить жуткое желание вцепиться и выдрать их с корнем. Чтобы спина, ноющая от тяжести небольших крыльев, приняла на себя удар об плотную жидкость и почувствовала, как хлопковая ткань рубашки распадается, даря свободу и невыносимую боль одновременно.        Но вместо этого кто-то бережно принимает на себя вес уставшего от ходьбы тела, вжимая лоб с выступившей испариной себе в плечо, как будто желает навечно стать опорой для уставшего юноши. Кью проваливается в небытие быстрее чем успевает сказать хоть что-то, отрывками выплывая из темноты в ненавязчивый шум окружающего мира и чьи-то тихие разговоры.       Он проснется через пару часов на диване, не сразу осознавая, что по бокам улеглись Ник и Карл, согревая своим теплом. Его не придется долго уговаривать, прежде чем Алекс решится рассказать и вывалит на своих парней всю историю выборов вперемешку со своими мыслями и загонами. Потом юноши будут еще долго выслушивать извинения третьего за жалобы и в итоге Сапнап просто подхватит того на руки, поднимаясь в спальню вслед за Джейкобсом. Тот вечер запомнится им наравне с началом каждого лета разговорами в полутьме и утешениями. Спокойной ночи, утенок ***       В двадцать лет Квакити понимает, что еще никогда так не ошибался. Сначала Шлатт, решавший свои проблемы через спирт и агрессию, погибает, заставляя юношу переосмыслить понятие смерти и ее нереальность. Он смотрит, не отрывая бегающих от детали к детали зрачков, на тело своего коллеги, пока вокруг продолжается хаос. Лицо Джона бледное, застывшее в одном глуповатом и в то же время озлобленном выражении, рука все еще сжимает край извечного пиджака, будто бы приклеенная к нему навечно. Волосы, всегда лежавшие неаккуратно и обрамлявшие лицо, теперь свисали безжизненными жидкими прядями, приоткрывая для глаз место соединения рогов с кожей. Внезапно Квакити показалось, что он несравненно больше Шлатта. Да, это было неправдой, ведь баран всегда был выше как по росту, так и по статусу, однако его истощенное и резко осунувшееся тело со впалыми щеками и проступившими морщинами, внушало теперь не страх, а лишь отвращение.       Страх смерти забирается под кожу, оставаясь там неприятным холодом, который не способно вытравить ни одно объятие. Л'Манбург снова восстает из пепла, а Алекс думает, что пора бы ему уже упокоиться навеки. Всё слишком сложно, мысли в голове начинают звучать как шарады, разгадку к которым уставший мозг Квакити найти не способен. Он хочет сбежать. Далеко, надолго Навсегда.       Забрав с собой лишь Карла и Сапнапа, ощущая наконец свободу и способность расправить крылья за спиной.        Все его желания обрываются шестнадцатого ноября. Взрыв, закладывающий уши и сносящий с ног ударной волной. Уилбур, кричащий что-то с импровизированной сцены на развалинах и погибающий от рук собственного отца. Противоречивые чувства, разрывающие сердце и душу на части при взгляде на кратер. То, что осталось от места, бывшего чьим-то домом. То, что осталось и от его прошлого дома тоже       Снова побег в темноту, пытаясь забыть о своей причастности к этому и теплые объятия дрожащих от волнения рук Карла и уверенных, но нежных — Сапнапа.        Его желание убежать отсюда уходит куда-то, сменяясь детским упрямством. И он, как семилетний мальчишка, которого впервые взяли на "слабо", решает доказать всем самому себе, что из него выйдет отличный правитель. Он говорит об этом женихам, обещая построить им светлое будущее и чувствуя тепло от цепочки с двумя обручальными кольцами на шее.       В последний раз перед своим путешествием в приглядевшуюся парню пустыню, тот сидит на крыльце, поддерживая склоненную голову Карла плечом и ощущая невесомое объятие Сапнапа со спины. Умиротворение невесомой дымкой оседает на трех женихах, сплетая их паутиной в единый комок уюта. Тишина прерывается полушепотом со стороны Карла, который заставляет остальных парней улыбнуться, прищуриваясь в лучах заходящего солнца. — Спасибо вам за это лето, ребята. Люблю вас. И в лучах последнего летнего заката для этого года, раздается синхронное: — Спасибо вам, парни       Два обручальных кольца блестят в зазывных огнях казино, скрепляя три души. ***       Свой двадцать первый день рождения Квакити встречает в одиночку, сидя на крыше центрального здания и любуясь раскинувшейся перед ним пустыни. Снизу слышится музыка и пение цикад, соединяющееся сплошным белым шумом в голове мексиканца. Крылья за спиной распластаны по крыше и ветер приятно играет с оперением, колыша золотистое полотно. Бутылка вина распита лишь на половину, вызывая приятное головокружение, но все еще оставляя человека в здравом сознании. Взгляд ловит едва заметный блик от неизменной пары колец, покоящихся на груди.       Гнетущее чувство тоски охватывает разум при мысли о женихах. В памяти всплывают те разы, когда знаменательная дата проходила в объятиях и поцелуях, с утренними поздравлениями и тихими признаниями в подушку. Тепло от воспоминаний смешивается с горечью от нынешней ситуации. Алекс вздыхает, оглядывая свою страну с высоты и чувствуя укол вины. Он слишком боялся оставлять пост хоть на сколько-нибудь, потому сейчас вынужден был справлять праздник в одиночестве. Парень думает, что Карл и Сапнап всё поймут, отпивая из бокала еще чуть-чуть. Вино слегка кислит на языке, скатываясь в горло согревающим комом, который там долго не задержится. Вздохнув еще раз крылатый с некой осторожностью, снимает с головы шапку, проходясь подушечкой большого пальца по вышитому на изнанке утенку, улыбаясь кончиками губ.        Внезапно в темноте мелькает движение, и через секунду на край крыши рядом с парнем приземляется ворон, несший в когтях довольно объемный сверток. Любопытство берет верх и Квакити осторожно, стараясь не вспугнуть птицу, берет неожиданную посылку в руки. Она оказывается довольно легкой, упаковочная бумага кофейного цвета испещрена наклейками самых разных тематик, а к ленте привязан небольшой клочок бумаги, на котором с аккуратностью выведено "От Карла и Ника"       А ниже, дополняя каллиграфический почерк Карла, виднеется размашистый и поспешный — Сапнапа "Нашему Утенку"       Улыбка становится шире, крылья заинтересованно приподнимаются, пока получатель разворачивает сверток. Ему на колени выпадает ярко-бордовая шелковая рубашка, а следом несколько конфет и леденцов, положенных туда, по всей видимости, сладкоежкой Карлом. Квакити нерешительно вжимается в ткань носом, улавливая знакомый парфюм Ника и едва ощутимый запах карамели. Все заботы и переживания отступают на второй план, а крылья распахиваются, словно стремясь обхватить весь мир из двух человек ***       Квакити все еще двадцать один, когда он, стоя под дождем посреди прекрасного грибного королевства видит пустоту в некогда пронзительно карих глазах. С уст его бывшего жениха срывается вопрос, бьющий стекла в сердце Алекса не хуже молота. — Какая история?! ***       Квакити все еще двадцать один, когда он понимает, что доверять и правда нельзя никому. –Ты учил меня быть хорошим человеком, Квакити из Лас-Невадос. – Но ты плохой человек       Падать на спину не больно. Кости крыльев разлетаются в щепки, однако мексиканец не чувствует этого, не отрывая слезящихся глаз от силуэта в броне наверху. Спина лишается главного украшения, сминая золотистое оперение при падении и смешивая его с грязью. Боль начинает проступать сквозь адреналин, погружая разум в тьму предсмертных моментов, заставляя Алекса зажмуриться. Пыль, рассеивая лучи восхода в воздухе, медленно оседает на ткань темно-алой рубашки