На костях

Ника нельзя было назвать большим поклонником фильмов ужасов. Он никогда не мог похвастаться и тем, что знает абсолютно всех культовых персонажей популярных кино и книг. Если же говорить о знаниях вообще, то чаще всего ему на ум приходил либо Фредди Крюгер, либо Майкл Майерс, да и то, лишь спустя какое-то время всех раговоров. Как там говорят? Волна популярности проходит, а до человека только доходит? Возможно, Хангерсон действительно мог назвать себя именно так. Особенно это подтверждалось тем, что Ник чаще всего узнавал обо всём только по рассказам одноклассников, а в дальнейшем и одногруппников, что имели куда большее представление о классике кино. Но Хангерсона мало когда интересовал просмотр ужастиков, особенно новейших, сделанных уже больше как продолжение оригинальных историй. Он любил придерживаться и мнения о том, что подобные нововведения не всегда хорошо заканчиваются, если сценаристы вообще когда-то решатся закончить произведение. Ведь зачем, если это собирает большой кассовый сбор? Возможно, именно поэтому Ник смотрел только первые части. Фильмы того времени, о котором ему так любили рассказывать отец с матерью, когда он был ещё совсем маленьким. Он же сам становился тем слушателем, что будто бы записывал все полученные знания. Становился этаким маленьким диктофончиком с куда более надёжной памятью. Ведь он действительно будто записывал все эти рассказы. И игнорировал абсолютно любые слова о своей странности.        Да, не стоит отрицать того, что этот мальчишка больше любил реальность. Рассказы, которые произошли по-настоящему. Те, при прослушивании которых происходит осознание того, что это действительно было, а не выдумано кем-то за секунды. Ему нравилось слушать рассказы родителей о том, как раньше Харрикейн был самым обычным городком. Как здесь процветала жизнь, как жили люди, какой был порядок в каждой семье, каковы были правила. И как столь небольшой городок стал тем местом, куда начали съезжаться, и отнюдь не из-за хороших условий проживания: из-за людей, что доказали в то время, что могут создать нечто новое. Что смогли выйти за рамки обычной роботехники, а не просто механики, что тогда начинала процветать ещё больше. Его родители были, можно сказать, в самом центре событий: будучи подростками, они подрабатывали в оборудованных под закусочные домах персоналом, знакомясь с начальством практически лицом к лицу. Или, почти так. Потому что, что уж и говорить, а мистер и миссис Хангерсон никогда не были близкими друзьями с работодателями. Особенно теми, чья фамилия была на слуху у каждого. Но, тем не менее, каждый из этих бывших подростков мог похвастаться тем, что работали в начинающей тогда свой рабочий путь компании "Fazbear Entertainment". Хоть и, честно говоря, нельзя было сказать, чем именно можно было похвастаться в данном случае. Возможно, это вообще можно было сделать только в случае, если опустить все возможные плохие воспоминания. Но именно, что те самые воспоминания были тем, что больше всего будоражили мозг маленького Ника. Он не скрывал от себя, что с замиранием сердца слушал то, как, в конечном итоге, такая известная корпорация получила дурную славу. И как, в конечном итоге, осталась лишь воспоминанием, что, того и гляди, сможет снова воплотиться в реальность. Но Ник мало когда думал об этом, больше прокручивая в своей голове жутковатые рассказы и легенды. Ведь это произошло наяву. И от самого осознания мальчишку пробивала холодная дрожь. Но она не была невыносимой. Больше игривой, будоражащей сердце. И именно такие впечатления он нёс в себе всю свою жизнь, часто думая о том, насколько сильно она может быть разносторонней. Как в нечто безобидном может фигурировать жутковатый подтекст. И именно такие эмоции, казалось, он хотел показать остальным. Показать саму красоту в настоящем. Ведь это действительно не могло сравниться с теми фильмами.        Да, Ник, не задумываясь, мог сказать, что создание аттракциона для него всегда было чем-то важным. Чем-то тем, что, казалось, могло закрепить в голове у этого парня все полученные от родителей знания, а заодно превратить их в нечто большее. Жутковатое, действительно потрясающее местечко, имеющее куда большую популярность от волны почитателей подобных комнат страха. Конечно, «Fazbear’s Fright» нельзя было назвать обычной комнатой, или той же палаткой, которые так часто можно встретить где-то в парках в районе игровой зоны и всяких площадок. Это было полноценное одноэтажное здание, которое когда-то давно было отведено под склад для хранения всяких масел, обычно моторных. Возможно, именно поэтому земля здесь не была дорогой, а сам Ник выкупил её за довольно небольшие деньги. Но переоборудовать всё под себя было действительно тем ещё испытанием. И отделаться маленькими суммами всё равно бы не получилось, и Хангерсон это понимал, частенько созваниваясь с отцом и матерью, договариваясь по поводу необходимого оборудования и найма бригадиров. И нельзя сказать, что такие частые просьбы нравились его родителям. Их семья не была бедной, но и не была сильно богатой, и оттого удовольствия от осознания чем именно занимался сынок, не получал никто из них. Особенно им не нравилось то, что он решил сыграть на людских воспоминаниях именно о той самой пиццерии, но, как бы это ни было странно, ни отец, ни мать не проводили на этот счёт какие-либо воспитательные беседы. Особенно, учитывая то, что Ник подключил сюда и своих товарищей по университету: тот же коренастый парень с ярко выраженной округлостью постоянно привозил всякий реквизит, помогая Хангерсону чем только мог. Он был не один, и оттого было довольно сложно совладать именно с этой компанией. И оттого, в какой-то мере, Ник точно мог сказать, что это не только его собственный проект. Ведь ему помогало довольно много народа, начиная от одногруппников и заканчивая обычными нанятыми рабочими. Он нисколько не жалел о своих решениях.       И ведь дела действительно шли в гору. Аттракцион ещё не был открыт по причине того, что парень хотел ещё многое переделать, доделать, починить ту же проводку, что была во всём здании очень и очень хилой, но Хангерсон уже видел во всём происходящем истинный потенциал. Во всей этой жутковатой атмосфере, в этих больших лампах, что создавали вместе с зеленоватым кафелем по всему периметру атмосферу загадочности и старости. Да, это было чем-то вроде художественной задумки; возможно, любой бы сказал, что в аттракционе неплохо было бы прибраться, или убрать те же бумажки в офисе, или подклеить старые рисунки так же разбросанные по чёрно-белой плитке, но Ник не давал этого сделать. Всё это было частью его мирка, который он тщательно создавал в данном месте. Он старался воссоздать основные уголки пиццерий в полной красе. Это были и бумажки, это была и довольно широкая вентиляция. К ним относились и старые, запылившиеся коробки, которые когда-то служили декорацией в старом здании – белые, с разноцветными бантами и лентами. Были выужены и многочисленные детские рисунки, множество разноцветных проводов, которые теперь неряшливо свисали по стенам. Новичок вполне мог бы это списать на неаккуратность, или будто что-то действительно сломалось, но для Ника это тоже было частью всего того мира, что он так создавал. Над чем он так работал, в какие-то моменты забивая на учёбу, считая, что данный проект должен покрыть расходы. Ведь он действительно был в его глазах уникальным. Словно сказка, которую он так представлял в своей голове, стала явью. Можно ли было сказать, что, таким образом, он мало когда думал именно о популярности, видя в этом аттракционе больше простор для мечты? Всё может быть. Но, тем не менее, жадность всё равно частенько, да овладевала парнишкой. Потому что, вполне вероятно, именно из-за этой самой жадности они тогда и не вылезали больше из тех заброшенных старых пиццерий. Нику хотелось больше. Больше всего этого. Он хотел в «впихнуть» в этот проект всё. Абсолютно всё, что он только мог, словно бы становясь одержимым уже не мечтой, а самим наличием аттракциона. И, возможно, именно из-за этого он и залез тогда в ту самую комнату….       Хангерсон мало думал в тот момент о последствиях. И больше всего не думал о том, что кто-то вообще хватится, что он решил буквально присвоить одного сломанного аниматроника себе. Он знал точно и то, что, наверно, он бы никогда не решился разбить ту стену, если бы не те убеждения, которые так сильно зародились в его душе за столько времени. Ведь он просто старался воссоздать, но не унести абсолютно всё, будто бы он уже крадёт, но не черпает вдохновение. Но тот робот буквально вскружил ему голову. Настолько сильно, что он не мог больше думать ни о чём, кроме как продумывать то, как именно он назовёт своего нового «жильца». Он восторженно, будто бы сам кролик, носился рядом, то и дело оглядывая и рассматривая одноухого, словно таким образом он старался понять лучше, что из себя представляет это существо. От работников и одногруппников было довольно много догадок, но, в основе своей, все остановились на одном длинноухом животном – кролике. Или, почти все. Потому что кто-то, вопреки мнению самого директора, до сих пор сомневался. Но потрёпанный робот действительно был похож какими-то чертами именно на этого представителя живой природы, даже не смотря на то, что одно из его ушей было наполовину отломано, из-за чего торчал как каркас, так и провода. И, как бы это ни было странно, это мало кого заботило. В особенности, конечно, Ника, что, хоть и старался разглядеть аниматроника во всех подробностях, всё равно не заглядывал в глубину. Да и не собирался, даже если проводил теперь со своей новой игрушкой практически день и ночь. Возможно, именно по этой причине тот же дружок из университета, который получил за свою округлость прозвище «Тюфяк», частенько наблюдал за тем, как Хангерсон буквально общался с привезённым роботом, а иногда даже желал ему доброго утра, или ночи. Не сказать, что это становилось местной забавой, но работники часто шутили между собой, что директор слишком уж воодушевляет всё вокруг себя. Было ли это хорошо, или нет – никто сказать точно не мог. Впрочем, тот же Ник в этом и не нуждался. Да и он точно знал, что в тот момент не получил бы новой волны смешков со стороны. Почему? Да потому что в ту ночь он остался один.       Да, Хангерсон действительно задержался тогда в аттракционе, уходя куда позже, чем его дружок из университета и все работники вместе взятые. Честно говоря, студент не мог точно сказать, чем именно было вызвано столь долгое времяпрепровождение, но нисколько не был против подобной задержки. Когда ты один и не слышишь удручающего гвалта – работать становится спокойнее, да и никто не отвлекает. Разве что, конечно, мог позвонить отец и поинтересоваться, где его ненаглядное чадо снова пропадает, но Ник старался об этом не сильно думать. И так сегодня выслушивал долгую и мучительную лекцию о том, что он буквально одержим этим аттракционом, и что таким макаром он просто утонет в долгах за семестр. Если, конечно, уже не увяз. А ведь на носу ещё и экзамены, а там и окончание четвёртого курса. Только вот, странное дело, но Хангерсона это мало когда пугало. В последнее же время подобные разговоры так вообще начинали раздражать, особенно потому что он больше горел именно своим рабочим местом, нежели той серой реальностью с множеством конспектов и лабораторных работ. И когда он вообще успел додуматься поступить на техническую специальность, будучи человеком с гуманитарным складом ума?! Впрочем, вопрос риторический. Никто не ответит, а если так и будет, то ответит точно не Хангерсон. Вообще подобный вопрос уже стал некой шуткой для этого студента. И отнюдь не весёлой. Потому что выслушивать каждый раз об отчислении и множестве долгов, которых просто пруд пруди – никакого нет удовольствия. А ведь он целый проект делает. Только вот, жаль, что такой проект на защиту не предоставить, да и преподаватели не похвалят. Учитывая же старый народ Харрикейна вообще, ещё и осудят. Правда, это тоже мало волновало. А сейчас так вообще хотелось, наконец-то, уйти домой.       Ник небрежно накинул на торчащие волосы кепку, даже не задумываясь о том, сможет ли она вообще продержаться до точки назначения и не упасть с головы. Фонарик, лежащий всё это время на столе, был включён и крепко сжат. Колечко ключей, всё это время накинутое на специальный щиток, так же перекочевало в руки парня – нужно открыть двери, если он хочет поскорее уйти отсюда. Забавно, конечно, было закрывать двери, пока все находятся в здании, но это было больше проделано в целях безопасности. Ведь аттракцион ещё не был открыт, да и завалиться так же мог кто угодно. По крайней мере, так казалось самому Хангерсону, пока он, довольно громко вертя колечком с ключами на пальце, проходил к выходу. На сегодня он точно был свободен. Можно было, конечно, напоследок вполне заглянуть и проведать Спрингтрапа, но это как пойдёт. Хоть и, что скрывать, а последние слова вряд ли были в этом плане уместны – парень всё равно бы зашёл в тот самый коридор, даже если бы он двигался по другому маршруту через весь этот аттракцион. Ведь сейчас его точно не могли застукать за «одушевлением» диковинной игрушки. И от этого Ник чувствовал только большее чувство удовлетворения. Ведь это всё его. По крайней мере, теперь. Да и проведать своего неживого «дружка» самое настоящее удовольствие. Словно бы сам парень является его создателем, а не просто "приёмным отцом". Думаю, если бы вы сказали, что Хенгерсон буквально романтизировал в тот момент работу тех людей, что когда-то создавали эти самые игрушки, вы бы нисколько не ошиблись. Только вот, именно светлых моментов здесь было не так уж и много, чтобы действительно испытывать такие чувства. Но разве это волновало одного парнишку? Никак нет.       Ник прыгающей походкой, задорно насвистывая какую-то первую пришедшую на ум мелодию без особого ритма и такта, двинулся в направлении знакомого коридора. Он миновал несколько открытых зон для камер, кивнул висящей маске лиса на стене, после чего, довольно резко свернул в соседний коридор. Он практически влетел в него, уже набрав побольше воздуха в лёгкие, готовясь сказать воодушевляющие слова приветствия, но.... он не смог. Он затормозил. Ник тут же остановился, не понимая в первую секунду, что именно он видит. Казалось, он даже перестал дышать. Директор застыл, чуть было не теряя равновесия, буквально в последний миг хватаясь пятернёй за кафельный выступ рядом. Его глаза расширились.       Не так далеко от него, буквально в каких-то шагах спиной к нему, стоял человек. Широкоплечий, высокий, тихонько и почти незаметно покачивающийся из стороны в сторону, но, при этом, абсолютно никак не реагирующий на то, что прямо рядом с ним чуть было не произошло падение более молодого человека. Впрочем, нельзя было сказать с такого ракурса, насколько он вообще был старше Ника. Да и был ли он вообще в основе своей удивлён приходу парня. Впрочем, что скрывать, сам директор не сильно и пытался это всё понять, застыв на несколько долгих минут в немом ступоре. По крайне мере, ему казалось, что за это время точно прошли именно минуты, ведь он просто не знал, что делать. Его пробила резкая холодная дрожь. Все его мысли в одно мгновенье сбились в кучу, и он даже не смог в тот момент что-либо сказать. Нет, конечно, он перебирал множество вариантов, выстраивал такие теории, что это было больше похоже на сюжет фантастического фильма, но всё это было именно, что просто бредом. Это не имело абсолютно никакого смысла. Да и что он вообще мог сказать в ответ на всё это?!       Впрочем, после каких-то ещё очень и очень долгих минут, директор-таки собрался, шумно вздыхая. Будто бы именно таким звуком старался показать своё присутствие незнакомцу.       – Простите, сэр, но мы уже закрыты. – Ник осознавал, что не слышит собственного голоса, не понимая даже до конца, что он хочет этим сказать. Мысли беспорядочно вились у него в голове. Он не мог пошевелиться. Снова возникли те самые вопросы. Кто этот человек? Что он здесь делает? Как он оказался здесь? Дверь была всё это время закрыта, Хангерсон лично это проверял. Да и колечко ключей на его пальце до сих пор впивалось в кожу, чтобы поверить в свои же собственные мысли. Ведь всё действительно так и было! Ну не мог он его так просто пропустить, он был один в здании всё это время. По крайней мере, он помнит, что никого больше не осталось. Да и кто вообще мог бы здесь остаться?! Да даже причин для этого нет как таковых.       Парнишка сглотнул, поднимая фонарик повыше, сгибая руку в локте. Он постарался собраться с мыслями. Всё же, не стоило от такого нежданного гостя становиться более социофобным или невежливым. В конце концов, явно, что это не грабитель. По крайней мере, молодой директор надеялся на это куда сильнее, чем на перспективу вызывать копов к своему ещё не до конца оборудованному участку земли. Ещё чего, ту же проводку заметят, или вообще попробуют вызвать экспертов по антисанитарии. Слышал о таком не раз, да и задумывался. Особенно сейчас, когда Ник почувствовал, как спёртый воздух комками оседает в лёгких, вызывая не желание дышать глубже, а выпустить наружу как съеденное, так и вдыхаемое. Хангерсон поджал губы, сдерживая секундный рвотный позыв. Будто бы он уловил всё это только сейчас, когда на деле всё это уже было чем-то привычным.       А ведь в аттракционе действительно стоял с последнего их приезда из заброшенного здания просто примерзкий запашок, схожий со смесью гнили и металла. Может, шутка про то, что в одном роботе не одна крыса сдохла, не совсем шутка. Впрочем, эта шутка была придумана даже не Ником, так что, все претензии не к нему.       Парень поднял взгляд, снова пытаясь посмотреть прямо на человека. Конечно, насколько это вообще возможно, учитывая то, что собеседник стоял спиной к парнишке.       – Пожалуйста, пройдите к выходу. – он неловко улыбнулся, кивая головой в сторону однотипных зеленоватых коридоров. – Я могу вам показать. Или же, объясните цель вашего визита, пожалуйста. Заранее хоть позвонить, что ли, тоже можно, хе-хе.       Попытка смешка прозвучала болезненно. Настолько, что, возможно, сторонний наблюдатель задался вопросом, какую именно эмоцию пытался изобразить этот человек: плач, или нечто более весёлое по своей природе? В любом случае, это выглядело и звучало просто ужасно. Настолько, что парнишка в клетчатой рубашке и косо накинутой на голову кепке снова скривился. Он опять попытался сказать хоть слово, попробовать донести уже прозвучавшую мысль о выходе, или вопрос о цели визита, но не смог.       Не оборачиваясь, человек неожиданно произнёс:       – Зря ты это сделал, мальчик.       Хангерсон обомлел. На какой-то миг ему показалось, что у него остановилось сердце. Он пораженно возвёл глаза кверху. Кажется, так его называли только в школе, когда он совершал очередную проделку. Да и к чему это обращение вообще сейчас прозвучало?! Видно, что не из-за принадлежности студента к мужскому полу.       – Ч-что вы сказали?... – язык будто онемел, пока директор переваривал озвученное.       – Навостри ушки, если хочешь понять. – секундная пауза была неожиданной. – Прямо как кролик.       Хангерсон поражённо наблюдал за тем, как мужчина обернулся к нему. Ровным, абсолютно не скованным движением, словно каждый шаг парня рядом был предугадан, и собеседник не боялся ни единой осечки со своей стороны. Ник тут же скользнул взглядом в морщинистое лицо, а там и тёмные глаза, не понимая, что происходит. На фоне белой, неестественной на фоне зелёного кафеля кожи, зрачки с карей радужкой казались полностью чёрными. Складывалось даже ощущение, что наличие белка здесь никак не помогало. Словно бы глаза были расширены до такой степени, что чуть ли полностью покрывали глазное яблоко. Волосы человека были не длинными, но и не короткими. Это не была стрижка с выбритыми висками, или же нечто подобное той, что могли бы охарактеризовать «ёжиком». Это были неровно растущие волосы чуть ниже ушей, закрывающие как последнее, так и морщинистый лоб небольшими выбившимися прядями. Схожи с чёлкой, но без ярко выраженных признаков. Ник понял, что скользнул взглядом с его волос и лба уже на плотно сжатые губы. Но они не выражали ничего. Человек не улыбался. Его губы были поджаты, будто мужчина с чёрными глазами был, по меньшей мере, разочарован, но внутри его тёмных зрачков не было даже намёка на подобную эмоцию. Ник даже не мог охарактеризовать, что же именно читалось в этих прищурённых глазах, так внимательно следящих за каждым его движением, но осознавал, что в них не было даже намёков на грусть или разочарование. Лишь нечто тяжёлое, горячее, словно раскалённый металл. Его зрачки блестели в луче фонаря подобно острому лезвию. Директор почувствовал, как покрылся мурашками.       Этот человек был выше Ника. Куда выше, пускай это вполне могло ему показаться из-за того, что у парня невольно подогнулись колени, и он на мгновенье с охом согнулся, в усилии направляя фонарик в лицо. А точнее, в грудь, дабы не ослеплять незнакомца. Или, не совсем незнакомца? Хангерсон напряжённо вгляделся, не понимая, что вообще его мозг в тот момент шептал ему снова и снова. Ведь что-то действительно было знакомо ему в этом человеке. Но что именно – он понять не мог, окидывая мужчину взглядом вновь и вновь. Будто бы воспоминание вставало в его голове раз за разом, пока он пытался сопоставить образы, которые он видел за свою жизнь длиной в двадцать три года. Что ему вообще казалось знакомым? Эти тёмные глаза, волосы, может, овал лица? Небольшая щетина? А, может, всё сразу? Хангерсон не понимал, да и, более того, не сильно пытался, чувствуя, как его тело покрывают мурашки, как его руки начинают дрожать, в усилии держа фонарь. Его глаза заслезились, и он не мог пристально наблюдать дальше за человеком перед собой.       – Ч-что вам надо от меня?       Это прозвучало жалко. Ник понимал это прекрасно, на подсознании обзывая себя всеми возможными ругательствами, но он, правда, ничего не мог с собой поделать. Его голос дрожал, абсолютно так же, как и тело, будто его пронизал прямо сейчас озноб. Холод пронёсся сквозь грудь, задевая сердце, отчего парень почувствовал, как его трясёт лишь сильнее. Он крепко схватил фонарик, какое-то мгновенье сжимая и разжимая кулаки, перекладывая его из одной руки в другую, но так и не смог утихомирить шалящее сердце. Было действительно страшно. Страшно прямо сейчас, пускай Ник и не хотел этого признавать даже сам себе. Да что с ним вообще происходит?!       Он взглянул на человека почти жалобно, поднимая взгляд и смотря на собеседника снизу вверх.       – Пожалуйста, пройдите к выходу…       Только вот, от этих слов не было никакого толку. Мужчина рядом даже не шелохнулся, продолжая всё так же тихо наблюдать за каждым движением молодого директора. Зрачки скользяще окинули его взглядом. В сумерках коридора можно было заметить, как собеседник еле заметно улыбнулся. На мгновенье Нику показалось, будто внутри тёмных зрачков вспыхнули два терпеливых огонька, отчего парень дёрнулся, еле сдерживая крик. Студент заморгал. Ему чудится?       – Зачем ворошишь прошлое именно в таком ключе? – неожиданно задался вопросом человек. Тёмные глаза будто сузились от резкой негативной эмоции. Взгляд стал суровым, улыбка исчезла, а руки сложились замком на груди. Легко и непринуждённо. Нику показалось, что он даже не слышал, как шуршит ткань рубашки и накинутого пиджака, словно всё это было ненастоящим. Он замер в замешательстве.       – Призраки не любят, когда их прерывают от сна. – мужчина снова улыбнулся. – А мы не любим, когда это делают те, кто пытаются нажиться на воспоминаниях.       Ник замер, не в состоянии подобрать слов. Ему показалось, будто он ослышался. Какой же это бред…. Какие ещё призраки? Какой ещё сон? Да этот дядька, похоже, не только в сопровождении до выхода нуждается, но ещё и в психологической помощи. И что значит «мы»?! В голове попросту не укладывалось. Вот абсолютно. Будто бы вместо головы на плечах у Ника был в тот момент дырявый чайник – никакого толку, есть ли там мысли, или их нет. Всё равно всё выльется, сколько он не будет стараться. Только вот, не смотря на первосекундный ступор, пост директора и дух вполне влиятельного человека в данном заведении смог более-менее овладеть парнем, как только он сообразил, что, если рассматривать в более трезвом ключе, то этот псих его, фактически, только что отчитал за наживу денег. Конечно, именно своим языком, не доступным для понимания никому кроме него, но, всё же, это было неприятно. Особенно, конечно, этому молодому человеку, что так держался за этот аттракцион, не смотря на то, как сильно проклинают теперь в народе то самое место для детей и взрослых. Где мечты воплощаются в реальность. Вроде, так говорили все рекламные сленги, да? Ведь сам же и проверял специально.       Хангерсон выпрямился, глубоко вздохнул, чувствуя, как глаза всё ещё немного слезятся, будто аттракцион заполнен едким дымом. Ник внимательно посмотрел прямо в тёмные, практически чёрные глаза, необычайно смело шагнув прямо к мужчине, не замечая, как голос стал напористым и громким. Он уже знал, что говорить, заучивая эти слова как таблицу умножения в школе.       – Мы не собираемся оскорблять ничьи чувства. – отрапортовал Ник. – Наш аттракцион основан на воспоминаниях самой главной банды аниматроников, и он будет интересен, в первую очередь, бывшим фанатам и ценителям данной франшизы. Мы не собирались никому напоминать об инциденте с пропажей детей. Кем бы вы ни были, вы не можете судить мой проект в таком ключе…       – Это не только твой проект, Ник. Это раз. В миг слова будто оборвало ножницами. Он действительно сказал «мой»? Хангерсон в замешательстве замолчал, глупо хлопая глазами. Он не мог опомниться, лишь беспомощно наблюдая, как человек перед ним небыстро загибает пальцы.       – А во-вторых, – он прищурился. – спорить с тем, кто тебя знает с изнанки, и кто знает твои перепалки с отцом по поводу университета и денег, не самая лучшая идея.       Хангерсон расширил глаза. Он даже не мог сказать, что именно его в тот момент напугало больше: само знание того, что Ник так тщательно скрывал от рабочих, или то, что собеседник был настолько спокоен, озвучивая свои мысли? Просто неясно. Ведь, в любом случае, это звучало просто невыносимо. Студент даже резко вздрогнул от неожиданно возникшей догадки: это, что, прямая угроза?!       – Попрошу не переводить темы. – он напугано начал шарить по карманам, стараясь нащупать телефон. – Я ведь могу и полицию вызвать.       Мужчина хмыкнул. Коротко и насмешливо.       – Не вызовешь. Ты боишься копов из-за ещё недоделанного оборудования. Для тебя такой способ не будет эффективен.       Казалось, нечто внутри в тот момент оборвалось. Внутренности обдало холодом. Нет, да это просто сущий бред! Да это даже Ник как таково никому никогда не озвучивал. Ладно, этот университет, ладно, эти перепалки с отцом, но оборудование...       – Откуда… – горло будто обожгло сухостью. – откуда вы знаете?       – Оттуда же, откуда знаю и то, что ты был уже в той пиццерии не один раз, хотя говорил, что больше не будешь тревожить своими похождениями. – мужчина тихо улыбнулся, абсолютно никак не изменяя своё спокойное выражение лица. – Не будешь жадничать. Не будешь будоражить место, выстроенное на трупах. Не так-ли?       Глаза парня расширились. Ник просто не знал в тот момент, что на это ответить. Казалось, мысли просто сбились в кучу, жаля ему мозг и не давая даже секунды понять, что же делать дальше. Было невыносимо от одного присутствия этого человека. Хангерсон не мог сказать, действительно ли он прямо сейчас боится его, но само его нахождение рядом вызывало просто жуткий дискомфорт. Было не по себе. Просто страшно, будто он прямо сейчас если не просто прозрачный, то очень и очень маленький. Будто какой-то подопытный для этого человека. Человека, что буквально знал каждый его шаг. Знал его мысли. Знал его страхи даже насчёт той дурацкой проводки. Знал всё то, что он не мог даже признать самому себе. Просто немыслимо, просто в голове не укладывалось всё происходящее. Что вообще происходит прямо сейчас?! Ник настороженно ущипнул себя за руку пару раз, чувствуя, что если не сделает этого, то точно не сможет вообще сообразить, что же ему делать дальше. Просто нужно вернуться, пускай в его голове и не было точного понятия куда именно вернуться. Просто куда угодно, только бы не видеть перед собой всего этого.       Наверно, останутся синяки на запястьях. Забавный, конечно, факт, но никакие манипуляции здесь не помогали. А щипание самого же себя не дало никаких результатов кроме боли и прикусывания губы от резкого ощущения. Когда же директор снова поднял взгляд на собеседника, он понял, что ничего не поменялось. Человек перед ним до сих пор неотрывно наблюдал за каждым его движением, а черные глаза, казалось, так вовсе выражали нечто схожее с безудержным весельем и смехом. И не сказать, что действительно искренним. Горьким и каким-то тягучим. Просто ненастоящим, словно Ник видел перед собой не настоящего человека, а куклу, что старается повторять эмоции за людьми. Только, выходит у неё это больно уж неумело и при этом неприятно. Чёрные зрачки резко сместились куда-то в сторону, прежде чем снова взглянуть на директора.       – Прежде чем что-либо организовывать, приучи себя осматривать каждую детальку и задумываться о том, что именно ты приобретаешь. – мужчина приподнял брови. – Знаешь ли, ведь можно обзавестись теми ещё скелетами в шкафу.       Глаза медленно сощурились.       – И я сейчас не про метафоричных, мальчик.       Неожиданно лицо человека прорезала резкая улыбка. Возможно, любой бы применил подобное слово больше в метафорическом смысле, но прямо сейчас Ник готов был поклясться, что уголки губ человека буквально рассекли лицо на две части, разрывая кожу так быстро и стремительно, что Хангерсон даже не успел опомниться. Кожа на щеках лопнула, окропляя багровыми пятнами бледную, будто бы прозрачную кожу, и стекая вниз, капая на белоснежный воротник рубашки, но обладатель даже не скривился, до сих пор продолжая сверлить Ника взглядом. Зубы были целыми, тут же показавшись из-за разорванной плоти, создавая не ту улыбку, которую так обычно ждут люди. Эта была улыбка сомкнутых челюстей обычного черепа, не метафорично раскрывая все тридцать два зуба, отчего Ник почувствовал, как его начинает подташнивать. Молодой человек испуганно расширил глаза, открыл рот, понимая, что если не будет дышать так, то, скорее всего, либо задохнётся от неожиданно резкого металлического запаха, либо его вырвет. Вместе с этим, глаза человека неотрывно следили за каждым его движением, не моргая. Фонарик, что всё это время был сжат в руке у парня, упал на пол, прокатившись по чёрно-белой плитке куда-то в сторону.       – Забавно строить на детских костях, не так-ли? – человек прищурился. – Лучше остановись, пока это тебя не погубило.       Неожиданно, в тёмных глазах вспыхнули два ярких огня.       – Либо я это сделаю сам. Послышался влажный хруст. Голова склонилась набок неожиданно резко, как вообще не может склонить обычный человек, не сломав при этом шею. Чёрные глаза неотрывно наблюдали за директором, пока тот не зажмурился, понимая, что это не помогает. Словно бы он находился в каком-то страшном сне, но не был прямо сейчас в продолговатом коридоре хорорр-аттракциона. Хангерсон почувствовал, как его дыхание постепенно сбивается, и он не может вздохнуть снова, как бы ему не хотелось. Будто бы он пробежал целый кросс и резко остановился прямо сейчас, и просто не в силах отдышаться, сколько бы его лёгкие не сжимались спазмами. Было просто страшно. Невыносимо страшно.       А потом, он понял, что человек подошёл к нему ближе, практически склоняясь над ним, смотря прямо глаза-в-глаза. Будто он стал в разы выше. Парень настороженно поднял взгляд, лишь где-то на подсознании осознавая, что собеседник перед ним не дышит. Более того, Ник даже не видел, чтобы у мужчины вообще за всё это время приподнималась грудная клетка, словно бы прямо перед директором было не живое существо, а большая кукла, абсолютно неживая. Но при этом изуродованная и поломанная до такой степени, что уже невозможно было точно определить, каким должны был быть облик изначально. Вместе с резко склонившейся набок головой, он увидел, как лицо, шея, да и вообще любые открытые части тела покрылись жутковатыми округлыми шрамами. Кожа на их месте взбухла, покраснела, превращаясь в настоящие уродливые наросты. Чудилось даже, что, будто не смотря на то, что он видел этого человека изначально абсолютно нормальным, прямо сейчас он не может его представить другим. Без этой разорванной челюсти, буквально испещрённого ранениями лица, на котором будто навеки застыла улыбка. Улыбка, схожая с выражением нестерпимой боли и веселья.       – Глупый мальчишка. – практически выплюнул мужчина, резко отдаляясь от директора. Ник расширил глаза. Столько шрамов, из которых сочилось нечто, напоминающее кровь. Как же их много. Казалось, сочащаяся из них жидкость может залить пол прямо сейчас в одно мгновенье. Испачкать ярко выделяющийся в сумерках пиджак. Человек всё ещё улыбался. Впрочем, директор это осознавал уже в полусонном состоянии. Тело в одно мгновенье обмякло, и Хангерсон не смог даже вздохнуть должным образом, чувствуя, как зрение искажается.       Пространство в глазах в миг увязло во тьме. Молодой человек не мог вздохнуть в полную силу, чувствуя, что не может. Лёгкие будто бы отказали работать. Ноги подкосились, и он осел на плитку, не осознавая, что падает. Единственное, что запомнил директор перед тем, как отключиться, так это два терпеливых белых зрачка…

* * *

            Ника нашли без сознания на следующее утро. Родители, так и не получившие от него сообщения в ту ночь, хотели уже было ехать в полицию и сообщать о пропаже, но кто-то из работников успел позвонить Хангерсону-старшему. Дверь в хоррор-аттракцион каким-то образом оказалась не запертой, вопреки всем словам директора, и оттого найти студента получилось быстро, пускай и не без поисков извне. После оказания первой помощи, Ник был доставлен в больницу, а там и домой на какое-то время. Более взрослые люди, а там и уже знакомый товарищ по университету, обзванивали всех, кого только можно, сообщая о том, что директор найден живым и всё в порядке. Сам же начальник не мог выдавить и слова, казалось, напуганный и лишённый не только чувств, но и дара речи. И, возможно, никто из-за общей суматохи не заметил деталей того окружения, где всё это время пробыл Хангерсон: недалеко, буквально перед ним у стены, был привезённый не так давно аниматроник. Тот самый, которого Ник нашёл тогда вместе со своим другом в замурованной комнате. Никто из работников не мог точно до сих пор сказать, какое именно животное олицетворял данный робот, особенно учитывая то, что его правое ухо было надломлено наполовину. Лишь сам молодой человек всё вещал о кролике, который когда-то давно выступал в старой пиццерии, давая ему новое имя и нарекая его уже с первых секунд главным маскотом своего детища и обращаясь с ним как с живым существом. И сейчас, словно бы наблюдая за своим названным новым отцом, аниматроник, казалось, до самого конца следил откуда-то из глубины глазниц за уходящими работниками. Молчаливо, но внимательно.       И лишь на какую-то секунду, когда люди исчезли за поворотом, вечно смотрящие в пустоту белые точки резко сдвинулись в сторону. Так чётко, словно видели удаляющегося мальчишку сквозь стены. Уильям тихо засмеялся на подсознании, даже не пытаясь двигаться.       И, всё-таки, они успели его спасти.