Победа

Сашу ведёт отчаяние и ненависть. Она уперто не хочет признавать проблемы, тянущиеся за ней словно змеи ещё с начальной школы, они постепенно впускают яд все глубже в кожу, парализуя мышцы и органы. Он плавно струится по венам, захватывая разум. Мысли путаются будто от нехватки воздуха, и хочется впиться ногтями в кожу и продырявить грудную клетку, сломать парочку рёбер и проверить, бьется ли ее сердце после всего, что произошло. И наконец-то отпустить чувства, что заставляют метаться девушку, как загнанное животное. Она все ещё желает освободится от съедающей заживо желчи и болезненной усталости. Саша нервно смотрит на Бунчой, она почему-то хмурится, будто решает сложную задачку по алгебре, ее тёмные брови сведены к переносице и смешно сморщенный маленький нос завораживают. К обеспокоенному лицу подруги хочется прислонится, осторожно обхватив ладонями, и лишь для неё, еле слышимым шепотом пробормотать извинение. За ее злость и отвратительный характер, эгоизм и высокомерие, хочется усмехнуться, как Энн ее вообще могла терпеть. Ты отвратительна сама себе, Саша. Но вместо этого девушка сжимает челюсть и делает шаг на встречу Энн, окружённую жабьей стражей. Саша плюет на давящий ком в горле и пытается унять трясущиеся руки, сжимая до побелевших костяшек меч. Разве она может стать спасителем крепости, первым человеком в Амфибии, подавившим бунт, не сумев вонзить клинок в горло предателя. Ей непозволительно быть слабой. Никогда. Разъярённая ненавистью девушка берет рукоять меча, сжимая красное оружие, будто защиту от неосознанных чувств, и резким движение делает шаг, направляя блестящие лезвие на противницу, не обращая внимание на тянущую боль в груди. Ее глаза. Почему они так милы ей в этот момент, отчего все тело дрожит будто в агонии, ноги подкашиваются, и хочется упасть перед ней на коленях, моля о прощении. Разве номер один может захлебываться слезами, разве ей позволено протягивать руки в немой просьбе. Она готова целовать ей запястья, будто Энн – ее личный спаситель от съедающего заживо одиночества. Она одержима. Признаться себе тяжело, а произнести вслух – непосильная задача. И Саше приходится вовремя закрыть рот и с угрожающим видом выплюнуть: – Прочь, Бунчой, эти лягушки не стоят нашего возращениях домой. – почти срывающимся голосом произносит девушка. Почему она против Саши, разве та не делала для не все, ставя на кон свою репутацию, выбирая ее, а не популярных девчонок, отдавая время и поддержку. Она же ей точно поможет, только не отвергай и иди за ней. – Я верну нас на Землю, чего бы мне это не стоило. Саша презрительно смотрит на розовую лягушку, выглядывающую из-за спины подруги, и кривится в отвращении, за что Энн их так любит, это же кучка дурачков, у которых от собственных мозгов и силы не осталось ничего, лишь поднажми и раздавишь. Энн достойна большего. Энн достойна ее. До ушей словно сквозь вату доносится голос Грайма. – Начали! Скрестив с ней мечи, нутро переполняется чём-то ядовитым, от чего будто взрываются собственные кишки. Так хочется подчинить и обуздать, словно дикий поток, ее растрепанные волосы и нескончаемое чувство справедливости, будто Энн не усвоила с детства, что справедливости нет. Так приятно колотится сердце и так приятно саднит порез на щеке, будто от ее прикосновения. В горле застревают очередные слова ненависти, и где-то под рёбрами скапливается радость от встречи и сражения. Но гордость бьет забывшуюся Сашу в грудь прямо в солнечное сплетение, и, пропустив удар, она падает на спину, сдирая в кровь руки, и теряет последнюю надежду победить. Оружие подруги останавливается у горла коммандера. Саша поднимает глаза. Энн кажется чужой, странной, повзрослевшей. Саша ей больше не нужна, у неё есть семейство Плантеров и целый город за спиной. Она задыхается, невидимая хватка сдавливается горло, и нервный смех рвётся наружу. Девушке хочется выть от несправедливости, неужели придётся смирится, она ей безразлична, Энн больше не нужна Саша, её дружба теперь не стоит ни гроша. Уморительно. Хочется разодрать костяшки об камень, бить и кричать, надрываться до осипшего горла и предсмертного хрипа, пока не потемнеет в глазах и не захочется умереть. Это несправедливо. Несправедливо. Она должна ее признать. Должна. От истерики остаётся чувство, будто Сашу сбила машина, и где-то на обочине лежит ее размазанный труп, будто она пережила войну или убийство своей семьи, как странно сравнивать столь полярные мысли как проигрыш и смерть близких. Дико. На восходе солнца начинает слепить глаза. Невидящим взглядом девушка провожается взволнованную толпу, они бегут к выходу, толкая друг друга в панике. Где-то слышны визги и крики цапель и проглоченных заживо жаб. Ее начинает трясти. Когда под ногами рушится крепость, в последний момент Саша вымученно шепчет: – Извини, Энн. Предательские слёзы катятся по щекам и, падая, девушка в оцепенение в последний раз признаёт. Она проиграла.