Нога отзывалась ноющей и резкой болью, медленно пачкая штаны и прочую ткань кровью, все неприятно липло к коже. Мужчина спешно хромал, превозмогая желание упасть на месте от бессилия и боли. Но разумом был в поиске того самого укромного домика, в котором он мог найти свое убежище и единственное спасение в эти секунды опасной свободы. Далеко сзади слышалось ржание лошадей и металлический звук военных доспехов, что всеми силами пытались догнать бежавшего.
В глазах заиграли звёздочки, к горлу подкатил ком, что бился о стенки груди и горла, заставляя рвано втягивать воздух. Вновь начавшаяся погоня быстро навевала панику и страх, что его поймают, истязают и, скорее всего, убьют. Даже если и сохранят жизнь, то нет и шанса, что он проживет ее в счастье и спокойствии. Под ногами иногда хрустели сухие ветки, стук о землю отдавал тяжёлыми ощущениями в вески. Он слышал не только свои тяжёлые шаги, но и быстро стучащее сердце, от страха и резко накатившего адреналина начинало тошнить.
Сорвавшись чуть ли ни на бег, он отчаянно двинулся в гущу деревьев, отступая от протоптанной дорожки, без единой мысли, куда он направляется. Сейчас было главным сбежать, а не думать о верном пути, просто чтобы его не никто не видел. Руками он без разбору убирал ветки от лица, пытаясь не пораниться, но все же на щеке загорелась царапина. Ноги тряслись и переплетались, кровотечение усилилось, из-за чего он чуть ли не намеревался скатиться кубарем вниз по холму. Задев непослушные корни ботинком при разбеге, юноша немного заваливается на камень, принимая удар на ребра. Воздух вылетает из лёгких приглушённым ладонью хрипом, но блондин продолжает, несмотря ни на что, бежать дальше, немного придерживая бок. Он не принимал весь спектр ощущений в момент, когда слышал лишь отдаленную спешку копыт, взволнованные неразборчивые выкрики и ритм своего пульса. Спереди дерево — рывок направо и парень заныривает за ствол, продолжая двигаться вперёд хромым, избитым бегом, остерегаясь любых препятствий, которые постоянно попадались. Теперь, когда все стихло, в ребра будто впились тысячи игл, пронизывающие колкой и невыносимой болью. Спереди виднелось яркое, золотистое поле, слышался приглушенный листвой шум. За спиной пробежали мимо лошади, их копыта отбивали ритм в земле так сильно, что беженец чувствовал их собственными ногами. Он взглянул на свое бедро. Зрелище было не особо приятным: рукоять кинжала торчала из собственной плоти, из раны обильно текла кровь. Как только он напрягал ногу, лезвие все больше калечило изнутри, от чего хотелось выть. Несмотря на это, присутствие понимания, что он на свободе и живой, помогало сохранять непривычное спокойствие к тому, что рядом его мучительная и быстрая смерть.
Сзади послышался треск. Вся боль отошла на задний план, когда в груди разгорелся дикий страх.
— Остановитесь!
Юношеский, почти что детский голос прервал бешеный пульсирование в ушах. Беглец не смел поворачиваться — он словно испуганный олень на охоте, глупо надеялся слиться с природой перед хищником, ожидая свою кончину. Послышался лязг метала о ножны.
Меч со свистящим звуком разрезал сзади воздух — кудрявый парень увернулся в последний момент, пригнувшись и осев на землю. Ноги отказывались шевелиться, руки онемели вовсе.
"Беги, черт возьми!"
Многочисленные побои и ужасное его состояние постепенно давали о себе знать, он ужасно устал, но не замечая этого, блондин попытался подняться и броситься прочь, бежать, как можно дальше. Сзади шаг, юноша повернулся к воину лицом и время остановилось. Все звуки замолчали, слово он находился под водой. Блеск металлического лезвия привлек на себя все внимание.
«Я умру» проносилась одна и та же мысль множество раз в секунду, когда мужчина занёс свое оружие во второй раз, прямо над головой беглеца. Его серебристые глаза выражали искреннее сожаление, неверие, что сейчас случится убийство невинного, великого человека, и от его руки.
Короткий свист и…
***
Шень открывает глаза, подрываясь на кровати, весь в холодном поту и крупной дрожи. Рук он не чувствовал, а глаза застелила дымчатая пелена из-за слез. «Я мертв, » — произнес в голове, но спустя пару тревожных секунд, когда он осознал, что мог дышать и моргать, понял: пока что ему везёт. Парень пару раз ровно и медленно вздохнул, а затем понял, что это все и вовсе было сном. Точнее, недавними, свежими воспоминаниями. Он стёр дрожащими пальцами горячие дорожки слез, и постепенно чувства вернулись, как и понимание всего происходящего вокруг. Шень протер глаза, несколько раз моргнул и окончательно выдохнул весь страх и напряжение с остатками ужасного сна.
Белые кудри упали на лицо и плечи, вырисовывая тонкие и ветвистые узоры на ночном, угольно черном халате. Парень провел по пряди пальцами, словно расчесывая. Несмотря на достаточно травматичный и изматывающий побег, они до сих пор были очень красивыми, мягкими, и, несмотря на его природные кудри, остались гладкими. Шень сбросил с себя простыни и решил, что пора просыпаться и начинать заниматься делами.
Когда парень хотел подняться с постели, оперевшись на левую руку, ее обожгло резкой болью и до локтя все онемело. Блондин прошипел, резко отдернул ладонь от матраса — крови не было, но вокруг ладони был аккуратно затянут бинт, хоть прошлым вечером его точно не было. Он медленно размотал его. Как и ожидалось, ужасающего разреза от ямки меж среднего и безымянного пальца до кости не было, лишь лёгкий шрам, показывающийся белой тонкой линией. То было неудивительно, пару дней приходилось не пользоваться левой рукой из-за раны, ведь от стресса его способности потеряли свое чудо-действо, но в одну ночь все, как и всегда, зажило. Неделю назад эта жертва ему спасла жизнь. Блондин никогда не забудет это отвратительные зрелище и чувства — горячая кровь, брызнувшая в лицо, удивлённое лицо солдата… Пульсирующий разрез руки, а в нем холодное лезвие меча. Боли он не помнил совсем, честно признаться, и не хотел вспоминать.
Дальше все плыло воспоминаниями о спокойной речке, чей шум слышался и сейчас, за окном.
Парень решил не медлить и встал, постаравшись не потревожить зажившую руку и особо не опираясь на правую ногу. Получалось плохо, нелепо, доставляло это все лишь неприятные ощущения, но все было терпимой мелочью.
Когда парень встал, он снова, как в первый раз осмотрел немаленькую комнатушку — она была уютно, хоть и нескромно обустроена. Все было из обработанного дерева, стены из округлых стволов, пол — из красных досок. Потолок изысканно и дорого расписан разными узорами, что время от времени показывали образы святых или иных мифических существ.
Каждый раз, когда Шень просыпался здесь, а не в своей комнате дома, которую он видел на протяжении всех девятнадцати лет, приходилось ждать пару минут, чтобы понять, где он находится. Но каждый раз его пугал до мурашек узор над головой.
Посередине был изображён новорожденный младенец в золотых тканях, окружённый голубым свечением и фазами луны. Волосы — почти белые, кожа молочная, глаза прикрыты светлыми ресницами. Закрученные, округлые серебристые рога подчеркивали мифическое происхождение ребенка.
Шень поежился и опустил голову, тревожно втянув воздух. Судьба словно смеялась над ним, ведь спать под религиозным изображением себя же в детстве было сродни своеобразной насмешке от жизни.
Решив, что смотреть на потолок не стоит, парень развернулся к постели.
Посередине задней стены была двухспальная кровать, заправленная чистым бельем, над ней свисали собранные, небесно-голубые ткани, служившие занавесками, лёгкие и почти прозрачные. Кое-где свисали золотистые бусины и прозрачные, отсвечивающие солнечные лучи, камни. Около находились две прикроватные тумбы, на них зажжены благовония и разбросаны разные лекарства, в том числе кровавый бинт. Шень посмотрел на свою ногу — его и правда подлечили ночью, не зная, что это было бесполезной тратой времени. Бинт он также снял, оставив с лекарствами на тумбе.
Спереди было занавешено окно, но на удивление не простыми шторами, а полупрозрачными и расписанными разными узорами с фигурами изящных журавлей, а двумя главными фигурами служили два черных лиса, охраняющих красного, длинного и худого кайзуильского дракона.
Шень удивился бы таким странным рисункам, но святая вера в королевскую семью у хозяина дома давно не была шокирующим фактом. Несмотря на всю красоту таких узоров в доме, смысла он часто и сам понять не мог. Дракон означал правителей их страны, потомков стихийных драконов, мудрость и упрямство, журавли — спокойствие, грацию и их мудрый ум. Лисы означали коварство, хитрость, отреченность от людских норм поведения и своенравие. Черных лисов изображали вовсе редко, блондин почти впервые увидел этих животных на полотне, хоть в этом доме то и дело встречался узор черного лиса. В окружении них дракон казался в опасности.
Юноша нервно сжал край рукава, вновь почувствовал напряжение, возникающее время от времени в этом доме. Все выглядело дорого, необычно, порой вызывающе. И Шень до сих пор сомневался, что так выглядело жилище обычного жителя в его стране, хоть спрашивать все его интересующее было сейчас нереальной роскошью.
Шень хотел открыть окно, чтобы скрыть пугающие рисунки, но случайно задел цветок на подоконнике, от чего чуть не уронил глиняный горшочек. Он вцепился в горшок пальцами и нервно выдохнул.
"Растяпа".
За дверью послышался тяжёлый кашель, от которого стало першить в горле у самого Шеня. Парень решил выйти из комнаты к больному человеку, несмотря на свой вид.
В любом случае, болезни на красоту все равно.
Блондин берет шёлковую ленту шоколадного цвета с подоконника и обвязывает ею свои волосы. Туго затянуть не получилось, пришлось сделать хлипкий хвост у плечей, из которого выбились пара передних прядей, что непослушно легли на плечах. Двери в комнате не было, как заметил парень, их не было в доме в принципе. Вместо этого — ярко красные бусины и драгоценные камни, из которых складывалась блестящая занавеса.
Пройдя сквозь нее, по лицу пробежал точечный и освежающий холодок. Камни неприятно прошуршали и по рогам юноши, отзываясь отдаленной лёгкой вибрацией. Шень прошел дальше по коридору, пытаясь не издавать лишних звуков. Неприятные ощущения в руке и ноге понемногу утихали, поэтому прихрамывать блондин почти перестал. Все окна в коридоре тоже были занавешены красной тюлью, из-за чего и без того алый от дерева коридор будто был облит гранатовым соком, а не лучами утреннего солнца. Справа от лестницы находился отдельный проход, ведущий к комнате с приоткрытой дверью, в которой болезненно кашляла и постанывала молодая девушка. Голос тихий, ослабевший.
У парня сжалось сердце от жалости, когда он медленно отодвинул ткань и увидел разбросанные смольные волосы по подушкам, смятые простыни и бледное — словно белый снег — лицо, изображающее сонную, мучающую лихорадку. По лбу дамы стекла капля пота, она глубоко дышала, чуть ли не хрипела. Шень хотел войти в помещение поглубже, подойти к болеющей спящей девушке, приложить руку ко лбу, возможно, помочь ей не испытывать те муки, что поселились в ее, казалось, хрупком теле. Он отодвинул занавесу почти полностью. Комната была хорошо обставлена, окрашена хаотичными оттенками красного и черного, большое количество мебели и украшений подчеркивали то, что женщина была не простой гостьей.
То была сестра хозяина дома, Хао Тэн Рин. До ужаса красивая, умная, загадочная и самоуверенная женщина. Можно уверять, Хао Тэн могла превзойти любого мужчину не только силой и боевым духом, но и хитростью своей от рождения. Несмотря на все ее удивительно прекрасные умения и черты, девушка была вредна и упряма, не скупа на задевающие гордость шутки и упрёки, даже необходимое лекарство было дать ей иногда трудно. Как понял Шень, раньше Тэн никогда не отличалась худощавостью, а была в отличной физической форме, как и ее брат, но недавно ее сломила болезнь, от чего та потеряла большой вес. И без того мрачная и спокойная девушка стала напоминать всем в округе о чем-то таком, что пугало и заставляло грустить, чего-то, коего избежать было, увы, невозможно. Что, конечно же, исправить поклялся ее брату Шень.
Стоило сделать к ней шаг, половицы заскрипели так громко и протяжно, что казалось, это слышал весь мир вокруг. Но девушка продолжила свой беспокойный сон, подтвердив это кашлем. Шень же быстро пролетел к ее кровати и сел на пуф рядом, чтобы ненароком не зашуметь ещё больше.
Парень приложил ладонь к горячему и мокрому лбу девушки так аккуратно, чтобы не потревожить ее хрупкий сон.
«Вся горит» — разочарованно выдохнул блондин, но настроился на ее дыхание. В руке почувствовали я жар, на языке появилась горечь. Не убирая руки с лица Тэн, он оборачивает голову к тумбе у кровати, на которой находился поднос с кучей лекарств, ягод и трав. Он взял веточку лаванды и лежащие рядом семена лукориса, пахнущего так ярко, что нос начало щекотать. Шень смял засушенные растения в ладони с характерным хрустом, убрал левую руку со лба женщины и развернулся к импровизированному рабочему месту. Он встряхнул руку, избавляя себя от неприятных ощущений. Взял заранее приготовленные тряпки с края стола, подтянул чайник ближе к себе. Там ещё оставалась горячая вода, приготовленная заранее Рином. На середине стола легла керамическая тарелка, в нее парень налил теплой воды, кинув туда смятые и раскрошившиеся растения. От лукориса вода окрасилась в красный, запахло жаренным хлебом. Оставалось добавить лишь пару капель специального густого отвара из редких грибов на дубах коали.
Сзади, напротив кровати, находился большой сервант чуть ли не во всю стену. Одна часть его была заполнена множеством книг, как новых, так и со стёртыми обложками; посередине находился алтарь с благовониями, свечами и иконами. На них Шень даже не смотрел, знал, кому молятся за здоровье и благополучие родственников. Его нервировала мысль - как его все ещё не узнали? У его изображения стояло заженное благовоние, источая приятный запах.
Все же за стеклянными дверцами находилась ещё большая куча лекарств, трав, приспособлений, бинтов, даже редкие книги по медицине и отварам. Одну из них — «Травы Айки Джилья» — Шень когда-то заучивал так, что проснувшись ночью мог пересказать любую главу без единой ошибки.
Парень взял оттуда два пузырька с разными жидкостями. Из одного он рывками вылил в тарелку пару синих капель. Сначала жидкость бурлила, но быстро поверхность стала гладкой и сразу же приняла фиолетовый оттенок, запахло чем-то пряным.
Шень потёр нос, поставил бутылки на стол и полил отваром из тарелки чистую тряпочку, которая тут же начала охлаждаться при контакте с жидкостью. Юноша помнил, как впервые сделал такой компресс и перевернул от удивления тарелку. Маленькой отрезок ткани парень положил на горячи лоб Тэн. Он должен был облегчить ее головную боль и снизить температуру, которая у нее начала подниматься два дня назад.
Сделав девушке чай, в котором была пара капель малинового варенья, что он достал из серванта, блондин покинул комнату девушки. Все же заходить к ней в одном халате и ночных штанах, даже если она спала, было верхом неуважения, поэтому лучше было сбежать.
В его комнате на пуфе у двери были приготовлены заранее одежды. А точнее персиковая рубашка, тёмно-коричневые штаны и верхнее ханьфу золотистого цвета с узорами в виде журавлей. Волосы он причесал, тем самым немного распушив свои светлые кудряшки и снова стянул их лентой.
Несмотря на тихое и спокойное утро, дел было предостаточно. Парень спустился, приготовил себе завтрак в виде хлеба с ягодным вареньем и пары свежих фруктов, затем вышел на улицу к реке. Домик находился в необычайно волшебном месте: тихая, спокойная речка напротив дома, вокруг один лес, из которого к дому приходят животные отдохнуть на маленькой опушке. К ним Шень и вышел спустя пару часов уборки в доме и конюшне — хозяин дома наказал кормить любого зверя, что приходит к их дверям. Чаще всего, как ни странно, то были лисы или кролики, что не боялись человеческих рук и даже хищной натуры жильцов дома. Словно знали, что в этом месте их примут.
Этот дом стал тем самым «до» и «после» жизни наследного принца Шень Феня Ли.
Вот только «до» было не самым счастливым и приятным, коим могла казаться жизнь императорской семьи. Отец Шеня давно покинул этот мир во время войны, оставив после себя пять наследников. Старший сын умер от неизлечимой болезни «кровавой девы». Шень Фень остался единственным мужчиной в семье Ли, по закону обязанным взойти на пост императора к двадцати годам. Но по непредвиденным обстоятельствам, за одну ночь принц бежал из императорского двора во все тяжкие, чуть не лишив себя головы. Таким образом Шень оказался в доме Рин, безопасном, спрятанном в лесу от всего мира.
Он прошел к конюшне, чтобы покормить лошадей и прибраться. Всего у семьи Рин было четыре ухоженных, прекрасных коней. Настырная Патриция всегда пыталась схватить что-то из рук Шеня, украсть лакомства или зажевать что-то, будь то волосы или подол одежды. Она была очень схожа на свою упрямую хозяйку. Мари был воспитанным и спокойный жеребцом, Рин очень строго его натренировал как своего вороного коня. Рэдлен довольно старая кобыла, которая не обращала внимание на происходящее вокруг. Шень мог только догадываться, принадлежала она кому-то из семьи, или спутнице Рина, о которой он ничего не знал. Он также не знал ничего и о жеребце Колосе, что был единственным светлого окраса. Он был достаточно озорным и часто играл в некие догонялки с Мартом и Патрицией.
Затем юноша либо делал заготовки трав и остальных растений, либо, как сейчас, шел подкармливать пришедших к поместью за едой и помощью. Это было на грани мистического, но Хи Фун относился к этому серьезно, ведь звери правда подбегали к ним без страха и просили ласки и еды.
Лисенок мило ткнулся в ладонь блондина влажным носом и прижал ушки. Парень погладил мордочку и перешёл за пушистое ушко, зверёк под руками прилёг к земле и прикрыл свои пуговки-глазки. У Шеня защемило сердца от этой картины. Через пару секунд лисенок навострил ушки и открыл глаза.
— Его зовут Тоси.
У парня прошли мурашки по спине от неожиданного грубого голоса сзади. Хи Фуна почти не было слышно, как и всегда, тих как вода. Лисенок же радостно запищал так громко, что Шень дрогнул и отшатнулся, пока зверёк резво побежал к ногам брюнета, обтираясь мордочкой о черные ботинки. Мужчина опустился на колени перед Тоси, наклоняется и с улыбкой гладит щенка. Черные волосы упали на бледное лицо, Шень почувствовал еле ощутимое напряжение.
-У него чёрное пятно на носу. Надеюсь, ты его запомнишь наконец-то, ведь он постоянный гость.
— И тебе доброго дня, Рин.
Они обменялись своеобразными приветствиями. Да, Шень не мог запомнить имена каждого животного или хотя бы их отличить друг от друга, но и слышать что-то доброе и хотя бы уважительное от Хи Фуна было чем-то из ряда вон выходящим. Что его сестра, что он — вредные грубияны, по сути своей хитрые и порой черствые. За неделю проживания с ними, Шень неволей это понял и испытал на своей шкуре. Он встал, отдавая последнюю палочку какого-то сухого корня грациозному оленю, что ненароком пытался зажевать шелковистые локоны парня, в коих случаях юноша давал ему кормом или пальцем по носу, вызывая возмущенный фырк животного. Хи Фун махнул рукой, после чего животные покинули их, устроившись на поляне, греясь в лучах солнца. Это стало привычным зрелищем, но до сих пор никто не объяснил, почему животные понимают человека.
Брюнет провел рукой по волосам, зачесав черные пряди назад, после чего они упали на его серые глаза снова.
Справа от мужчин послышалось детское и радостное «я дома!».
Шень обернулся, и на него прыгнула радостная маленькая Лилинг, чью улыбку можно было почувствовать, не только услышать и увидеть. Своими крохотными ручками девочка обняла талию мужчины (насколько ей позволяли габариты ее тельца), попутно рассказывая, как скучала по дому и Шеню.
— Как себя чувствует тетя? Ей лучше?
Девочка сладко улыбнулась, наконец распустив свои объятия. Отец же ее смотрел из-за спины дочери с некой угрюмостью.
— Тэн проснулась?
— Начала подниматься температура по утрам, сейчас должна проснуться. Уверен, будет здорова через месяц или два, — словно сдал отчёт Шень, зная, что любое ухудшение ее самочувствия станет причиной плохого настроения. Хи Фун кивнул, а Лилинг, заметив пушистого кролика у дерева, задорно побежала к зверю, чтобы взять на ручки.
Девочка начала его тискать, а ее отец нахмурился и скрестил руки на груди.
— Отпусти крольчонка.
Девочка сщурила глазки и отвернулась, но крольчонка не отпустила отпустила.
Они уже разворачивались к дому, когда брюнет начал задавать типичные вопросы холодным, требовательным тоном. Фень отвечал на все развернуто и честно. Описал самочувствие своего «пациента» и кратко проконсультировал Рина о своих дальнейших действиях и дал рекомендации. Тот слушал так внимательно, что иногда останавливался, не заметив угол или стену перед своим лицом, забавляя собеседника и Лилинг с белым крольчонком на руках.
Когда они прошли на кухню, Рин снял верхнее ханьфу, положив его на маленький диван у входа. Черная нижняя рубашка подчеркивала бледность тела. Был он немного выше Шеня, черты лица грубые, тонкие; прикрытые ресницами дымчатые глаза, смотревшие всегда с холодом и какой-то неприязнью. Даже нежность, иногда мелькавшая в них, являясь каким-то драгоценным событием, была направлена лишь к дочери.
— Я приготовлю обед, можешь заняться своими делами, Шень, — холодно выпроводил гостя с кухни, на это никого не удивило. Он прошел к тумбам над печью и достал пару пузырьков и мешочков с разными снастями, которые успел взять из дому или нашел во время прогулок на свежем воздухе. Теперь он мог делать это в любое время.
Единственное, что могло спасти Феня от тоски по дому, любимым людям — это непозволительная лёгкость обычной человеческой жизни без извращений высшего общества. Принцу не разрешали лишний раз покидать дворец, свою комнату без слуг он тоже никогда не покидал и всегда находился под наблюдением. Способности одного из божественных драконов рода Ли никто и никогда не оценивал по достоинству, кроме старшего брата и матери.
В этом доме ценили как раз то дело, коим Шень всегда мечтал заниматься.
Хао Тэн недавно проснулась; благодаря снадобью Шеня температура спала, и девушка могла спокойно позавтракать и привести себя в порядок. Комната наполнилась свежим весенним воздухом, парень вдохнул полной грудью и принялся толочь травы, которые затем залил сиропами и водой. Все заняло не больше шести минут, когда Хао вышла, она сразу же выпила лекарственный «коктейль», сморщилась и поблагодарила. Пока они оба разбирались с утренними процедурами, а точнее: разминались, выпивали и ели различные лекарства и отвары, проводили осмотр и тому подобное, маленькая Лилинг прибежала в комнату, уже более спокойная, чем была по приезде домой.
Троица сидела в комнате, и несмотря на то, что у каждого было свое дело, все ввязались в бурное обсуждение школьного дня девочки.
— Нет! Кай — мой друг!
Девочка надула щёчки и топнула ногой, дерзко перебирая маленькими пальчиками ниточки, постепенно превращая их в фенечку. Тэн, что заплетала себе косу у зеркала, скрестив ноги на кровати, сдержала тихий смех. Шень шумно перелистнул страницу старой лекарственной книги и сморщил нос от щекотившей лицо книги. Краем сознания он тщательно следил за невинной беседой девушек.
—Друзья цветочки каждый день не дарят, Линг.
—А Кай - не просто друг! Он — лучший друг!
Шень, сдерживая смешок, доброжелательно ответил на возмущения, пока девочка совсем не покраснела от злости:
— По-моему, Кай — очень милый друг, несмотря на твои слова, Хао, — Тэн наигранно закатила глаза и скрестила руки, Линг торжественно всплеснула руками и встала с пуфа.
— Вот! Лао согласен! Ты не права, тетя!
— Шень ещё ничего не значит, вот увидишь, — ехидно улыбнулась брюнетка, — и тогда Рин запретит тебе общение с Каем.
Маленькая светлая Лилинг пуще прежнего нахмурилась, надулась и громко протаранила:
— Неправда!!!
Тао тут же разразились тихим смехом, прикрывая рот, в отличие от поникшего Шеня. Конечно же, никто не знал правды, но зная строгость Рина, то вполне могло оказаться правдой. Снизу послышался звон серебра и злобное замечание:
— Тут же прекратить, Лилинг.
Девочка икнула и села обратно. Румяные щёчки тут же пропали после грозного замечания отца. Хао показательно усмехнулась пару раз, не над девочкой, а над грозным «папаней», Шень же снова уткнулся в толстую книгу, сидя смирно также, как и маленькая Лилинг…
Спустя какое-то время снизу начал доноситься вкусный запах чего-то острого и мясного, щекотило носы.
— Худо дело, Рин не умеет готовить супы, — скривилась Хао, чем вызвала детский, тихий смешок.
Лилинг насупилась.
— А мне нравится. Нельзя жаловаться на еду.
Хао Тэн отбросила расчёску на тумбу, что находилась с другой стороны от «рабочего места» лекаря.
— Напомни, кто потом выливал тарелку голодным лисам, пока Хи Фун не видел… Уж слишком братец учит тебя нравоучению.
Девочка сдержанно взвизгнула: «Неправда!», снова топнула ножкой по полу и стала усерднее плести свой маленький талисман, немного нахмурив брови. Стало забавно, что одно только слово отца могло заставить неугомонную девочку сидеть тихо и смирно.
«Как ни странно, у семьи Рин отличный слух…» — подметил Шень, перелистывая ещё одну страницу. В голове всплыл забавный момент, когда блондин тихо чихнул на улице, складывая стоги сена в ряд, а ответили ему с другого берега реки, который находился в десятке метров от парня.
Парень вздохнул и вернулся к тексту, перечитывая третий раз одну и ту же строку про чудодейственный эффект от редкого растения, пытаясь сосредоточиться на его смысле.
«Растолочь. Встряхнуть. Добавить, размешать.»
— Я не знаю, куда это тянуть, тёть, посмотри!
Блондин потёр переносицу, склонившись над страницей.
«Встряхнуть. Добавить. Растолочь, встряхнуть… Смешать?»
-«С чем смешать?», — не понял, перечитывает снова.
И так прошло ещё какое-то время, пока окончательно не стало ясно, что здесь сосредоточиться у него не получается. Парень прекрасно запоминал, какие цвета использует Лилинг в плетении фенечки, что Хао немного жарко, но не то, за чем он пришел в комнату. Вздохнул, попрощался с ними и ушел вниз, прижав книгу к боку одной рукой. Она была увесистой, внушительных размеров и совсем не новой, наоборот, пергамент пожелтел и в некоторых местах истерся до дыр. На обложке не было текста, названия, предисловия. Лишь вырезанное изображение клевера, залитое черными чернилами, выглядела такая работа крайне аккуратно. Эта книга привлекла внимание блондина ещё с первых дней пребывания в доме, но никак не доходили руки взять ее.
Шень спустился и сразу оказался на кухне (ведь на первом этаже почти не было комнат и дверей). Входная дверь была открыта, дул легкий летний ветерок и на полу светились солнечные зайчики. На самой кухне окна были закрыты, пока готовил Хи Фун — до ужаса не любил солнце или жару, в отличие от лекаря, из-за чего ходил всегда словно тень по дому из-за чего пределами — призрак, недовольный вся и всем. Сейчас он, сгорбившись и расслабив плечи, медленно помешивал жидкость в кастрюле, бесстрастно глянув на гостя. Юноша усмехнулся и прошел к части напротив столовой — своеобразная гостиная, в которой были низкие подушки и столы, напротив — камин, что сейчас служил скорее уютной декорацией. Принц присел на одну из подушек и, удобно устроившись, снова открыл нужную главу и погрузился в «увлекательное» путешествие по названиям трав и болезней.
Нос щекотал теплый, вкусный запах томатного супа и запеченного хлеба. Сверху порой слышались вскрики эмоциональной Лилинг, рядом — постукивание столовых приборов, потрескивание огня в печи, а в открытом окне за спиной щебет дневных птиц, шум речки, что смешивался в гармоничный задний фон под чтение. Порой атмосфера этого дома была такой родной и долго исканной, что Шень словно чувствовал тепло внутри своей не совсем одинокой сейчас души.
Когда Шень назывался Фенем Ли, а не Лао Леем, в его жизни из тепла существовал лишь очень маленький и хрупкий круг близких людей. Сейчас же ни написать им трепетной строки, ни сказать теплого слова было невозможной роскошью. Некоторым мешало не только расстояние, но и время.
Юноша нахмурился, прочитав слово «Хаотоки: смертельная чума». Его взгляд скользнул ниже, где было жуткое изображение воспалений на коже, в виде слезавшими участками шелухой кожных покровов. Он втянул ртом воздух, не решился и закрыл книгу. Несколько секунд блондин тупил взгляд, отдалено фокусируясь на темном переплете.
- Что это? Почему никто не говорит мне, что происходит? Чем ты болен, брат?
Собственная дрожь в голосе звучала слишком непривычно. Блондин крепко сжал руку юноши, что лежал на кровати и, прищурив глаза, смотрел на него с грустной улыбкой.
- Прошу, не молчи, ответь мне...
Он почувствовал, как задыхается в своих горячих слезах и всхлипах. Он не слышал никого и ничего вокруг. Даже не чувствовал, как ему больно внутри. Парень опустил свою голову на кровать, прижимая ладонь близкого человека к щеке.
В стороне от Шеня звучно упало какое-то серебро, шум отразился в висках, боль в затылке на миг усилилась и тут же пропала. Он повернул голову, удивленно посмотрев на хозяина дома. На полу лежал нож, а сероглазый мужчина смотрел с неким раздражением, и даже приевшаяся отстранённость, как ни странно, пропала на миг.
— Прости мое невежество, — не успел принц удивиться, как брюнет по-злому отчеканил, — просто выглядишь слишком жалко.
Шеню послышалось, или…
— Прошу прощения?
— Не обижайся. Витал в мыслях, теперь — нет.
Лекарь ничего из короткого диалога не понял, но Хи Фун удовлетворенно поднял нож и повернулся к столешницам, нарезая в следующий миг буханку хлеба. Шень же фыркнул и убрал с лица мешавшуюся кудрявую прядь. Пару минут они находились в тишине, не считая размеренного стука ножа о доску и бурлящего супа.
— Рин, вы — странный и грубиян, — чуть раздраженно и по-уставшему констатировал факт, облокачиваясь на колени логтями.
Тишина. Хи Фун поставил кусочки хлеба на тарелку и отнес к столу. Проигнорировав данное высказывание, мужчина вернулся к своему месту. До обеда они больше не обменивались и словом.
***
Суп был воистину не самый лучший, но вполне сносный. Если сравнивать с едой в дворце — камни были мягче, а соль слаще, чем это блюдо. Превозмогая все свои капризы и привычки, Шень всегда смиренно ел со всей семьей за столом и не подавал виду, что его могло что-то не устроить. Есть одним, максимум двумя приборами было не трудно, как и забывать существование некоторых правил этикета, которые соблюдали все жители высшего света. В первый день от удивленных взглядов парню было не по себе, в этом доме он был словно утка среди лебедей. Или же наоборот. Сейчас принца выдавали только прямая осанка и аккуратность, которая, в самом-то деле, присутствовала и у близнецов Рин, но странным чувствовал себя только Шень.
За совместным времяпровождением уютно себя чувствовала только Лилинг, что уже сонно клевала носом в тарелку. По ее расписанию дальше шел полуденный сон, как и Хао Тэн, если ее самочувствие подводило. Через пару мгновений Хи Фун сделал дочке замечание:
— Не клюй носом. Поешь нормально и иди в комнату.
Девочка подняла голову, ее сонные глазки поднялись на отца, прежде чем послышалось тихое «прости». Она напомнила масенького крольчонка.
— Скоро ты на рынок?
Хрипотца в голосе послышалась от Хао Тэн, что кривясь и порой фыркая, с горем пополам доедала несчастный томатный суп. Несмотря на то, что она хотела отказаться от приема пищи после половины съеденного, блондин упрямо поклялся, что будет кормить ее с руки, но теплый бульон она съест до конца.
— Ближе к закату, приеду сегодня поздно.
— Ты не почитаешь мне книжку?
Рин осекся и посмотрел на Линг, что стала выглядеть еще грустнее. Он протянул к ней бледную ладонь и провел по светлым волосам.
— Я куплю тебе клубники и шоколада, хочешь?
— Хочу. Но больше хочу, чтобы ты почитал мне.
Хи Фун улыбнулся ее капризам. Линг же пыталась выглядеть максимально серьёзно, скрывая свою радость от обещанных сладостей.
— Почитаю завтра. Не обижайся, Линг.
— Твое «завтра» никогда не наступает…
Она вздохнула, зная, что отца все равно невозможно переубедить, и вяло откусила кусочек хлеба. Кудрявый улыбнулся и посмотрел в окно. После полудня было все еще жарко и светло, дожди давно не шли, летняя погода порой душила, но не радоваться ей после зимы было чем-то нереальным. Рядом с прохладной рекой было не так жарко, конечно. Семья Рин выбрала чудесное место для постройки фамильного дома. Рядом находились три деревни и город, до которых на повозке дорога занимала максимум до получаса. И, как говорил Хи Фун, где-то неподалеку жила их давняя подруга в своей лачуге. Трижды в неделю Рин выезжал в город один, изредка с дочерью, чтобы купить продуктов, лекарств и прочего.
В доме всегда оставался лишь один человек — Хао Тэн.
Девушка кашлянула, закрывая рот ладонью. Шень нахмурился и опустил ложку к тарелке.
— Тэн, ты выпила мой чай?
Блондин с упреком посмотрел на брюнетку, понимая, что ничего та не выпила, раз горло до сих пор першило. Она виновато улыбнулась, отвела взгляд на брата и честно ответила:
— Половина тоже считается.
— Половины мало, м-а-л-о, Тэн!
Девушка высунула язык и поставила ногу на стул, согнув ее в колене.
— Он горький был.
— Конечно он горький, там ведь был очень действенный раствор…
— Да хоть соленый, ты должна пить лекарства, чтобы поправиться.
Рин нагнулся к ней через стол и дал слабый подзатыльник. Девушка обиженно ахнула и закатила глаза, шлепая по ладони мужчину. Он сел обратно, поправив воротник рубашки и недовольно зыркнул на сестрицу.
— Сама посуди, уже не выплевываешь легкие при разговоре…
— Фу!
Лилинг сморщила нос от таких высказываний, а Рин закатил глаза. Шень усмехнулся и достал из кармана жевательную «конфету». Он лепил такие еще давно для своих младших сестер, если они простуживали горло и отказывались пить лекарства. Конфета полетела в Хао, та ловко поймала кругляшок и вопросительно посмотрела на блондина.
— Жуй, горло перестанет першить на время.
Тэн положила в рот конфету, что была размером с виноградину, и неспеша начала ее жевать. Ее племянница оживилась при виде сладости и по-ангельски моргая глазками, спросила:
— А мне такую можно?
Принц мягко улыбнулся девочке.
— Неа. Она очень кислая.
Девочка засмеялась, прикрывая румяные щечки ладошками и обернулась к тете, которая разгрызла до начинки и вытянула лицо, щуря глаза.
— Черт бы тебя…
— Тэн, не при Линг.
***
Когда же стемнело, Линг давно сопела в кроватке на втором этаже. К счастью Феня, Тэн не становилось хуже в этот раз, от чего появилось свободное время. Девушка лишь попросила ее не тревожить и скрылась в комнате, обещая, что примет все лекарства, которые лекарь ей оставил на столешнице. Хотя сначала блондин не хотел ее отпускать без присмотра, выглядела она неплохо. Хоть и выглядела подавленной.
«Но это явно не мои дела,» — с тоской вспоминал юноша, спускаясь вниз. Под вечер уже становилось прохладно, поэтому сверху своего тонкого, украшенного узорами ханьфу, Шень накинул еще одно, но уже темно-синего цвета и более плотного материала. У входа стоял хмурый Хи Фун, что собирал сумку и что-то бормотал себе под нос, хмурясь и уже не обращая внимания на мешавшие пряди на лице. Он не замечает блондина в темноте, на столешнице стоит его зажжённый фонарь, который видится словно упавшая капля оранжевой краски на темно-синий холст. Но внезапно Шень не замечает ступени и его нога пролетает мимо. Сердце ушло в пятки, пока лекарь хватался за деревянные перила, чтобы не полететь кубарем вниз. Не заметить такой шум было невозможно, от чего Рин выпрямился и уставился холодным взглядом в лекаря.
— Дальше носа не видеть — для жизни опасно.
Шень, оставив перила в покое, выпрямил спину и поправил растрепавшиеся от резкого рывка волосы, завязывая их лентой.
— Не видеть человека в нескольких метрах от себя в разы опаснее.
Рин фыркает и закатывает глаза на ответ принца, разворачивается, подхватывая фонарь, и выходит на улицу. Дверь оставил открытой. Приглашает выйти вместе с ним, блондин усмехается и выходит вслед за хозяином дома, плотно прикрывая дверь так тихо, чтобы не будить хлопком спящую Линг. Очень неудобно это было — дверь стучала очень громко, на верхнем этаже все было прекрасно слышно.
Хи Фун направился к конюшне — Шень за ним следом. Ладони обдало обжигающим холодом, от чего юноша спрятал их в широких рукавах. В стойле находился статный жеребец, черного, чуть ли не смольного цвета изящной с горбинкой на носу и прекрасными, спокойными синими глазами… Жеребец топнул копытом, когда Хи Фун открыл дверцу стойла и вывел животное, чтобы одеть в обмундирование. Мышцы лошади оттенялись блеском гладкой шерсти. Его шелковистая грива была гладкой и ухоженной, от него веяло гордостью, уверенностью и завораживающей красотой. Принц в который раз удивлялся прекрасному виду Мартина, как Лилинг радуге после дождя.
Рин провел по шее животного ладонью, похлопывая и улыбаясь краями губ. В соседнем стойле проснулась кобыла, уже другой породы, но такая же темная и с вытянутой мордой. Она неуклюже поднялась, оттряхивая сено, и высунулась головой в коридор, фыркая в щеку Шеню, отчего золотистые кудри разлетелись. Юноша поправил волосы и, нахмурив брови, повернулся к лошади, пихая ее в нос, засовывая морду обратно. Патриция недовольно начала кивать головой, подняв верхнюю губу, выглядело все это презабавно.
— Как грубо. Она же дама, — усмехнулся брюнет, затягивая ремень седла. Он повернул голову к принцу, черные пряди закрыли его левый глаз.
— Погляжу, вы уже успели сдружиться с Цией.
Фень закатил глаза и улыбнулся, а-ля «как же».
— Животные любят жевать мои волосы, как же тут не познакомиться с половиной леса?
— Твои волосы похожи на один цветок в этом лесу. Не мудрено, его лепестки очень вкусные.
Принц фыркнул. Цветок? Волосы? звучало забавно. Не хватало, чтобы пчелы слеталиьс на «нектар». Назойливая кобыла, жаждущая внимания, затопала копытом и все-таки захватила одну прядь волос зубами, потянув блондина на себя.
— Патриция, угомонись.
Стальной голос хозяина заставил кобылку отойти и повернуться своими прелестями к коридору. Ну уж очень ей не хватало внимания.
Через мгновения Рин закончил с одеванием Марта, Шень отошел в сторону, пропуская жеребца к выходу. Хи Фун подхватил фонарь и вручил в руки лекарю, сам же он взял поводья лошади, чтобы вывести к лесу.
— Господин Рин.
Шень немного волновался перед тем, как попробует выпросить такое одолжение у угрюмого хозяина дома. Тот еле видимо кивнул.
— Да?
Они вышли из конюшни, поэтому принц прижал ладони к теплому фонарю, встав напротив Рина.
— Я знаю, что это небезопасно, но не могу ли я тоже отправиться с вами в город?
Брюнет в своей манере закатил глаза и недовольно выдохнул. Шеню казалось, словно он маленькая Лилинг, надоедающая отцу какой-то просьбой. Прошло еще пару мгновений, прежде чем брюнет заправил ладонь в волосы, убирая с глаз надоедливые волосы, и раздраженно бросил:
— Ты в седле-то хоть удержишься?
Принц вспомнил тянущую боль в пояснице и вечные упреки тренера, кивнул и улыбнулся.
— Значит беспрекословно слушать меня будешь. Иди найди что-нибудь, чтобы скрыть волосы. Заколи их. Светишь за три поля.
Принц любезно улыбнулся, отводя взгляд в пол. Обернулся и спешно пошел в дом за плащом, попутно накручивая кудряшки в небрежный пучок. В душу закралась детская радость и совсем немного страха перед тем, как попасть в новые места. Он всегда так хотел не просто читать про сельскую и городскую жизнь вне замка, но и увидеть собственными глазами. Сзади послышалось унылое шарканье и возбужденное ржание Патриции.
«Будет весело. Верхом на дикарке…»
Шень спотыкается и невольно улыбается своей мгновенной карме.
