Где кончается сцена.

Пьеро смотрит в зеркало. Казалось бы, на себя, но ничего от этого "себя" в отражении не было. Лишь красивое, но исхудавшее лицо, "украшенное" темными кругами под потускневшими глазами. Лицо, покрытое алыми разводами чужой крови. Лицо отныне иного создания, не человека. Слишком безумное. Слишком мертвое. Настолько, что, пожалуй, можно было назвать это маской, если бы это лицо не повторяло за ним, Пьеро, все действия, заставляя увериться в обратном. Вот Пьеро пытается улыбаться, но безумный оскал никак не может быть добродушной улыбкой, которую он намеревался изобразить. Тогда "кукла" тихо смеется, наблюдая за этим в зеркале. Но и смех искажает его лицо, посвященное Трагедии. Искажает настолько, что кожа начинает трескаться, угрожая в одно мгновение разлететься на множество осколков. Но Пьеро не больно. Боль осталась где-то там, в чулане, где лежит разбитая ревнивым кукловодом Мальвина. Боль осталась в углях, тлеющих в печи, что прежде были его другом Буратино. Боль осталась в перерезанном им горле ревнивого кукловода, грузное тело которого теперь лежит пластом неподалеку от кровати, на которую Арлекин внезапно опрокинул Пьеро. Пьеро же не больно. Он продолжает смеяться даже тогда, когда получает пощечину от Арлекина, что разозлился на него за это сумасшествие. И бледная кукла смеется вопреки черной слезе на своей щеке. Смеется, не обращая внимания на то, что Арлекин разрывает его одежду. Тогда шут принимается яростно кусать его, Пьеро, губы, заставляя молчать столь грубым поцелуем. И Пьеро действительно замолкает. Замолкает для того, чтобы в ту же секунду отдаться во власть неожиданно умелых рук Арлекина. И бывшую марионетку более не волнует, как все это может обернуться, ибо его роль уничтожена. И теперь рождается новая.