Особенный

 Минхо казался неизбежным. Отточенными движениями, кошачьими глазами и напускной отстраненностью.  Пусть Джисон и видел танцора пару раз в жизни, не скрывал этого чувства.  К Минхо тянуло. В нем была искра, которая поджигала фейерверки в сердце. Загадка, которую надо срочно было разгадать.  И Джисон старался: подобраться поближе, узнать получше, заглянуть поглубже.  А в ответ встречал только дерзкую ухмылку и подколы друзей. «Он странный, нелюдимый», "Умеет только злиться и танцевать, забудь», «Социопат». И только Чан-хен смотрел на друга с «отцовской» улыбкой и говорил: «Минхо другой, ранимый. Не сломай мальчика».  И Джисон с каждым разом подбирался ближе. Узнавал привычки, стал чаще общаться, наблюдал тайком за тренировками.  Осознавал, что выпускает из рук нечто драгоценное. Однажды даже напросился домой. А у того три кота. Минхо и сам напоминал кота: ходил где угодно, делал что вздумается. Общие знакомые считали Минхо эгоистом:  «Разве думать только о себе нормально, а как же другие?" Логику Минхо Джисон-таки услышал: «Хочешь помочь другим – начни с себя. Человек ,который победил войну внутри себя, в конфликт не вступит». И Минхо себя исцелял, зализывал шершавым языком раны. Он оставался один, чтобы помочь людям. Никого к себе не подпускал. Кроме Джисона. Минхо искал созвучия, суть. А видел только яркие оболочки, которые не содержали и капли глубины. И Джисон казался иным. Солнечным, ярким, увлеченным любимым делом, музыкой. И Минхо слышал отголоски. Тонкие, звонкие, чистые. Мелодия, что жила в нем самом и куда-то вела, нашла отклик в Джисоне.  Минхо часто чувствовал, что он не местный. Везде было неуютно, одиноко. Он прозябал на людных улицах. Он отрекался от этого мира и создавал свой в танцах. Он двигался, рвано, смело, отчаянно. Он так хотел почувствовать жизнь. Ту, которая здесь и сейчас. Минхо так не хотел исчезать, хотел быть. И быть счастливым от этого.  И Джисон так медленно, но так правильно, стал якорем. Рядом с этим пареньком мир казался не таким отчужденным. Хотелось петь, смеяться и так же ярко улыбаться в ответ. Джисон был анти-дементором: с ним приходили свет и радость. И Минхо отчаянно желал его поцеловать. Минхо тянулся к нему, как ослабевший росток к солнцу. Минхо нуждался в Джисоне, подпускал к себе близко, пропускал на новые уровни дозволенного.  Минхо хотел быть, и с Джисоном быть получалось. Так легко и так тепло. Трепетно, долгожданно. И Минхо отдавался чувству. Глубокому, древнему, тайному. Чувство было больше него, больше мира, больше абсолюта. Минхо любил. Странно, местами дико и необъятно нежно, трепетно.  Минхо был грубым снаружи, колким, язвительным. Джисон же видел ребенка с глазами-звездами. Минхо стал особенным. Удивительным в замаскированной инаковости. Джисон так хотел познать глубину. Однако понимал, что воды Минхо бездонны. Джисон хотел скупить наисильнейшие аквамарины, только бы глубже, еще глубже в него окунуться. Искупаться в звездном сиянии. Дотронуться руками-проводами  раскаленного ядра души Минхо.  Минхо казался дыханием космоса, запертым в человеческом теле. Вроде ничего отличительного не делал: танцевал, ел, котов кормил. Правда иногда в полумраке комнаты до синяков сжимал плечи и «обратно» просил. Минхо был цельным, зрелым, и таким одиноким. Находился толпе в людей и не чувствовал единства ни с одним человеком. После таких ночей наставало утро, а с утром приходил и Джисон: вел есть сашими, крепко обнимал. Дышать Минхо становилось чуть легче. Минхо мало выражался словами – больше танцем. Джисон же исписывал текстами страницы, декодировал хореографию. Так безуспешно.. Только спустя время Джисон осознал, что Минхо не надо понимать головой, надо чувствовать. Танцы Минхо обрели смысл: в них трепетно звучало «иди ближе».  И Минхо вдруг резко подобрал слова: -Кажется, я тебе нравлюсь, но иначе. И Минхо правда нравился иначе. Не так, как остальные друзья. Минхо нравился, как Луна, что осторожно показывается на небосклоне самым стойким. Нравился, как свежий заряженный воздух после грозы. Нравился, как музыка. Вдохновляющая, игривая, бойкая, попадающая в сердце.  И если Джисон нашел, как обращаться с музыкой, то с этим странным хеном разберется тоже: -И я тебя Минхо, - врежется в объятья, вдохнет любимый запах волос на макушке, - и я тебя. Они не говорили на языках друг друга, однако создали общий.  Язык любви.  И если Минхо прилетел с другой планеты, то Джисон с соседней. Он не стал для него домом. Джисон стал напоминанием, что дом где-то существует.