and then I see a darkness
23 сентября 2022 г. в 17:51
— Я ничего не чувствую.
— А так?
— Гарри, убери лапу, маньяк хренов.
— А я чувствую.
— И чего?
— Ты дышишь. А вот тут — сердце.
— Блядь, да ты меня всего облапал. Я тебе не труп в анатомичке.
— Ты угадал диагноз!
— Отстань, Эскулап ёбанный.
— Ты - не труп, Жан.
— К сожалению.
— Хочешь поесть?
— Нет, меня тошнит. Эй, у тебя опять повязка протекла.
— Здорово он меня всё-таки приложил.
— Я уже и забыл, как ты выглядишь без фингалов под глазом и вечных бинтов. Боюсь, как увижу — сразу влюблюсь. Пошли на кухню.
За деревянными рамами окон, покрытых облупившейся краской, валит снег, бережно укрывая раскуроченные улицы и разлагающиеся дома Джемрока. Под одеялом снега всё, кажется, не так уж плохо и выглядит. До тех пор, пока не наступит весна и снова не обнажит бетонно-кирпичную гниль.
Крошечная кухня, едва располагающая пространством для двоих взрослых людей, тускло освещена электрической лампочкой, голо свисающей прямо с потолка. Холодильник забвенно занят исполнением свистяще-гудящей симфонии, периодически обрывающейся с громким треском. На обеденном столе — пепельница, заполненная окурками донельзя, и пакет с подсохшим батоном.
Жан последовательно выкладывает на стол пачку чистых бинтов, моток ваты и склянку с перекисью. Гарри в это время разворачивает пропитанную кровью повязку на левой руке. Рана под ней зияет, улыбаясь кроваво-красным месивом. Он не ожидал, что у того мерзавца окажется в руке нож.
Перекись неприятно жжётся и пузырится в ране. Гарри морщится и шумно сопит, пока Жан аккуратно проходится ваткой вокруг, убирая кровь и подсохшие куски лимфы.
— Хорош фырчать, принцесса. Может, прописать тебе для анестезии? Да шучу, — он вытягивает губы и слегка дует на саднящую плоть. Так в детстве делала мама. — Ну, легче?
— Ага, Жан, ты прирождённая медсестра.
— Я тебе сейчас точно пропишу.
Ловкими движениями, несмотря на плещущийся в мозгах алкоголь, Жан наматывает чистую повязку. Оба закуривают. Кухня тает в стоячем сизом дыме.
Улицы практически пусты. Время ранее, все *нормальные* люди ещё только выходят из душных офисов, опустив головы вниз и кутаясь в шарфы. Двое офицеров РГМ уже разобрали на двоих бутылку дешёвого виски и направлялись в ближайший магазин за следующей.
— Где ты успел проебать шарф?
— Спроси что полегче, Вик.
— Хочешь сдохнуть от пневмонии?
— Ты мне не дашь.
— Ага, блядь. Сам себе не прощу.
Щёки пылают с мороза, обветренные кисти неприятно онемели. Благостная золотистая жидкость снова плещется в грязных стаканах.
— Так почему вы с ней расстались?
— Она ушла сама. И правильно сделала.
— Она тебе очень нравится.
— Да, блядь. Не надо мне об этом напоминать.
Жан делает большой глоток виски.
— У неё есть цели. Она хочет уехать в Окцидент, заниматься этой своей наукой. Я и половины не понимал, о чём она говорит. Надеюсь, она найдёт кого-то получше. Хотя... её никто не достоин, вот так, блядь.
Снова глоток. Серо-голубые глаза заволакивает пелена слёз. Дрожащие руки ставят стакан на стол и тянутся к пачке сигарет.
— Зря ты так про себя.
— Таких, как мы, лучше вообще держать подальше от женщин. Они же начинают пытаться нас спасти и сами тонут в том же говне. Но даже самой опущенной собаке не хочется дрочить в одиночестве всю жизнь, чёрт бы её побрал.
— Это точно, Вик.
Гарри всегда предлагал какую-то дичь, Жан соглашался, потому что ему было плевать. Только если дело не касалось наркотиков.
Они пытались поймать машину, чтобы добраться до побережья. Гарри хотел посмотреть на океан и покормить чаек. А ещё пообещал, что покажет тростник, обладающий целебным действием. Жану было всё равно. Чайки, океан, тростник. Жизнь разваливалась, как песочный замок, года утекали сквозь пальцы и остановить этот процесс было нельзя.
Гарри стоял рядом, держа под пазухой пакет засохшего хлеба. Без шарфа, с красными щеками и замыленным опьянением взглядом. Где-то там, под копной нестриженных волос велись ментальные баталии между 24 голосами. С Гарри всё было не так. Оттого Жан и не мог от него отлипнуть.
Наконец, их усадил к себе в карету пожилой мужчина, попросивший за поездку угостить его сигаретой. Ехать было около получаса. Гарри через несколько минут засопел, прижавшись головой к стеклу. Из радио тихо доносились какие-то унылые гитарные переливы. Дед, видимо, тоже был фанатом Sad FM. Он же первым и нарушил молчание.
— А вам чего в такую срань там понадобилось-то?
— Да так, мозги проветрить.
Водитель глянул на Жана через зеркало заднего вида. “Ну вот, теперь думает, что мы два пидора, едущих на свиданку”.
— Ясно. Как по мне, лучше всего мозги проветриваются в постели с хорошей бабой. А потом затянуться сигареткой и хлопнуть пойла какого-нибудь.
Жан промолчал.
— Так чего, с бабами у молодёжи совсем плохо? — Старик всё не унимался.
— Это у баб с молодёжью всё плохо.
— Ааа, понимаю, — улыбка разрезает морщинистое лицо. — Ну, бабы они такие — к некоторым на хромой козе не подъедешь. Ты-то рожей ничего вышел, на тебя ещё клюнет какая-нибудь. А твоему корешу не завидую.
Жана этот старческий гундёж утомлял. Он сунул водителю ещё одну сигарету и остаток пути они провели в молчании.
Океан пенился, шумел, разбивался волнами о берег. Гарри и Жан с трудом пробирались через грязевую кашу под ногами. Чайки громко кричали и как угорелые носились над водой. Снег перестал.
Гарри достал хлеб и отломил кусок, вручив его Жану. Потом стал махать своим, пытаясь привлечь внимание птиц.
— Эй, кис-кис-кис!
— Ага, так, блядь, они и послушались тебя, — прыснув от смеха, сказал Жан.
Они увидели группу птиц неподалёку. Те пытались отобрать друг у друга какой-то мерзкий шмоток неизвестно чего. Подойдя чуть ближе, Гарри аккуратно, чтобы не спугнуть, кинул кусочек хлеба. Реакция птиц последовала сразу, все тут же переключились на подачку. Одна, особо крупная, чайка смогла-таки отбить кусок у сородичей и взмыла ввысь.
Вскоре им удалось привлечь внимание птиц, паривших над океаном. Очевидно, хлеб был гораздо более лёгкой добычей, чем рыба, за которой ещё нужно было нырять в ледяной океан. Гарри с Жаном удалось собрать целую стаю чаек, прыгавших и круживших вокруг них, а некоторые, особо смелые, даже пытались выхватить хлеб прямо из рук.
— Смотри, какая дерзкая!
— Ага, чуть с пальцем не отхватила!
Они смеялись и разглядывали птиц, даже начав придумывать им имена.
— Да это вылитый Рафаэль!
— Какой Рафаэль, мне кажется, это вообще Лианна!
Раздав последние куски хлеба, оба решили прогуляться по берегу. Было холодно, от порывистого ветра немело лицо и начинало неприятно стрелять в ушах. Жан натянул до носа шарф. Гарри, очевидно, пытался заработать пневмонию.
— Слышь, если ты заболеешь, я тебе не буду сопли подтирать.
— Хорошо, Вик.
Он будет.
Заросли тростника покрывали практически всё побережье, насколько простирался взгляд. Тонкие стебли жалко гнулись под силой ветра.
— Ну и чего, где твоё волшебство?
— Не знаю, может, это не те?
— Охуительно.
Они прошли ещё несколько метров.
— Ты сказал, что ничего не чувствуешь. А я, кажется, слишком много чувствую.
— Я знаю, Гарри. Иначе ты бы не был самым лучшим детективом на этой сраной изоле.
— И самым запойным алкоголиком.
— Твоя правда.
Жану больше нечего сказать. У Гарри был дар, из-за которого многие закрывали глаза на всё то дерьмо, в котором он плавал. Это Жана бесило. Сам он вечно был по локоть в этом дерьме, чтобы звезда имени Гарри Дюбуа как можно меньше маралась и сияла во спасение Ревашоля.
— Врачи придумали, как вылечить твою аномальную депрессию?
— Раз я тут с тобой, значит ещё нет.
— Я думаю, тебе поможет тростник, но не знаю как.
— Гарри, ёбаный в рот, прекрати. Это не смешно.
— Я не смеюсь.
Гарри кладёт руку на плечи Жана. А потом обнимает, утыкаясь лицом в его грудь. Жан к такому привык. Даже уже не ворчит: “Гарри, только давай без твоей голубизны…”. Он обнимает его в ответ. Так они стоят несколько минут.
— Ладно, чего ты так размазался. Найдём мы твой тростник. Давай только в другой раз. А то у меня уже всё отмерзать начинает.
Жан никогда не признается, но от любых физических взаимодействий ему становилось лучше. Как будто стекло между ним и окружающим миром на время исчезало. А ещё он верил Гарри. Даже в этот ебучий волшебный тростник.
На обратном пути они, по уши в грязи и пропитанные солёным воздухом, снова ловят попутку, в этот раз с молчаливым молодым парнем. Он, окинув их взглядом, даже сигареты не просит.
Жан увозит Гарри к себе домой, чтобы притащить его завтра на работу. Куда Ревашоль без своего самого лучшего и преданного офицера. Гарри усыпает, едва коснувшись головой подушки. Жан ждёт, пока подействует снотворное. Отчего-то ему всё ещё хочется держаться за свою неприглядную, нескладную, как уличная бродяжка, жизнь.