Мы будем счастливы, теперь и навсегда

Серёжа Волконский шлёт кружочек в телеграм: гремит музыка, неоновые всполохи по стенам отражают рисунки гигантских женских тел. В полном зале множество диванчиков, на которых кучкуются мужчины и женщины. За басами разговоров не слышно, но по всему видно: все эти люди выпивают и им весело. «Когда самая красивая девушка в «Оёке», а мы нет!» — пишет Серёжа. Серёжа влюблён, влюблён отчаянно и страстно в барышню на шестнадцать лет себя младше. Но в отличие от Лёши, это прибавляет в его жизнь энергии и оптимизма. Лёша шлёт в ответ на его сообщение сочувствующий смайлик, аккуратно складывает дужки очков и убирает сами очки на тумбочку. Он уже проверил плиту и входную дверь, выключил свет во всём доме. Глаза сами слипаются, и первый сон уже вот-вот — рукой подать. «Надо нам сходить, я тебя свожу! — настаивает Серёжа. — Там еда очень вкусная и алкоголь ничего так». «Конечно!» — отбивает максимально позитивное сообщение Лёша и прячет смартфон под подушку. До утра он его больше не достанет. Тот кружочек из клуба выглядит как ад на земле, как Лёшина мигрень, но объяснять экстраверту Серёже, почему на часах 22:06, а сорокалетний Лёша уже в кровати, — выйдет куда дольше, чем согласиться с его предложением. А там, пока они будут собираться в очередной клуб, бар, ресторан и откладывать планы из-за то и дело внезапно возникающих семейных и рабочих обязательств, — нужное заведение закроется, и вместе с ним отпадёт и сама проблема (плавали — знаем). Лёшина жизнь не так сера и тосклива, как может показаться таким, как Серёжа. У него есть любимая интересная работа, за которую ему достойно платят, в конторе, где его уважают. Родители здоровы, квартира своя, даже хобби есть — он уже больше десяти лет выбивает в гудридз челлендж ровно сто книг в год. Личная жизнь у него тоже на работе, служит где-то в айти-отделе и зовут его Павел. Есть маленькая неудобная деталь, заключающаяся в том, что сам Павел особо не в курсе Лёшиной к нему привязанности. С другой стороны, так даже лучше и избавляет их от всех негативных последствий отношений: разборок, грязных носков под кроватью, необходимости выяснять, за кого твой любимый голосовал (на последних выборах мундепов Паша ходил со значком ВыДвижения, и Лёша на этот счёт спокоен). Лёше почти сорок, Павел его то ли на семь, то ли на восемь лет моложе, и нет, конечно, это не является единственным препятствием для того, чтобы познакомиться с ним ближе, чем просто то и дело сталкиваться с ним в длинных офисных коридорах. Серёжа вот верит в силу любви, преодолевающую расстояния, социальные и возрастные ограничения. Но надо смотреть правде в глаза — такой, как Паша, на Лёшу не обратит внимания, так что и пытаться даже не стоит. Зато в офисе Лёша может любоваться на него каждый день: в курилке, в лифте, у кофемашины смеющимся с Серёжей и прочими друзьями из их компании. Все они молодые, бойкие, носят на работу яркие худи и растоптанные кроссовки, когда как Лёша каждый день ходит в образцовом костюме-тройке и имеет коллекцию галстуков Бриони. Но он же скучный главный бухгалтер фирмы, ему по должности положено. Лёша застёгивает последнюю пуговицу на приталенном жилете. Он в целом готов к выходу. Всю дорогу до работы (пешком пятнадцать минут по парку и ещё столько же на МЦК, так экологичней) он размышляет, как видел однажды похожий жилет на молодом Муравьёве-Апостоле из юридического. Но на внутренней стороне, с подкладки, там были какие-то мультяшные персонажи или супергерои, спрашивать было неудобно да Лёша и не разбирается. Возникла ещё мысль уточнить, кто портной, но он не решился. По дороге на работу он прикидывает, что бы он хотел спрятать на подкладку, если бы был посмелее. Все варианты не делают его моложе и интересней, но в таких психологических упражнениях тоже есть свой толк. Лёша так глубоко погружается в мир собственных размышлений и абстрактных экзерсисов, что не замечает, как садится в один лифт наверх с тем самым Павлом. Утыкается в его широкую спину, только когда им обоим пора выходить, и от неожиданности узнавания неуклюже спотыкается о порог лифтовой кабины и падает вперёд, тормозя о его спину лбом. И быть бы Лёше сегодня травмированным, если бы не сильные руки, подхватывающие его прямо в полёте, будто всю жизнь к этому готовились. — Ох, простите! Павел оттягивает его в сторону от прохода, позволяя выйти другим людям. Он похлопывает его по рукам и плечам, как бы проверяя, что Лёша в порядке. К сожалению, всё это происходит так быстро, что оценить силу, ловкость и нежность прикосновения Лёша не успевает. — Голова цела? — Да-да, спасибо вам. — Да я только рад. У Павла неформальная, как-то разбойничья улыбка и надпись «Я как тысяча спокойных слонов» на обычной чёрной футболке — у Лёши дома такая же: он ребят консультировал по налогам в конце года на общественных началах, деньгами не взял, задарили мерчем. Паша не убирает рук, и Лёша чувствует, как смущается и краска затапливает скулы. Собственная неуклюжесть и невнимательность расстраивает. Он ощупывает себя повторно, пытаясь успокоиться, и вдруг начинает в панике озираться. — А где мой телефон? Чёрный прямоугольник обнаруживается с другой стороны от дверей лифта, видимо, при падении Лёша неловко выронил его из рук, а кто-то из выходящих пнул несчастный мобильный в сторону. Лёша расстроенно жмёт на кнопку включения, но сейчас вместо умного компьютера весом всего в двести двенадцать грамм в его руках действительно бессмысленный кусок пластика. — Помочь? Я всё-таки айтишник. Лёша недоверчиво смотрит на доверчиво раскрытую ладонь Павла, а потом на него самого. С одной стороны, перед ним тот самый Павел, а с другой — в телефоне вся Лёшина жизнь: календарь, заметки, почта, записи лекций по новому закону о персональных данных, которые он так и не удосужился сбросить на диск. С третьей, для Лёшиного неподкованного ума «айтишник» звучит примерно как «укротитель в цирке». А чем конкретно Паша занимается? Разбирается ли он в технике? Он знаком именно с этой моделью телефона? Павел будто читает его сомнения по лицу, но всё ещё не придаёт им значения и, смеясь, смахивает их в сторону. — Ладно-ладно, если честно, я в телефонах ничего не шарю, я больше кодер. Но в отделе есть ребята-умельцы, они точно разберутся. А я потом занесу. Ты же с этого этажа? Бухгалтерия, верно? — Да, — Лёша кивает и, вопреки доводам собственного разума, отдаёт-таки драгоценный телефон в чужие руки. Пашин смех, адресованный непосредственно Лёше, настолько хорош. Он машет рукой в сторону их отдела: — Там дальше по коридору, у меня есть табличка на двери. Алексей Петрович. Павел забирает телефон и прощается: — Сегодня до конца дня занесу, Алексей Петрович. Я тебе обещаю. Лёша чувствует, будто над ним посмеиваются, но, согретый чужим вниманием, не спешит расстраиваться по этому поводу. Рассекая коридор длинными шагами, он торопится на своё рабочее место, и ему чудится, что он слышит свист себе вслед и неразборчивое бормотание «какие ноги». Но витая в облаках своих фантазий, он не придаёт услышанному значения, только делает мысленную пометку записаться к врачу и проверить уши. — Ты слышала, у нас на этаже кого-то оштрафовали за харассмент на рабочем месте? — делится одна барышня с высоким пучком с другой — с тёмными волосами и короткой стрижкой. — Бельская из HR на весь этаж вопила, сложно было пропустить! — отвечает её собеседница. — Страшно поверить, что подобные извращенцы среди нас. Обе барышни с недоверием косятся на всех мужчин, с которым им этим прекрасным осенним утром не повезло разделить поездку в лифте. Лёша усиленно не смотрит в их сторону и придаёт себе максимально неагрессивный и неопасный вид, чтобы не попасть под подозрение. Тем более что реального вреда он никому сейчас причинить не сможет, потому что из-за вчерашнего у него защемило спину и малейшие движения причиняют ему неимоверные страдания. Зато вчера было хорошо. Встреча с Павлом разбередила душу. Вроде и поговорили всего ничего, а сердце пело и тело требовало экспериментов и праздника. Природа наградила его высокой сексуальной конституцией, так что выбрать было из чего: Лёша оставался в курсе всех новинок индустрии, а его коллекция секс-игрушек была весьма обширна и стоила побольше, чем те же галстуки. После тщательных размышлений и сравнительного анализа (примерного, в офис Павел ходил в джинсах, там фиг что разглядишь) Лёша нашёл-таки в закромах своей квартиры давно забытый дилдо с присоской. Дилдо был большой и масляно-чёрный. Глядя на него, Лёша вспомнил, что забыта была игрушка скорее из-за её внушительных размеров. Всё-таки не на каждый день можно было позволить такое — в его-то возрасте, да и хлопотно оно. Головка фаллоимитатора была широкая, толще, чем он привык, и сперва пришлось потрудиться и разработать анус смазанными пальцами. Зато потом Лёша, с энтузиазмом насаживаясь на пластиковый член и оставляя влажные следы отпечатков на запотевшем стекле душевой кабины, до малейших деталей вспомнил времена бурной молодости, когда он и не такое, бывало, в себя запихивал. В душе ему было так же хорошо, как и в хранящихся в его памяти воспоминаниях, а потом второй и третий раз в кровати — тоже. Счастливым он оставался недолго. Прошло буквально несколько часов — и поясница заставила его заплатить. Сегодня до работы он кое-как добирается, но перемещаться по офису — максимально плохая идея. Лёша запирается в своём кабинете, и после недолгих манипуляций наклоняет офисный стул так, чтобы пояснице было не больно. Ну, не так больно. Хотя бы не каждую секунду. Монитор компьютера с его нового места не особо видно, но это нестрашно. Всегда можно посвятить день чтению отчётов с телефона. К сожалению, его подозрительное поведение довольно быстро привлекает внимание коллег, и его кабинет становится местом проведения срочного консилиума из главных специалистов-вертебрологов (нет) их офиса. Серёжа с собой приводит Колю Лорера, который, кстати, довольно молод, но мог бы посоветовать что-то дельное, и Петра Христиановича, который в основном бессмысленно кудахтает над Лёшей и каждые несколько минут докладывает аж наверх, самому Киселёву. У всех из их миллион вопросов: — Что именно тебе больно делать, Лёш? Можешь встать и поднять руку, например? — спрашивает Серёжа, уткнувшись своим породистым носом в телефон и явно что-то гугля прямо на месте. — А как болит? Боль скорее режет или колет? — Как же вас угораздило, Алексей Петрович? — причитает Пётр Христианович таким жалобным голосом, будто Лёша как минимум умер. Чтобы не отвечать на последний вопрос, Лёша выбирает максимально полно осветить первый. Как можно более занудным голосом (он таким ежегодный бюджет отдела зачитывает), он перечисляет: — Больно вставать. Больно садиться. Наклоняться. Поворачиваться вправо. — Да-да, у меня такое же было, когда… — начинает было Коля рассказывать очередную уморительную историю про себя, но Лёша всё тем же равнодушным тоном перебивает его: — Больно поворачиваться влево. Больно дышать… — Я давно тебе говорю — жениться бы тебе, Лёш! — восклицает Серёжа. — И то верно! — поддерживает этот неожиданный пассаж Пётр Христианович. — И детишек пора. Лёша так удивляется внезапному переходу, что замолкает. Им удалось начисто лишить его логических аргументов. — А причём тут, простите, моё супружеское положение и моя несчастная спина? Серёжа всплёскивает руками, и взор его затуманивается (снова думает о Марии Раевской из канцелярии — по опыту понимает Лёша). — Ну как же, мужчине никак нельзя одному, Лёша. Сам себе спину финалгоном не намажешь. Лёша так зол, что на секунду забывает о боли и дёргается, чтобы встать и вышвырнуть этих шарлатанов вон. Спину простреливает резкой болью, и он со стоном корячится, замерев в неудобной позе и боясь пошевелиться и сделать себе ещё больнее. — Сидите-сидите! — Что же вы, Алексей Петрович! Что я скажу Павлу Дмитриевичу, если мы вас потеряем? Лёша скрипит зубами и позволяет усадить себя обратно. — Если бы я мог сейчас встать, я бы выгнал вас самостоятельно. Но я не могу, поэтому сделайте мне одолжение и немедленно покиньте мой кабинет, — сквозь зубы шипит он. — Отличная идея! — Серёжа его слов будто и не слышит. — Я знаю, что делать! — Серёжа, не стоит… Но Серёжи Волконского в кабинете уже и след простыл. Зато через двадцать минут в кабинете появляется Павел. Серёжа возвращается с видом триумфатора, награждённого как минимум золотой шпагой «За храбрость» и приводит Павла с собой, но Лёша предпочитает делать вид, что остальных здесь нет. А Павел снова есть. — У нашего Паши волшебные руки! Массаж он делает великолепно. Телефон вчера доставил к концу рабочего дня какой-то интерн с сообщением, мол, у Паши какой-то важный спринт, и он очень перед Лёшей извиняется, что не смог его перенести. Привыкший к жизненным разочарованиям Лёша только пожал плечами. Он не был в курсе, что офис участвует в каком-то спортивном мероприятии, но возвращению своей собственности он всё равно крайне рад. — Да скажешь ещё, Сероволк! Засмущал меня перед Алексеем Петровичем. — Что за формальности, какой ещё Лёша Петрович? Здесь все свои. — Серёжа хлопает Павла по плечу, будто они сто лет знакомы. Наверное, так и есть, раз Павел зовёт Серёжу старой кличкой. Тем временем Павел по очереди пожимает руки всем присутствующим. Видно, что все его знают и ценят, и Лёшу колет лёгкое неудовольствие, что фокус внимания сместился с него. И что они его с Павлом до сих пор не познакомили. К счастью, у Павла определённо есть кое-какие магические таланты, потому что у него удаётся то, в чём сам Лёша потерпел тотальный крах: он выгоняет глубокоуважаемых, но назойливых коллег буквально за считаные секунды. Лёша уже благодарен. — Вы меня простите, Павел, что отвлекаю от работы. — говорит он, когда они остаются одни. — Им не стоило так беспокоиться, к вечеру само пройдёт. — Ничего подобного, я только рад. — Лёше показалось или Павел ему подмигнул только что? Наивное Лёшино сердце уже колотится быстрее. — Я всё равно скрываюсь от Белки, умудрился впасть в немилость, знаешь ли. Ладно, нечего кота за хвост тянуть, Алексей Петрович. Раздевайся давай! Лёша кряхтит и снимает вначале пиджак, а затем и рубашку и остаётся только в нижней майке. У него в кабинете, кроме рабочего стола с компьютером и кучи шкафов для документов, есть кожаный диванчик — чтобы принимать высокое начальство, которое хочет приватно поговорить о расхождениях в смете, которое Лёшины подчинённые вдруг обнаружили там, где обнаруживать их было никак нельзя. За год, прошедший с тех пор как Павел пришёл работать в их контору, у Лёши было много фантазий на тему этого диванчика, но ни одна из них не была такой. Лёша думал, что массаж в версии непрофессионала будет больше похож на приятные поглаживания, о которых Лёшин мануальщик никогда не узнает (а что он не знает, не может его встревожить). Но оказывается, Павел действительно кое-что умеет: он разминает глубоко, хорошо и больно до жути. Он начинает с шеи, пересчитывает позвонки костяшками пальцев, разгоняя кровь по шейному отделу и плечам. Следующими идут плечи, Павел мнёт каждое сухожилие, нащупывая застарелую травму (вывихнутый в подростковом возрасте сустав) и вечно напряжённые от сидячей работы лопатки. Лёша потихонечку втягивается и начинает даже получать удовольствие. Кровь разносит по телу эндорфины, и оно реагирует, то тут то там вспыхивая пятнами желания. Павел до сих пор работал молча, и комната успела погрузиться в уютную тишину. Лёша тяжело вздыхает, и звук для такой ситуации выходит слишком интимным, сладким. Так вздыхают между простыней в обнимку с дорогим любовником, а не в полном посторонних людей офисном здании. Но Лёше постепенно становится всё равно, и он, кажется, плывёт, потихоньку теряя связь с реальностью. — А вот это уже интереснее. — Голос Павла вырывает его из океана сладких грёз. Павел спускается пальцами ниже, к пояснице, и вот тут начинается настоящая боль. — О нет. Проходит где-то неделя. Лёша просыпается утром понедельника от осознания, сколько денег он потратил за выходные. И стонет вслух. Открыв банковское приложение, он листает список трат, услужливо рассортированных по категориям разными цветными закладками, и стонет второй раз — на этот раз мысленно. Курс у мануальщика, шесть литров мороженого — ему надо было задобрить Машу, единственного человека, который на протяжении многих лет слушает его страдания, — новое постельное бельё, комплекты сразу для всех кроватей в квартире, массажное масло, литр смазки (у него оставалось, зачем же ещё?), утяжелённые анальные шарики, новинка от любимой фирмы, и внушительный счёт из бара «Оёк». Готовили там, кстати, и правда неплохо. Но всё равно это место — совершенно не в Лёшином вкусе. Он помнит, как затащил туда Машу, потому что она велела ему перестать вести себя как дед и быть счастливее. Они сидели за одним из столиков, и пытаясь перекричать шум, доносящийся из колонок, он рассказывал ей про Павла и про его сильные руки. Когда они закончили с массажем и Лёша наконец-то смог перевернуться, он увидел, что у Павла блестели глаза и тот был слегка взмокший от того, как усиленно трудился над Лёшиной спиной. Сложно было остановить себя в этот момент и не представить тысячи сюжетов, в которых у него так же сверкали желанием тёмные глаза и над верхней губой выступила лёгкая испарина, а руки его всё ещё оставались на Лёшиной коже. Всё это — и ночь бессмысленного кутежа с Машей, и новый заказ в любимом секс-шопе, и дальнейшее неумеренное тестирование свежих покупок, — были всего лишь естественной реакцией на близость к Павлу. В конце концов, та же Маша ругала его за аскетизм, призывала быть смелее и побаловать себя хоть раз в жизни. Возможно, она имела в виду что-то иное. Сквозь пары алкоголя, окутавшие тот вечер (выпивка в клубе тоже была ничего), Лёша помнит, что она предлагала ему попробовать хоть раз поступить необдуманно: переспать с настоящим Павлом, наплевав, что тот младше, что они работают в одной конторе, а там будь что будет. Но Павел был недосягаем, и выходные, полные восхитительного ощущения наполненности и тяжести от новых шариков, и компания мастурбаторов от любимого бренда, принесли в Лёшину жизнь, по его прикидкам, примерно столько же радости. Особенно последний шарик, самый большой и тяжёлый. На подготовку перед тем, как всунуть его в себя, у Лёши ушло очень много времени, но тот вошёл в тело идеально: своими размерами проталкивал все прочие шарики ещё глубже и как нужно давил прямо на простату, доставляя удовольствие, даже когда Лёша уже один раз кончил. В этот раз в расплату за грехи ему простреливает ногу. Ну что поделать, он, кажется, в очередной раз перестарался, его растяжка, в конце концов, уже давно не та. Можно подумать, что Лёша стар и разваливается (это правда), но на самом деле это просто мысли о Павле добавляют ему фору к постельной прыти, какой он не ощущал уже несколько лет. Это скоро пройдёт. Поднявшись на этаж, Лёша мужественно терпит весь длинный коридор до дверей бухгалтерии и не подаёт вида, что что-то болит. Начать прихрамывать он позволяет себе только в стенах родного отдела. Но и там, видимо, уже завелась крыса, потому что господа сочувствующие знают о его недуге ещё до обеда. — Ну как же так, — притворно всплёскивает руками Серёжа, — я-то так радовался, что вы с Пашей в прошлый раз так эффективно придушили змею! Всё хотел поинтересоваться, не набрызгал ли он сверху на твоей поясницы змеиным ядом, но не знал, как ловчее вставить его в разговор. Лёша даёт понять, что не понимает значения Серёжиного многозначительного хохотка и его не менее странных сравнений (у Павла что, есть какая-то народная мазь из яда змеи? Лёша не фанат не проверенных Минздравом снадобий). Он просто смотрит, как умеет. Молча. Серёжа под его холодным и равнодушным взглядом даже слегка теряется, но, к сожалению, попыток к диалогу не оставляет, просто заходит с другой стороны. В который раз Лёша печалится, что любовь потрепаться в друге, судя по всему, неистребима. — Лёш, вот ты посоветуй… у меня есть друг. Ага, значит, опять про Марию. — И он гей. А вот это неожиданный поворот. — Лёша, вот ты ведь гей, да? Именно этот момент в потоке своих бесконечных вопросов Серёжа выбирает, чтобы замолчать, и Лёша от неожиданности кивает, поддаваясь на провокацию. Точно гей. — Вот что ты будешь делать, если мужик не хочет спать с тобой, а хочет спать с аппликатором Кузнецова? Лёша вспоминает свою Машу, и пятничный вечер, и руки Павла, и советы, которыми с двадцати пяти лет (когда стало ясно, что цифры и работу Лёша любит больше многих людей) пичкают его советчики всех рангов и мастей. — Серёж, отвали, а? — Вас понял, Серёжа отваливает, — не обижается тот, но в дверях кабинета всё-таки оборачивается: — Но я пришлю к тебе Пашку? Лёша вздыхает обречённо и усталым жестом прикрывает ладонью глаза. — Ну, присылай. Будто это ему одолжение делают, а не он умирает от счастья, что они снова увидятся. — Ну здравствуй, Алексей Петрович. — Сегодня на Павле светлые обтягивающие зад и бёдра джинсы, серая хенли с закатанными к локтям рукавами, а из-под ворота торчит толстая серебряная цепочка. Лёшин рот рефлекторно наполняется слюной. — Когда ты начнёшь о себе заботиться, а? Тон его тёплый, немного насмешливый, но это по-доброму. На него не хочется сразу окрыситься, как на причитания других людей из Лёшиной жизни. Лёша пожимает плечами, мол, что ты будешь делать, и пытается шутить: — Стар стал, разваливаюсь, как видите. — Ой, разваливается он, скажешь тоже! Я так думаю, ты ещё попрыгаешь. Сейчас мы мигом поставим тебя на ноги, моргнуть не успеешь. Какая болит, левая? Продолжая говорить, Павел обходит Лёшин письменный стол по кругу и плавно опускается вниз, пока его колени не касаются невнятного цвета офисного ковролина. Лёша и правда не успеет даже моргнуть. Отчаянно хочется перекреститься и сбрызнуть демона с лицом и глазами Павла у своих ног святой водой. Когда Павел разминает Лёшину ногу, его движения уже знакомые, такие же уверенные и сильные. Он смотрит ему прямо в глаза, но в этот раз не молчит. Пока Лёша откровенно хватает ртом воздух, Павел шутит на какие-то отвлечённые темы: байки с их стороны офиса, какая-то старая армейская история, из-за которой он и окончил курсы по медицинскому массажу. Его руки уверенно нащупывают зажатую мышцу, сильными настойчивыми нажатиями добираются до болючего узла и разрабатывают его несколько секунд. На самом деле этих пары прикосновений хватает — Лёшу почти сразу отпускает. Мучившая его всё утро боль проходит моментально, как ниточку отрезали, и Лёша вздыхает облегчённо, откидываясь на спинку стула. Он уже готов благодарить своего спасителя и, может, чем чёрт не шутит, и вправду позвать его на чашку кофе в офисном кафе на цокольном этаже. Должен же ему Лёша что-то за всю его заботу, в конце концов? Но Павел не останавливается. Его пальцы ловко переходят на внутреннюю сторону Лешиного бедра, разглаживают приводящие мышцы там, щекотно даже через ткань брюк, проводят вверх по шву, с каждым движением неизбежно всё ближе приближаясь к самому паху, пока не останавливаются на самом грани фола. Лёша судорожно хватается за подлокотники и решает, что лучше умереть красиво, и чуть шире разводит ноги. В этот момент за дверью внезапно слышится звонкое женское меццо-сопрано, и их идиллия оказывается нарушена. — Алексей Петрович у себя? — Судя по голосу, это Анечка Бельская из HR, барышня крайне решительная, её Лёшин секретарь самостоятельно вряд ли остановит. Вопреки здравому смыслу и корпоративной этике, Лёша готовится было крикнуть, что занят и не принимает, но тут случается странное. Павел испуганно ойкает, высоко, совсем по-детски, неподобающе для взрослого мужчины такого размера, и рыбкой ныряет под стол, устраиваясь там между Лёшиных разведённых ног. — Ни в коем случае не говори Белке, что я здесь! Она меня убьёт, — умоляет он. И так как Лёша уже упустил момент (сердечный приступ, знаете ли, длится от тридцати минут до несколько дней, он считает, что и так справился в кратчайшие сроки), дверь в кабинет широко распахивается, явив Лёшиному ошарашенному взору его секретаря и головы нескольких проявляющих неподобающее любопытство коллег, и в кабинет входит Анечка, как всегда строгая и прекрасная. — Занесла вам командировочные отчёты от юристов, дизайна и айти, — щебечет она, подозрительно осматривая комнату. — Дизайн опять выбился из сметы, а айти вообще… У вас, кстати, в последнее время ни с кем из них проблем не наблюдалось? Потому что мы в HR слышим разное, и если вас кто-то беспокоит… Она чрезвычайно привлекательно закатывает глаза и с интересом косится на Лёшу. Тот старательно пытается не опускать взгляд вниз, под стол, откуда на него умоляющими глазами смотрит Павел, и закусывает нижнюю губу, чтобы не закричать. Лёша беспомощно разводит руки в стороны, искренне не понимая, на что ему жаловаться. — Да нет, — он откашливается, проклиная внезапно давший петуха голос. — Никак нет, Анна Петровна, всё в порядке было. — Алексей Петрович, а вы хорошо себя чувствуете? Простите мою прямоту, но выглядите вы не очень. Может, вам сегодня домой? Я оформлю больничный, поработаете из дома, если нужно. Нельзя так загонять себя на работе. Беспокойно поправив начавший внезапно душить шею галстук, Лёша смотрит вверх на неё, потом вниз на Павла (всё ещё под столом, всё ещё между Лёшиных ног — Лёша просто проверял) и успокаивает её: — Да ногу потянул, ничего страшного. Доеду до дома на такси. А что касается слухов… да мало ли что говорят. У меня жалоб нет. — Но я сама видела… — Она вежливо улыбается и таинственно замолкает. Он явно её не переубедил, но дальше настаивать ей не позволяют приличия. — Черкните девочкам тогда, чтобы оформили пропуск, запишем вашу машину на счёт компании. Не дело, чтобы такие ценные сотрудники подвергали своё здоровье риску. Мне и из главка уже передавали, сам Павел Дмитриевич беспокоился. — Спасибо, и ещё раз благодарен за хлопоты, — рассыпается в признательностях Лёша. — Забота о вас — это главная цель HR, — она говорит что-то ещё, но на весь прочий корпоративный спич у Лёши как человека крайне прагматичного давно выработан иммунитет, и он, честно говоря, не очень её слушает. Когда она наконец уходит, Павел вылезает из-под стола, будто и не было ничего. — Вот ведь галка назойливая, а, — глядя ей вслед, жалуется он, обращаясь к то ли вновь закрытой двери, то ли к Лёше. — Спасибо, что прикрыл. И как я только теперь буду твоему секретарю в глаза смотреть, а? Он смеётся, переводя взгляд на Лёшу, но тот явно чего-то не понимает и просто кивает в ответ на его вопросительный взгляд, так что Паша переводит тему: — Как нога? — Гораздо лучше, спасибо. Это правда. Со всеми треволнениями последних пятнадцати минут Лёша и вовсе забыл про больную конечность. По крайней мере, сердце сейчас волнует его гораздо больше, а чтобы этот нежный орган перестал колотиться так заполошно, выдворить Павла из кабинета нужно как можно быстрее. Пауза между ними растягивается, делая атмосферу неловкой. Они прощаются, будто не зная, что ещё друг другу сказать, и Лёша записывается на осмотр к кардиологу, а потом и ко всем остальным врачам разом. Возможно, ему и правда пора перестать себя так загонять. Теперь Лёша больше себя не травмирует. Не потому что стал меньше мастурбировать, просто ощущения от секса одному больше не те. Стоит дотронуться до себя — перед глазами встаёт Павел. Его глаза, когда он стоял перед Лёшей на коленях. Его руки на внутренней стороне Лёшиных бёдер в сантиметрах от его эрегированного члена. У Лёши за последние дни накопилось сотни сценариев, что могли бы произойти, если бы Бельская не прервала их так не вовремя. Его любимый — номер двадцать три, в котором Павел берёт его сзади, нагнув прямо на столе, и Лёша трётся чувствительным членом о фирменные бланки и обильно кончает на счёт-фактуры от Петровского завода (у тех всегда в документах что-то не сходится, а покровители ого-го, на самом верху). С Павлом они в следующий раз пересекаются по старинке: сначала они с Серёжей пристраиваются вслед за ним в очереди за кофе. А потом, когда в разговоре оказывается, что они следом оба идут в курилку, Павел говорит что-то неясное: «Сероволк, давай в этот раз я сам». И Серёжа, вот чудо-то, его слушается и оставляет их одних. Павел курит торопливо, будто вот-вот отберут, и смолит по две сигареты за то же время, что Лёша успевает выкурить одну. — Красиво ты куришь, Алексей Петрович, — как-то мечтательно вздыхает он, не сводя глаз с Лёшиного рта, — как в кино. Из офисного здания они выходят тоже вместе. Павел предлагает: — Подвезти? И тут Лёша отказывается. Не задумавшись ни на секунду, на чистом автомате, как отказывался от подобных предложений всю жизнь. — Не стоит. Мне тут близко, я на своих двоих. И тут же жалеет, как не жалел давно. Вот что ему стоило согласиться? Доехать до дома в дружелюбном молчании, может, обсудить популярную мелодию, звучащую в салоне, если узнает её, конечно. У них с Павлом наверняка отличаются вкусы. Он уже разворачивается было в сторону метро, готовый так и жалеть дальше всю свою жизнь о навсегда упущенной возможности, но Павел ловит его за рукав пиджака и останавливает: — Можно я всё-таки понастаиваю? — максимально искренним тоном повторяет своё предложение он. — Уж больно хочется тебя до дома проводить, Лёш. Позволь? Павел в первый раз называет Лёшу просто так, по имени. И, может, это клише, но его голосом оно звучит так красиво, что у Лёши в голове становится тихо, будто можно расслышать, как идёт на глубине вагон метро вдалеке. Смелость приходит к Лёше неизвестно откуда. — Паш? — он пробует чужое имя на вкус, как незнакомый напиток, с опаской, с любопытством. — Так-то лучше! Я всё ждал, когда ты решишься. На этот раз они смеются оба, и звуки перемешиваются, создавая новую особую мелодию. Лёшу отпускает его нервозность, он чувствует лёгкость, смелость, желание экспериментировать. И жажду жизни. Его решимость никуда не девается, даже когда оказывается, что Пашин «автомобиль» на самом деле весьма опасно (но круто, агрессивно и сексуально) выглядящий мотоцикл. — Решил на этот раз сам меня угробить? — с опаской спрашивает Лёша. — Да не бойся ты. Мне кажется, мы уже выяснили, что уж кто-то, а я могу тебя починить обратно. Паша довозит Лёшу домой, они паркуются в его дворе, будто это самое естественное, будто это не в первый раз. Поднимаясь на лифте, они замолкают и то ли смущённо, то ли насмешливо (угадайте — кто как) переглядываются, но всё так же улыбаются друг другу. Его даже не приходится заманивать в квартиру на гипотетическую чашечку кофе, до которой, Лёша надеется, у них не дойдёт ещё хотя бы через час, лучше два. Вопреки (неким) надеждам, Паша не набрасывается на него со страстными поцелуями прямо в коридоре у двери, а узнаёт сперва дорогу в ванную помыть руки. Он задерживается там слишком долго, пока Лёша не начинает волноваться и параноить (с чего он вообще решил, что всё пройдёт так гладко?) и заглядывает к нему в приоткрытую дверь. — Всё в порядке? Паша со слегка шокированным выражением лица смотрит на разложенные на полке после мытья Лёшины игрушки: вибратор, шарики, второй вибратор побольше, шипастое виброкольцо и парочку-тройку (пять) анальных плагов всех цветов и размеров, о которых Лёша по пути сюда забыл напрочь. Паша издаёт смущённый смешок: — А ты с живым человеком не пробовал? Звучит как-то обидно, и Лёша выбирает огрызнуться в ответ. — Зато силиконовая игрушка никогда не разобьёт тебе сердце Стоит ему услышать эти слова, у Паши каменеет челюсть и холодеет взгляд. — Если кто-то разобьёт тебе сердце, я разобью ему ебало, — абсолютно серьёзным голосом произносит он. У Лёши пережимает какую-то важную артерию в груди, ближе к сердцу. Или, возможно, его хрупкое здоровье на самом деле не причём, и ему надо признать перед собой и своим лечащим врачом, что это просто чувства. — Самому себе неудобно будет как-то, Паш. Я имею в виду, морду бить. Они так и замирают в ванной. Лёша невольно краснеет и смотрит на него с надеждой. У Паши занимает какое-то время, чтобы понять смысл Лёшиных слов, но зато когда до него доходит — он наконец-то зажимает Лёшу у стенки и целует глубоко и страстно, одной рукой притянув его за затылок, а второй уже ощупывая многочисленные пуговицы на Лёшином жилете. Паша на вкус совсем не похож на силикон и латекс, Паша дышит, у него колотится сердце. Он не ласкает Лёшу, предугадывая точно как тому хочется, но делает, как чувствует, и от этого даже лучше, ярче и неожиданней. Паша тянет его за руку в спальню, его глаза тёмные и жаркие, и когда он вдруг на середине пути возвращается — забрать с собой виброкольцо — Лёша счастлив. О чём-то таком он, в общем, всегда и мечтал.