двадцать один

В её глазах слышны отзвуки визга побитой собачонки. Такой, с порванным ухом, с обрубком вместо хвоста, с трусливым оскалом клыков, перепачканных чем-то клюквенно красным и пенистым. Где-то там мольба, такая тягучая и противная, протяни руку и испачкаешься- на руках останется липкий слой, как будто по локоть измазался в мазуте, в жизни не отмыться. Глаза огромные, особенно, когда она смотрит на тебя так. Распахнуты настежь, как окна душной августовской ночью этого года, уголки глаз чуть опущены, как если бы она специально оттянула их вниз, пытаясь состроить рожицу. Нижнее веко подведено смазавшимися за день тенями — блядский боже, он бы всё отдал, только бы она так больше никогда не красилась — делающими её глаза еще более жалостливыми, чуть-чуть и разрыдается: из глаз посыпятся кусочки битого стекла, непременно зеленого, бутылочного, гладкие, какие обычно валяются на городских пляжах, обточенные водой и песком. Такие глаза бывают у собак, которых хозяин оставил на улице: отпустил поводок, а она осталась на месте, потерялась, даже не двигаясь с места, и теперь ждет, чтоб кто-нибудь подобрал поводок и отвёл её куда-нибудь. Кто-нибудь и куда-нибудь. Только отведите. Он знает, что если она заплачет, то он останется стоять на месте статуей — хотя какая из него статуя, максимум пугало, набитое соломой и пухом из старой подушки — не потому что ему плевать, вообще-то совсем наоборот. Просто он так долго смотрел в эти глаза, что помнит их всякими: с чертиками, со смешинками, с слезами смеха, когда появляются морщинки в уголках и разглаживаются не сразу, потому что с утра она нанесла консилер под глаза. Но эти глаза были чужими: полупустые, как заброшенный дом, поросший кустарником и запахом затхлости, с мольбой, с бегущей неоновой строкой объявлений на круглосуточном магазинчике: «скажи мне, что все будет хорошо». С таким ядовитым цветом радужки на фоне розовящегося из-за лопнувших капилляров белка, что слова застревают в глотке, не успевая сложиться в фразы. Остаются заперты там наедине с ненавистью, беспомощностью и этими глазами. Глазами, которые, кажется, единственное, что осталось на её лице. Хочется кашлять, пить, курить и еще чего-то. Наверное, надежды.