В следующий раз на Мальдивах?

      Тсунаеши со временем научилась чувствовать, когда Реборн должен был появиться в особняке. Дни до его приезда были сродни затишью перед бурей. Даже не зная о визите все, казалось, подбирались, ходили тише, чаще оглядывались. За этим всегда было весело наблюдать.       Да и интуицию было не так уж легко провести. Прислушиваясь к тихому звону старой подруги, Дечимо поднимается со своего места, покидает кабинет и спускается в сад. Сад Вонголы действительно огромен, по нему можно гулять часами, каждый раз выбирая новую тропинку. Спустя лишь пять минут тишины и одиночества, к ней присоединяется Лучший в мире киллер. У него тоже с интуицией все отлично.       Тсунаеши поворачивается к нему, когда он подходит по заваленной золотыми осенними листьями аллее. В черном костюме, в шляпе. Без Леона сейчас. Реборн улыбается ей уголками губ… Объятия встречают привычным запахом одеколона, теплом и чуть ощутимым Пламенем Солнца, заставляющим довольно жмурить глаза. Сильные руки позволяют на пару мгновений почувствовать себя маленькой девочкой, прячущейся от всего мира за каменной стеной. За это она его и любит.       Потом они расстаются, расходятся в стороны. Продолжая молчать и общаться глазами, жестами, улыбками понимающими. У них были десятилетия на то, чтобы научиться.       Реборн подает ей руку, Савада опирается на его предплечье. И вот они уже пожилая парочка аристократов, вышедшая на променад. Само слово «пожилая» кажется странным на языке, но женщина не привыкла спорить с правдой.       Она уже очень давно не та юная девушка, что взяла на себя бремя Вонголы. И даже Реборн… Тсунаеши с нежностью и некоторой тоской смотрит на его профиль, на прямую линию носа, острый подбородок… На черные с проседью волосы, выглядывающие из-под федоры.       Да, время не щадит никого. И их тоже, смеется она про себя, кутаясь в шаль.       Они ходят по саду еще какое-то время. Тихо и задумчиво, никуда не спеша. За последние десятилетия эти прогулки стали их привычным времяпрепровождением, и остальные домашние всеми силами старались не нарушать их уединения.       Их встречи и так были редким, счастливым событием. Той малостью, что Семья могла дать, была возможность провести время вместе.       Реборн поворачивает к ней лицо в этот момент, в его глазах сверкают задорные искры, отчего хочется рассмеяться, возможно, спрятать покрасневшее лицо, как Дечимо делала когда-то. Боже, этот человек смущает ее даже через столько лет, — думает она с нежностью.       Тсунаеши о многом жалеет в своей жизни. О неправильных решениях, о ссорах с близкими… О жестокости, которую должна была проявлять, как Донна. О чем она никогда не будет жалеть, так это о Реборне. Об этом глупом, необыкновенном и таком любимом человеке. О самом любимом ее человеке в целом мире. Который смотрел на нее яркими, смеющимися глазами, который так редко улыбался, но зато всегда искренне, всегда для нее… Который почти не умел шутить, но был достаточно самоуверен, чтобы не паниковать и не расстраиваться из-за этого.       Как вообще могла она сожалеть о нем? О глупом Аркобалено, который сделал столь много, чтобы она выжила. Который был жестоким, справедливым и преданным учителем, готовым жизнь отдать за любого из своих учеников?       Нет, она не жалела. Даже если это означало провести свою жизнь в одиночестве, от разъезда к разъезду, от встречи к встрече. Даже если это означало пустой дом и сброшенные звонки, часы пустого ожидания и тихие вечера, когда сказки детям рассказывал другой человек.       Тсунаеши не обижается. В конце концов, она — Донна Вонгола. Она понимает.       Все, что могла она отдать мужу, это глупое и бесполезное сердце. Любовь, как бы пошло это не звучало. Потому что все остальное, что хотя бы частично можно было бы назвать ее собственностью, принадлежало Семье. Все ее вещи, деньги, влияния… Даже ее тело, ее разум, ее голос.       Она была заложницей своего места обязанная всегда ставить чужое благо выше своего. Так, как она могла винить Реборна за то, что он тоже мог отдать ей лишь это? Как могло быть недостаточно его любви? Потому что он любил ее. Тсунаеши знала — всегда знала — это каждой клеточкой своего существа.       Он любил ее, нежил, берег, был готов защищать от всего мира… Но точно также он был предан своему делу. Точно также, он отказывался присоединяться к какой-либо Семье, даже ее. И был слишком свободолюбив, чтобы оставаться в одном городе — может даже стране — больше недели.       Это даже хорошо, что он такой. Потому что вряд ли любой из них смог бы прожить с кем-то другим столько же счастливых лет, создать столько же счастливых моментов. На самом деле, они одинаковые. И от этого немного смешно.       Через какое-то время они садятся на скамейку. Так далеко от особняка, что его даже не видно за кронами деревьев. Реборн сжимает ее ладони между своими, отогревая замерзшие пальцы теплом и Пламенем. А женщина устраивает голову на его плече.       Много было таких встреч за последние три десятилетия. В какой-то момент Аркобалено Солнца просто проходил сквозь ворота, шел размеренной ровной походкой по аллеям… Кажется, последний раз они виделись больше чем мельком три года назад?.. — Расскажешь мне какие-нибудь новости? — Спрашивает Реборн. Его голос вибрирует в грудной клетке. Глубокий, мягкий. Тсунаеши слабо смеется от вопроса, улыбается нежно и хитро, прежде чем стащить его шляпу и осторожно растрепать волосы. — Вряд ли случилось что-то, о чем ты не знаешь еще. И даже если случилось, то какая разница? Ты не задержишься достаточно долго, чтобы эти изменения имели для тебя значение, — В ее голосе нет укора. И Савада всегда внимательно следит за тем, чтобы киллер об этом знал. Ей может быть одиноко, она может устать от ответственности и от того, что его нет рядом каждый день, как иногда хочется. Но она не будет вменять это ему. Не тогда, когда сама большую часть себя отдает Вонголе. Реборн тоже прекрасно это понимает. — Где Марко? — В Америке, — Пожимая плечами. — Он выучил седьмой язык и не планирует останавливаться. Путешествует по западной части южной Америки, потом планировал отправиться в Барселону… Кажется так… — А что по поводу Семьи? — А что Семья? — Тсунаеши фыркает, вскидывая подбородок. Пламя горит в ее глазах, и она знает, что даже Реборн не будет сомневаться в силе ее слова. — Мои дети могут быть кем захотят. Могут делать, что захотят… По крайней мере, — Вздыхает она. — Пока я жива… Я не знаю, какое место он планирует занимать в Семье, — Добавляет она несколькими мгновениями позже, успокаиваясь. — Возможно ему вообще придется стать Доном, если Рената откажется от трона и сбежит колесить по миру… А она может, — Хмыкая довольно.       Киллер тихо стонет, откидывая голову назад, на спинку скамейки, а женщина хохочет от его очевидного отчаяния. Тоже запрокидывает голову… Ветер треплет ее волосы, заставляя их взлетать в воздух. Это уже не те восхитительно-золотые кудри, что были много лет назад. Но, возможно, в добавлении серебра нет ничего плохого. — Ты должен поговорить с ней, — Прямо говорит Тсунаеши, без капли жалости. И в ее глазах веселье мешается с заботой и любовью. — Она очень любит тебя, ты ведь знаешь? — О да, она так любит меня, что не разговаривает со мной уже пять лет, — Насмешливо и недоверчиво отвечает Аркобалено, смотря на Дечимо немного осуждающе. — Да, потому что она твоя дочь, — Без обиняков. Их взгляды встречаются, и Савада немного смягчается. Вырывает одну свою ладонь из чужих, накрывает ей большие руки Ребора, немного сжимая пальцы. — Рената так похожа на тебя, что мне иногда сложно дышать, когда я на нее смотрю, — Говорит она мягко. — У нее твои волосы и глаза, она также двигается… Но намного больше она похожа на тебя внутренне. Она такая же сильная, независимая и мятежная. Такая же гордая и порывистая… Она любит всем сердцем, искренне и беззаветно. И не желает отпускать то, что любит… Тсунаеши замолкает, отводит взгляд. Они разделяют общий момент понимания. Момент знания, что ты не можешь удержать то, что любишь. Что ты разрушишь все, включая самого себя, пытаясь это удержать. — Рената еще такая молодая, — Улыбаясь. — Она не понимает. Она делит мир на черное и белое, не видит полутонов… Ей сложно понять, что можно любить и все равно уехать, еще сложнее ей понять, что можно любить и отпустить… Когда-нибудь она поймет, — Женщина глотает надежду, что для этого ее дочери не придется обжечься. — Но тогда может быть уже поздно.       Реборн задумчиво кивает. Улыбается.       В его глазах есть тепло и свет ради которых Савада уничтожила бы мир. Она смотрит и думает обо всех годах, когда ей приходилось править Вонголой и лишь ждать встречи. Смотрит и думает о том, как рожала дочь без поддержки мужа, как смогла сказать ему о дочери, лишь когда той исполнилось полгода…       Она вспоминает о «встрече на Мальдивах», которую они назначают каждый год, и на которую оба почти никогда не являются, о том, как иногда, радуя друг друга и веселясь будто дети, встречаются, когда пересекаются их поездки…       Они проводят дни или часы обнимаясь, гуляя, сцеловывая дыхание с чужих губ и теряя время в кровати… Даже не видясь годами, они все еще остаются друг с другом, все еще остаются теми же людьми, что клялись в вечной любви и преданности. Теми же, что читают одни и те же книги, что любят одинаковые фильмы… Теми же, что стреляют в тире по вечерам в качестве развлечения и обожают устраивать курьезные, глупые ситуации для других людей. — Я поговорю с ней, — Обещает Реборн. Он наклоняется, чтобы поцеловать ее, и Тсунаеши привычно поднимает голову.       Ее пальцы зарываются в черные с серыми прядями волосы, и она мельком видит небо — невероятное, по-осеннему ослепительно голубое небо. Особенно яркое из-за желтых листьев, еще оставшихся на деревьях. Тсунаеши улыбается в поцелуй. И шепчет прямо в чужие губы, чтобы обязательно было услышано: «Я люблю тебя».       Любить Реборна всегда было больно — поцелуй страстный, яркий. Сладкий.       Савада думает, что он также немного горький. Потому что несмотря ни на что, они оба всегда будут думать, какой была бы их жизнь, если бы они были немного другими. Немного более целыми, менее разбитыми и разрушенными жизнью и миром. Если бы они могли жить, как все — каждый день вместе, улыбаясь друг другу и радуясь. Без половины земного шара между ними, необходимой для функционирования.       Но намного больнее, было бы его не любить. Аркобалено разрывает поцелуй, улыбается по-мальчишески ярко, осторожно убирает пушистые волосы с ее лица. Его голос это все еще только шепот, когда он наклоняется к ее уху и спрашивает: — Ну, что? В следующий раз встретимся на Мальдивах? И Тсунаеши, несмотря на все свои мысли заразительно и звонко смеется, улыбаясь во все зубы. И думает, что несмотря на все трудности, она все еще чувствует себя счастливой.