Золотой мальчик

Чонгук был неприлично богат. Настолько, что он мог купить чертов автомобиль, просто приложив золотую карту элитного банка к гребаному терминалу в магазине, и деньги списались бы даже без ввода пин-кода. Ему было всего девятнадцать, и понятное дело, что все эти деньги, дорогие часы на запястье и одежда, созданная в единственных экземплярах специально для него, были привилегиями того, что рос он в безбожно зажиточной семье, где мать — владелица сети помпезно-элитных салонов красоты (исключительно как хобби), а отец — глава крупного конгломерата и важный депутат, чье слово буквально закон. Чонгук рос, что называется, с золотой ложкой в заднице, в атмосфере роскоши загородного дома, где всего одна комната была размером с обычную квартирку где-нибудь на окраине. Он с детства знал три языка, а к девятнадцати легко болтал на пяти, без проблем переключаясь между ними. Он носил рубашки с накрахмаленными воротниками, блейзеры и идеально отглаженные брюки, а ноги обувал в ботинки, которые стоили целое состояние. Чонгук ел из серебряной посуды, носил часы из белого золота с бриллиантовыми вставками и никогда — запомните — никогда не перечил родителям. Он всерьез считал, что такая жизнь для него. То есть, да, у него не было свободы, за него все выбирали родители, и он не спорил. Он просто не знал, что бывает по-другому. Он не знал, что можно по-другому, и никогда не задумывался о том, что он может по-другому. До некоторых пор. Летом, когда ему еще было восемнадцать, он встретил Тэхена. Каким-то образом Чонгук тогда оказался на непонятно кем устроенной вечеринке, потому что его родители уехали в отпуск, и он остался предоставленным самому себе. Чимин — его друг, имевший куда более свободные взгляды — затащил его в чью-то квартиру, вручил красный стаканчик с дешевым пивом и был таков. Стоит ли говорить, что Чонгук, стоя в захламленной квартире посреди творящегося хаоса, в своей белой рубашке выглядел просто нелепо? Тогда он Тэхена и встретил. Тэхену было двадцать. И он был абсолютной противоположностью Чонгука. Этот парень носил драные джинсы (и не факт, что эти дырки были вообще созданы искусственно), старые, потрепанные жизнью кроссовки и худи, которые по качеству напоминали больше половую тряпку, нежели нормальную одежду. На его голове вечно был беспорядочный хаос волос, запястья пестрели самодельными фенечками, и сам он был… хаотичным. Они познакомились, схлестнувшись в глупом споре, когда Чонгука немного повело от пойла. Он-то никогда ничего, кроме шампанского, не пил, но если оно лишь приятно кружило голову, то крепкое пиво знатно ударило по мозгам. Сначала они друг друга невзлюбили. Тэхен обзывал Чонгука белоручкой, Чонгук Тэхена не обзывал вообще — воспитание не позволяло. И после той злополучной вечеринки Чонгук недовольно высказывал пьяненькому Чимину все, что он думал об этом самодовольном Тэхене, которому вдруг так сильно приспичило пристать к чонгуковой рубашке. Чимин сказал только: — Вам надо познакомиться поближе. Тебе понравится Тэхен, если ты узнаешь его получше. Он… по крайней мере, он свободный. — И необразованный, — буркнул Чонгук в ответ, пусть и на уме у него было словцо покрепче. Чонгук предпочитал даже за спиной не выражаться грубо. Таким уж его воспитали. А потом он действительно с Тэхеном познакомился поближе. Родители все еще были в отпуске, Чонгук оставался предоставленным самому себе, а потому проводил много времени с Чимином, его сомнительными на вид друзьями и этим самым Тэхеном. Нет, Чонгук не мог сказать, что друзья Чимина, явно принадлежавшие другой касте, были плохими. Чонгук никогда не смотрел ни на кого свысока, как и Чимин, даже если они были на порядок богаче, успешнее, умнее и образованнее. Но Чонгук все равно чувствовал себя не в своей тарелке, когда им приходилось перекусывать в дешевых кафе и они ели жирную масляную картошку прямо руками из общей картонной коробки. Чонгук чувствовал себя странно, когда эти люди говорили на сленге, дымили мерзко пахнущие сигареты и смеялись над откровенно тупыми шутками. Для него это было в новинку, и Тэхен, свободный от всяких предубеждений и быстро забывший обиды от спора, тоже вызывал непонятные чувства. Как так вышло, что они стали много общаться, Чонгук не знал. И как вышло, что к осени они стали встречаться, а Чонгук обнаруживал себя ночью за длинными переписками и телефонными разговорами шепотом (чтобы родители не услышали), не знал тоже. Тэхен действительно был свободным. Да, он был бедным, и ему приходилось работать по двенадцать часов в день, чтобы обеспечивать себя, оплачивать учебу в универе и съём маленькой квартирки в неблагополучном районе. И да, он был объективно не тем, кто рядом с Чонгуком смотрелся бы гармонично, но… Он правда был свободным. Он не судил людей по внешности, делал, что хотел и занимался тем, чем хотел. Тэхен учился на литературном, вслух зачитывал отрывки из любимых произведений, много курил и пил дешевое пиво, ужинал в маке и только смеялся, если капал на одну из своих толстовок кетчупом. Чонгук так не умел. И, наверное, поэтому очаровался парнем, который лез к нему целоваться в любой удобный и неудобный момент. Чонгук краснел, но на поцелуи всегда отвечал. Почему-то. И они ему отчего-то казались слаще, чем варенье, которое по утрам подавали к румяным тостам в его доме. Отношения они держали в секрете, естественно, потому что вряд ли родители Чонгука оценили бы такой его выбор. Вряд ли сам Чонгук некоторое время назад оценил бы свой такой выбор, но он влюбился. Вот так просто. И это было для него чем-то слишком волнующим и, очевидно, вызывающим зависимость. Они скрывались даже от Чимина. Но тот и не спрашивал особо, погруженный в учебу в своем крутом частном универе, обучение в котором стоило как чертов остров. Чонгук тоже там учился. А после пар сломя голову бежал к Тэхену. Их встречи часто происходили в квартире последнего. Обстановка там была… достаточно бедной. В понимании Чонгука. Кое-где ободранные обои, старая посуда и капающий кран в ванной. Иногда с потолка сыпалась побелка. В спальне царил бардак, в углу были свалены книги, скромные стопки одежды лежали на столике, потому что шкафа попросту не было. Кровать скрипела, а матрац был продавлен, в самом каркасе, вероятно, было сломано пару балок, потому что, когда Чонгук ложился на эту самую кровать, его задница проваливалась в ямку, и это было весьма неудобно. Конечно, это были не его привычный ортопедический матрац с водным наполнением и не его мягкие подушки, набитые перьями. Подушки Тэхена были жесткими. Окна продувало, а соседская собака постоянно лаяла, отчего сам Тэхен не высыпался, хоть и говорил, что привык. Удивительным было то, что Чонгука это не смущало. Может быть, немного в первый раз, но потом… Он находил уют в этой квартирке. Она вся была тэхеновой. Здесь лежали его вещи, на стенах висели фотографии с ним, все пропиталось его ароматом, и Чонгук в какой-то момент обнаружил в себе то, что возвращаться сюда ему куда приятнее, чем в собственную неуютно огромную спальню. Они много разговаривали, много читали книг, и Чонгук заслушивался, когда Тэхен читал ему вслух. Еще больше они целовались. В такие моменты Чонгук натурально терял себя самого. Потому что Тэхен целовал его медленно и глубоко, с оттяжкой, игрался с его языком и облизывал губы, словно ничего вкуснее никогда в жизни не пробовал. Тэхен касался его там, где никому и никогда еще не позволялось, и это пускало по телу Чонгука волну необъяснимого желания и эту приятную тяжесть внизу живота. Когда они занимались сексом, Чонгук стеснялся стонать, потому что слышимость этих стен донесла бы до соседей все эти звуки, и вместо этого он сбивчиво дышал и шептал: — Я из-за тебя с ума схожу. Тэхен, замирая внутри него на секунду, касался губами чонгуковых губ и отвечал: — Я из-за тебя уже сошел. И тогда Чонгук улыбался. Потом у Тэхена начались трудности. Преимущественно финансовые, и это было для Чонгука самым неприятным. Он мог избавить Тэхена от них в один момент, ему это действительно ничего не стоило. Он мог помочь ему, но… Тэхен предпочитал пропадать на подработках сутками напролет, чтобы потом, не выспавшись, идти на учебу, которую ему нужно было оплачивать. Были долги, была болеющая мама, которой нужны были лекарства, а еще был Чонгук, который невыносимо скучал и волновался за человека, которого любил. И Чонгук откровенно не понимал, почему Тэхен все время отказывался от помощи. Он даже не принимал подарков, а Чонгук, зная, что это повлечет скандал, никогда не покупал их, не спрашивая у самого Тэхена. Все, что ему было позволено, это иногда купить продукты в тэхенову квартиру и угостить того кофе из кофейни через дорогу от дома. Тэхен отговаривался тем, что ему это не нужно, и что пока он не может радовать Чонгука подарками в ответ, то и Чонгук этого делать не должен. Сущая глупость. Но Чонгук с ней мирился. А потом Тэхен слег с переутомлением и, когда Чонгук заявился к нему домой и обнаружил того лежащего в постели и неспособного даже подняться, то разозлился. Еще больше разволновался. Он приготовил ужин (просто заварил лапшу, потому что готовить даже не умел), заставил Тэхена поесть, притащил лекарства из ближайшей аптеки, несмотря на протесты. Потом заставил лечь обратно в кровать и сам лег рядом, прижавшись носом к тэхеновой шее. От него исходил запах геля для бритья и шампуня, а еще пахло чем-то особенным. Чем-то, чем пах только Тэхен. Тогда Чонгук понял, что больше не должно так продолжаться, что Тэхен не может загонять себя на подработках, чтобы потом не находить в себе сил подняться. Чонгук, пусть и злился, спросил все равно осторожно: — Почему ты не позволяешь мне помочь? Это правда ничего не будет стоить для меня. Я хочу этого, Тэхен. Не хочу, чтобы ты мучил себя и так издевался над своим организмом, когда у тебя есть человек, способный и желающий тебе помочь. Тэхен повернулся к нему, и они оказались лицом к лицу. Он аккуратно коснулся губами чонгукова носа и улыбнулся. — Это деньги твоих родителей, Чонгук, они дают их тебе, и я не хочу, чтобы ты тратил их на меня. Я буду в порядке, я жил так всегда и привык, а ты… Мне достаточно того, что ты рядом. Ты просто люби меня и все, ладно? — Я люблю, — Чонгук почти закивал головой, подобно китайскому болванчику, — но… Тэхен прервал его, прижавшись губами к чонгуковым. Это было мимолетно, но достаточно неожиданно, чтобы Чонгук замолчал, кутаясь в нежности, которую они делили на двоих. — Останься со мной сегодня, — попросил Тэхен. — Твои родители не будут искать тебя, золотой мальчик? Чонгук нахмурился — прозвище нравилось ему не сильно, но почему-то из уст Тэхена это всегда звучало так особенно, что и возникать не хотелось. — Скажу им, что остался у Чимина. Отказать Тэхену Чонгук, естественно, не мог. Их отношения казались ему теперь оплотом настоящего комфорта, и Чонгук стал замечать, как меняется. Ему стали противны серебряные ложки, которыми он завтракал. Убранство собственного дома нагоняло тоску, и друзья — такие же богатые детишки, как и он — стали казаться какими-то слишком ненастоящими, словно искусственными. Рядом с Тэхеном было иначе. Почему-то в квартирке с обшарпанными стенами, сидя на кухне в окружении покоцанной старостью мебели и наблюдая, как Тэхен кружил у плиты, он чувствовал себя куда спокойнее, чем прежде. Ему нравились такие вечера. Наполненные уютом и теплом, согревающими поцелуями, горячим чаем и старыми фильмами, под звук тэхенового голоса, который зачитывал вслух Байрона или цитировал «Дары Волхвов» и водил пальцем по голой чонгуковой коленке. Когда Тэхен выходил из душа, стряхивал воду с волос на смеющегося Чонгука, а потом заваливался на него сверху, покрывая кожу поцелуями. Когда дорогие дизайнерские рубашки и брюки валялись на полу, а Чонгук, разгоряченный и посмелевший, сидел голышом на тэхеновых бедрах и отнимал у него сигарету, чтобы сделать свою первую в жизни затяжку. Под музыку из старого магнитофона, голоса «The Beatles» или Мадонны, шум машин под окнами и с переплетающимися пальцами и взглядами глаза в глаза. С тихими разговорами под капающий в ванной кран. Чонгуку все это нравилось куда больше, чем начищенное до блеска столовое серебро, баланс с несчетным количеством нулей на его карте и статус. Ему начало казаться, что без Тэхена он никогда не был самим собой. Просто парнем, простым Чонгуком, которому девятнадцать. Тэхен научил его свободе мыслей и, наверное, просто сделал свободным. И в этом было нечто прекрасное. Но, вероятно, Чонгук замечтался и погряз в своем собственном мирке слишком глубоко, потому что следующим летом родители нашли ему девушку. Невесту. Будущую жену. Он вспомнил, что, вообще-то, свободы у него никогда не было. Вспомнил, что они с Тэхеном из разных миров, разных слоев общества и вообще не должны были пересекаться. Потому что жизнь Чонгука — это светские мероприятия, статус, богатство, накрахмаленный воротник и вычищенные до блеска ботинки. И, да, брак по расчёту через пару лет в целях слияния двух крупных компаний. Потом президентское кресло в этой компании, переданное по наследству, двое детей и безоблачное будущее. Только правда в том, что без Тэхена Чонгуку теперь все это было не нужно. Он вдруг понял, что без любви и свободы все это не имеет смысла, и золотая клетка ему, золотому мальчику, стала слишком тесной. Девушку звали Соен, и она была красивой. Больше Чонгук ничего не запомнил, потому что весь ужин молчал, вяло ковыряясь в еде палочками, пока их родители обсуждали буквально всю их жизнь, планировали отношения и свадьбу. Хотелось рассмеяться или расплакаться. Он должен был на ней жениться и понимал, что, возрази он, ничего не изменится. Его готовили к этому с детства, он этого ожидал, так почему теперь в груди так отвратительно пусто, словно одним ударом все вышибли? И больно. Нестерпимо больно. Причина была простая. Имя у причины было красивое. Тэхен. К нему Чонгук пришел уже на следующий день. С красными глазами, подрагивающими руками, абсолютно потерянный, но полный какой-то непонятной решимости. Он поцеловал Тэхена с порога, тот удивился — Чонгук моментами все еще был робким и никогда так сразу с поцелуями не накидывался. — Что случилось? — Тэхен улыбался, но глаза выдавали волнение. Чонгук ему не ответил. Потащил в комнату и сам принялся стаскивать с Тэхена футболку, а затем штаны вместе с трусами. Потом опустился на колени. Осмелел. Тэхену показалось, что обезумел. Чонгук в тот момент не был похож сам на себя, он был взволнованный, дёрганый и нервный, но когда Тэхен попытался его остановить, то он едва ли не зарычал. Ему требовалось забыться, хотя бы ненадолго вновь оказаться в том безопасном мире, к которому он слишком быстро привык и который слишком отличался от мира, в котором он прожил восемнадцать чертовых лет. Его движения были хаотичными. Он целовал тэхеновы бедра, царапал их зубами и поднимался выше, туда, где, несмотря на замешательство, уже кипело возбуждение. Тэхеновы пальцы вплетались в его волосы, а Чонгук цеплялся своими за бедра, покорно обхватывая губами чужое возбуждение и втягивая щеки. В этот раз он не краснел. И, несмотря на некоторую нервозность, двигал губами куда увереннее, чем прежде. Тэхен сверху тяжело дышал, мягко давил ладонью на затылок, и Чонгука словно потихоньку отпускало. Так было правильно. Грязно и пошло, но все равно правильно. Куда правильнее, чем жениться на незнакомой девчонке, которая, видимо, сама не ведала, на что соглашалась. Когда Тэхен аккуратно уложил уже раздетого Чонгука на пахнущую кондиционером для белья простынь, глаза у последнего слезились. Тэхен решил, что от удовольствия, но все равно немного беспокоился и, пока растягивал Чонгука, целовал его щеки и подбородок, что-то ласково шептал и успокаивающе улыбался. А когда Тэхен, подхватив Чонгука под бедра, толкнулся в него первый раз, тот всхлипнул и зажмурился, вцепился пальцами в тэхеновы запястья и не смог сдержать судорожного выдоха. Тэхен остановился. Ему сносило голову от жара чонгукова тела, но он просто не мог продолжать, когда парень под ним выглядел… вот так. — Тебе больно или?.. — Нет! — Чонгук воскликнул слишком громко и уверенно. — Продолжай, я… все хорошо. — Уверен? Тэхен искренне беспокоился и ласково поглаживал Чонгука по бедру, надеясь успокоить. Он, конечно, понятия не имел, что слезы у Чонгука в глазах вовсе не от того, что ему больно. Ну, то есть, да, ему было больно, но не там, где Тэхен думал. Больно было ему там, где никто не видел. — Да, просто… Не отпускай меня. Пожалуйста, — Чонгук взмолился. Он готов был умолять. Он бы попросил, чтобы его привязали к себе, как верного пса, потому что… Потерять Тэхена и то, что между ними было, вдруг казалось самой огромной катастрофой в его жизни. Тэхен улыбнулся и, наклонившись, мягко коснулся губами чонгуковых губ. Потом выпрямился и вновь толкнулся в податливое тело, срывая с тех же губ тихий стон. — Я буду крепко тебя держать, — прозвучало обещание. Чонгук знал, что это ничего не значило, потому что Тэхен понятия не имел, о чем тот просил, но… Ненадолго стало легче. Пока он чувствовал Тэхена рядом с собой, в себе, заполняющим не только его тело, но и, черт возьми, душу, Чонгуку правда становилось легче. Он забывался, и слова родителей больше не стучали в голове набатом. Какое-то время после они лежали молча. Чонгук отвернулся к окну, Тэхен обнимал его со спины и водил губами по шее, пуская по позвоночнику мурашки. Гладил по бедру, целовал плечи. Чонгук закрывал глаза и мечтал, что это его жизнь, а не та, в которой его золотая клетка должна оглушительно захлопнуться. Здесь — с Тэхеном — была свобода. Там — беспросветная безысходность. — Эй, — Тэхен нарушил тишину первым, прижимаясь губами к уху. — Все хорошо? Ты какой-то странный сегодня. Чонгук шмыгнул носом и, не поворачиваясь, пробормотал: — Родители нашли мне девушку. Они хотят, чтобы я женился на ней через год или два. Тэхен замер. Пальцы перестали чертить узоры по молочной коже. — Вот как, — произнес он. Следом его прикосновения с чонгуковой кожи совсем исчезли. По звукам Чонгук понимал: Тэхен достал пачку сигарет и закурил, чиркнула зажигалка. — Я думал, это случится на пару лет попозже, — он усмехнулся, но от веселья в этой усмешке было мало. Чонгук удивленно распахнул глаза и перевернулся на другой бок, лицом к Тэхену. Тот смотрел на тлеющий пепел сигареты, лицо его не выдавало никаких эмоций. Словно он был готов. Словно… ждал этого? — Ты думал? — спросил Чонгук. — То есть ты знал, что так будет? — Чонгук, — Тэхен затянулся, выпустил тонкую струйку дыма изо рта и мягко улыбнулся, — это было ожидаемо. Я подозревал, что этим все закончится, просто… Я не думал, что это случится так быстро. Так это… вроде как был прощальный секс? — Что? — Чонгук глупо захлопал ресницами. — Нет, я не… Я пришел не для того, чтобы с тобой расстаться. — Зачем тогда? — А зачем я приходил сюда каждый день весь год? — раздражение накатывало волнами. Тэхен нес какую-то ерунду. — Потому что люблю тебя. — Но ты должен жениться на другой. Я был готов к этому, мы слишком разные, я не подхожу тебе и… — Замолчи! Чонгук встрепенулся и забрался на тэхеновы бедра, прижимая ладонь к его губам. Он почувствовал, как эти самые губы его ладонь поцеловали. Тэхен смотрел на него с тем же обожанием, с каким смотрел всегда, но вместе с тем его слова шли вразрез со всеми чонгуковыми ожиданиями. Так не должно было быть. Они не должны расставаться, Чонгук этого не хотел и знал, что Тэхен не хотел тоже. Но почему он говорил все эти вещи, за которые его хотелось ударить? — Я не собираюсь расставаться с тобой, — отчеканил Чонгук. Он был таким решительным, что сам себя не узнавал. — Я пришел сюда, чтобы мы вместе нашли выход. Я не хочу такой жизни, не хочу жениться по чьей-то указке. Может, пару лет назад я бы и согласился, но сейчас… Я не сделаю этого. Серьезно, я лучше умру, чем буду жить без тебя. Тэхен мягко убрал чонгукову ладонь со своего лица. Провёл пальцем по скуле, затем ладонью — по волосам. И улыбнулся: так ласково, что защемило сердце. — Что мы можем придумать? — спросил он. — Что мы можем сделать? Ты не сможешь отказаться, не сможешь привести меня в свой дом и представить родителям. Они никогда не позволят тебе этого, мы же оба прекрасно это понимаем. — Я… я могу уйти из дома, — сказал Чонгук. Звучал он, конечно, неуверенно, но не от того, что не был уверен в себе. Сейчас ему казалось, что это прежде всего не нужно было Тэхену. — Если ты захочешь. Я останусь здесь, с тобой, и мы.. Мы же справимся, да? Тэхен затушил окурок о пепельницу и приподнялся, чтобы оказаться с Чонгуком лицом к лицу. — Такая жизнь не для тебя, — он обвел руками комнату. — Это все… Это не твое, Чонгук. Я не хочу, чтобы ты так жил, не хочу, чтобы питался лапшой, а зимой думал о том, как согреться, потому что отопление отключили за неуплату. Так не должно быть. В твоей жизни — не должно. Ты не создан для этого. Почему губы у Чонгука начали дрожать, было понятно. Стало обидно. Так обидно, что хотелось позорно разрыдаться. — То есть это для тебя важнее, чем все то, что между нами? — Ты для меня важнее, чем все остальное. Чем весь мир, — Тэхен двинулся ближе, его голос стих до шепота. — Ты — самое ценное, что у меня когда-либо было, золотой мальчик. Чонгук оттолкнул Тэхена. Тот ударился спиной о стену, но даже не поморщился. — Не называй меня так, — прошипел Чонгук. Он сполз с тэхеновых бедер и увернулся от руки, которая пыталась его задержать. — Поверить не могу. Неужели ты даже не готов побороться за эти отношения? Побороться за нас? Он вскочил с кровати и стал поспешно натягивать на себя брюки, брошенные ранее куда-то в угол. Глаза жгло от подступавших слез. — Я люблю тебя, Чонгук, — произнес Тэхен. Чонгук ему верил безоговорочно, это не могло быть ложью. — Но я объективен. Я не могу пойти против твоих родителей и не могу пойти против мироустройства. Я надеялся, что у нас будет больше времени, и тогда, может быть, что-то получилось бы, но… Сейчас мне нечего тебе дать. Посмотри на меня, — Тэхен тоже поднялся, — у меня ничего нет. Ничего, кроме этой любви к тебе. Ни денег, ни образования, ни нормальной, черт возьми, работы. Ты завянешь здесь и первым захочешь уйти. И тогда это будет еще больнее, чем сейчас. Ты уверен, что хочешь себе такую жизнь? К концу тирады Чонгук закончил одеваться. Он схватил телефон с тумбочки, нервно запихивая его в карман. — Я уверен, что хочу быть с тобой, — прозвучало решительно. — Я уверен, что люблю тебя, Тэхен, что хочу быть рядом, и без разницы где — здесь или в доме, где стены из золота. Я не думал, что так будет, это правда, но… Вот я здесь, я — человек, который так сильно тебя любит, что готов отказаться от всего ради тебя. Просто скажи: если я поступлю так, это будет того стоить? Я буду нужен тебе? — Ты всегда мне будешь нужен, — это звучало без какого-либо промедления. Тэхен даже не думал, прежде чем ответить. Он ответил, и Чонгук сам себе кивнул. Когда он уходил, то ничего не сказал. Только поцеловал Тэхена, словно что-то обещал. Тэхен не успел что-либо спросить, дверь за Чонгуком захлопнулась. Вся следующая неделя была похожа на ад. Чонгук скандалил с родителями днями напролет. Он пытался выпросить свободу, пытался отказаться от свадьбы и навязанных отношений, но Тэхен был прав: родители никогда ему этого не позволят. Они поставили тысячу условий, но чонгуковых в ответ слышать не желали. И им было невдомек, что горячо любимый сын так сильно страдал. Ему только повторяли, что он должен. Чонгук вспоминал, как Тэхен любил повторять: «Никто никому ничего не должен». Родители поставили условия: лишат всего, если ослушается. Чонгук думал, что он лишится всего, если откажется от Тэхена в пользу богатства и роскоши, несмотря на то, что прожил в них всю свою жизнь. Пришло понимание, что деньги не играют важной роли, когда сердце болит не из-за проблем с сердечно-сосудистой, а потому что рвется к человеку, рядом с которым нашло свое место. Чонгук порадовался, что откладывал некоторые деньги в копилку. Теперь они могли ему помочь. Он собирал вещи решительно. Брал совсем немного, чтобы без проблем закинуть чемодан в такси и уехать, пока родителей нет дома. Он не бросал тоскливых взглядов на дом, в котором вырос, и не жалел о своем решении. Не знал, что будет потом, но сейчас он чувствовал, что поступает правильно. Дверь тэхеновой квартиры он открыл своими ключами. Его не было дома, вероятно, был на учебе или подработке. Чонгук не знал даже, когда он вернётся, потому что за последнюю неделю они не виделись и перебрасывались только короткими сообщениями. Тэхен не знал, что Чонгук ушел из дома. Поэтому удивился, когда Чонгук встретил его на пороге, вытирая руки кухонным полотенцем. Пахло ужином, очевидно, немного сгоревшим — Чонгук ведь никогда не готовил. — Ты здесь, — облегченно выдохнул Тэхен, тут же обнимая Чонгука. Он вдыхал знакомый запах и будто бы успокаивался. Чонгук успокаивался тоже. — Я так соскучился. — Я ушел из дома, — обронил Чонгук, зарываясь носом в тэхенову шею. Тэхен отстранился. — Ты это серьезно? — Да, я… Я же говорил, что лучше умру, чем буду без тебя. У меня есть кое-какие сбережения, и я нашел подработку. Мы же справимся, да? — Чонгук смотрел испуганно. Он вдруг подумал, что действительно никогда не жил такой жизнью. — Я не умею готовить, но научусь. Я… научусь убираться и делать все по дому, Тэхен, буду работать, и я уже готовлю документы на перевод в универ попроще. Мне просто… нужно будет немного помощи, пожалуйста, — Чонгук тараторил так быстро, нервно перебирая пальцами, что Тэхену пришлось его обнять, крепко стиснув руками. Чонгук продолжал бормотать ему в плечо что-то бессвязное. Тэхен гладил его по волосам и прижимался губами к виску. — Тише, — успокаивал, — все будет хорошо, Чонгук. Мы справимся, я обещаю. Я только надеюсь, что ты никогда не пожалеешь об этом. Чонгук посмотрел на Тэхена твердо. И так же твердо сказал: — Я не пожалею. — Хорошо, — Тэхен улыбнулся. — Я люблю тебя. И ты… кажется, ты сжег ужин? Чонгук тут же вытаращил глаза и помчался на кухню. Тэхен на это только рассмеялся и отправился следом — помогать спасать еду. Чонгук не знал, что будет дальше. Он не знал, на что пошел, не знал такой жизни — без кучи денег, роскоши, дорогой одежды. Он не знал, каково это — перебиваться с лапши на воду, оплачивать коммунальные счета и расписывать расходы, чтобы не остаться к концу месяца без денег. Но спустя условные двадцать лет, когда оглянется назад, он поймёт, что действительно ни разу об этом не пожалел. Потому что родители, пусть не сразу и не скоро, поймут его и простят. Потому что каждое утро он будет просыпаться с человеком, которого без устали будет любить каждый чертов день своей жизни. Потому что они правда со всем справятся, и все эти трудности будут ненапрасными. Потому что, переехав в квартиру побольше и с хорошим ремонтом, они заведут собаку и перестанут считать, сколько денег им можно потратить в день, чтобы не голодать. Потому что даже через условные двадцать лет Чонгук все еще будет просыпаться с Тэхеном, целовать его по утрам и варить ему кофе. Потому что через условные двадцать лет они все еще будут голышом проводить в постели весь день, слушать «The Beatles», и Тэхен будет вслух читать романы — на этот раз свои собственные — а Чонгук будет отнимать у него сигарету, чтобы сделать уже не первую в своей жизни затяжку. Потому что через условные двадцать лет они будут друг с другом по-прежнему счастливы.

И любовь — правящая сила — все еще будет ценнее любых богатств.