Ублюдки

Стадион, небо, люди окрашены по-весеннему ярко. Однако солнца нет, идет дождь, это неправильная весна. Мне нравится слякоть и пустые улицы, но в этом году даже я изголодался по хорошей погоде. Мне хочется видеть девочек с открытыми коленками или хотя бы их щиколотки. Моя шестнадцатая весна самая мокрая. Энни и Пик обе одеты в ветровки и спортивные штаны, их плечи вздернуты, обе замерзли. Галлиарды стоят рядом с ними, слишком близко к ним, но им хочется ближе ещё. Они оба улыбаются девочкам, им погода нипочем, у них уже началась весна, и хочется трогать девочек даже больше обычного. Марсель все размахивает рукой рядом с Энни, все пытается решиться положить ладонь ей на плечо. Не может решиться. Слюнтяй. Девочки иногда смеются над их шутками. Райнер рядом со мной роется в своем портфеле, старательно пытаясь не смотреть на стадион, чтобы не встретиться взглядом с Порко. — Пэгги в тот раз помахала мне, — говорит он взволнованно. Если он случайно встретится взглядом с Порко, то тот придет сюда. Тогда ничего хорошего не жди, достанется и мне. Порко пытается играть на два поля, все улыбается Фингер, но взгляд постоянно блуждает по рядам стадиона. У него не получается пристроить своего дружка девочкам, поэтому он отыгрывается на нас, особенно на Райнере. Это называется сублимация. Порко не может достаточно обаять Пик, поэтому бьет Райнера, хотя был бы рад оттрахать их обоих. Педик. — Мне кажется, что она может сказать мне "привет", - говорит Райнер. Энни задирает штанину, чтобы почесать ногу, мы все смотрим на это. Мне кажется, что на ней совсем нет волос. Марселю тоже что-то наверняка думается про ее ногу, он хотел бы ее трогать или, может быть, облизывать, поэтому он шутит, видимо, как-то особенно глупо, девочки только переглядываются без улыбок. Иногда мне хочется быть таким как Галлиарды, крутым. Мне нравится, что они уверенные и сильные, мне бы хотелось держаться с ними рядом. Но я знаю, что есть кое-что, делающее меня круче их обоих — я уже по-настоящему знаю, что такое вагина. Я трахал ее в самом деле, я нюхал ее и засовывал пальцы. Кое-кто уже познакомился с моим дружком. — Пэгги любит сладости, - говорит Райнер. Он выуживает из рюкзака горсть конфет, показывая, что у него есть для Пэгги. Я киваю ему, это действительно понравилось бы ей. Райнер упаковывает конфеты в мешочек и кладет в рюкзак очень аккуратно. Он кидает взгляд на ребят, потом на часы на стадионе. Стрелка почти подобралась к четырем, а это значит, что вот-вот можно уходить домой. Райнер схватит свой рюкзак и побежит, надеясь не встретиться с Галлиардами. Конечно, обычно я тоже делаю так, но сегодня у меня появляется идея. Я думаю, если у меня все выйдет, Марсель и Порко примут меня в свой клуб. Постепенно я приведу туда и своего лучшего друга Райнера. — Ты иди, а мне нужно подойти к тренеру, - говорю я. — Я могу подождать тебя, — тут же отзывается Райнер. Ему не нравится идея оставаться дольше нужного, но он смелый мальчик. — В самом деле, не надо. Встретимся вечером. Райнер ещё некоторое время сомневается, потом все-таки уходит. Я смотрю за ребятами, они еще немного говорят с девочками, стоят на проходе, не дают им пройти. Очень им хочется, чтобы девочки показали им свои вагины. В конце концов, Энни крутит пальцем у виска, берет Пик под руку и уходит вместе с ней. Да уж, не самое лучшее время, чтобы подходить к ним. Но я все-таки это делаю, Галлиарды даже сначала не замечают меня, все смотрят девочкам вслед. — Ребята, я хочу вам кое-что показать, — говорю я. Они синхронно поворачиваются ко мне, они рады меня увидеть, на лицах появляются злые улыбки. — Покажи же нам, покажи, деточка, все что умеешь? Порко хватает меня за подбородок,а Марсель пинает по спине. *** Они все-таки соглашаются прийти в конце недели, им становится интересно, что я хочу им показать. У меня было время хорошо подготовиться. Мне хотелось, чтобы все прошло по высшему классу. Я сходил в магазин женского белья, моих карманных денег хватило только на самые простые трусики, но зато они будут новыми и чистыми. Мама красится редко, но все-таки делает это, поэтому у нее есть кое-какая косметика, ее я тоже забрал. И я очень-очень хорошо вымыл, теперь запаха пота почти не чувствуется. Ребята приходят даже без опоздания. Родителей дома, конечно, нет, у мамы сегодня ночная смена, а значит, папа будет допоздна пить алкоголь в рюмочной. Я веду их на кухню, наливаю им чай и достаю варенье с абрикосами, хлеб и масло. Несмотря на их отношение ко мне, Галлиарды соглашаются, оба любят поесть. — Так по какому поводу собрание, Гувер? Что ты вдруг захотел показать? — Решил, наконец, признаться, что между ног у тебя все-таки пилотка? Я радуюсь, что они сами упомянули эту тему, нам легче будет понять друг друга. — Нет, но я хотел поговорить о вагинах. — Чего? Они даже теряются, потом начинают смеяться. Марсель все-таки неудачно старается пошутить. —Ты хотел узнать, что это такое? Я качаю головой. — Мне хотелось рассказать вам о том, как я засовывал в вагину член. У обоих в руках бутерброды, они замирают с ними, смотря на меня. Потом переглядываются и начинают ржать, но не находят, что бы такого остроумного сказать. — Точно? Точно так было, Гувер? На самом деле они слушают меня внимательно. — У меня было очень много. Лучше сначала потрогать ее, там выше есть бугорок, нужно его наглаживать. Тогда там будет влажно, и он легко просовывается. Если так она не мокреет, то можно полизать языком. Когда я кончаю, она там может остаться внутри, а может немного быть снаружи потом. Сперма, я имею в виду. Если она останется на волосках, то потом засыхает совсем как на мужском лобке, это не новость. Вообще она пахнет потом и чем-то еще, если ее не мыть, то пахнет даже не очень хорошо, в остальном мне нравится. Волос там много. А если трогать грудь, то женщине скорее неприятно. Хотя у меня была всегда одна и та же, может, другим приятно. — Пиздец, Гувер. — Я даже не знаю, сразу тебе треснуть или когда. — Ну ладно вам, ребята. Вы хотите попробовать сами? Вы же, наверное, не пробовали. Последнее я сказал, наверное, зря. Но я уверен, они не пробовали. Они одновременно шутят про мою маму, заглушая друг друга. Марсель говорит: — Твоя мамашка мне все давно показала. Порко говорит: — А твоя мамка раздвигает ноги за так? Я вздыхаю. Я думал, что ребята придут в восторг. Но я понимаю, что они за злыми шутками скрывают свое волнение, им, наверняка, тоже очень сильно хочется. — Вы можете попробовать, — говорю я и встаю из-за стола, — это совсем за так. Пойдемте со мной. На самом деле Галлиарды даже немного краснеют. Они смотрят на меня с недоверием, но я чувствую, что им обоим жутко хочется, чтобы это оказалось правдой. Я выставляю два пальца вверх. — Туда можно засунуть, и потом пальцы будут такими. Я накрываю их ртом и пропихиваю глубоко, обильно слюнявя, и показываю Галлиардам, как они блестят. — Фу, блять. Им правда отвратительно, но в глазах только больше надежды. — Хотите, я пойду засуну их в вагину и дам понюхать? Раз сами не хотите идти. Порко первый не выдерживает, он подходит и хватает меня сзади за шею. Он весь пылает от раздражения. — Показывай, какую хуйню ты удумал, а потом молись, чтоб я из тебя выбил все это говно, а не убил к хуям. — Солидарен с предыдущим оратором, — говорит Марсель, тоже подходя ко мне. Мне кажется, что они просто стесняются, хотя я не удивлюсь, если они побьют меня даже после того, что я им предлагаю. Я бы мечтал подружиться с ними. Порко отпускает меня, и я веду их в свою комнату. Это не совсем моя комната, на кровати лежит Пэгги. Она - моя старшая сестра. Пэгги инвалид детства, она никогда не говорила ничего кроме ма-ма-ма и ва-ва-ва. Раньше она могла ходить и даже сама одевалась, если ей подать одежду. Пэгги могла бегать и прыгать, иногда она отбирала мои игрушки или даже кусала меня. Потом у нее стали появляться приступы, когда она выгибалась, падала и истекала слюной. Постепенно Пэгги становилось все хуже и хуже, и теперь она если и ходит, то только при большой поддержке. В основном она лежит или сидит в кресле, если ее туда поместить. Иногда Пэгги смеется или кричит, иногда смотрит за мухами. Ещё Пэгги позволяет делать с собой все. Она даже почти не плачет, ей вроде бы нравится. Я стараюсь не делать так, чтобы ей не нравилось, а то если Пэгги будет громко плакать, придут соседи. Пэгги, наверное, скоро умрет. Родители стыдились Пэгги, они иногда с ней гуляли, но не позволяли никого приглашать в дом, пока Пэгги тут. А она никуда не могла уйти, но родители все равно это всегда добавляли, не приводи гостей, пока Пэгги дома. Но недавно они всё-таки разрешили мне позвать Райнера. Я думал предложить ему то же, что и Галлиардам, но я не стал этого делать, потому что Райнер решил помочь Пэгги. Он пытается научить ее говорить и кормит конфетами. Сейчас Пэгги сосет большой палец, когда она видит меня, то улыбается. Ее волосы я собрал в хвост, чтобы открыть красивую длинную шею, ее губы я намазал маминой сиреневой помадой, ресницы накрасил тушью. Пэгги не первая красавица, она очень худенькая, но все-таки сегодня она выглядит хорошо. Под платьем у нее новые трусы. — Это что за нахуй? — Пэгги. Моя старшая сестра. Я немного волнуюсь. Глаза ребят округлились, Галлиарды снова потеряли дар речи, замерли и не шевелятся. Мне кажется, что, если я напрягусь, то услышу, как бьются их сердца. Первым приходит в себя Порко. — Подожди, Гувер… Это та сестра, которая приходила с тобой на первом году учебы? Умственно-отсталая? Я помню, мы тогда начали чморить тебя, потому что у тебя сестра дебилка! — Да, это Пэгги. В последние годы она стала малоподвижной. — Потом еще было даже стыдно, ну она же больная, над такими не смеются. Но мы были детьми совсем, да? Марсель кивает, поддерживая мысль. — А ты и сам потом стал давать поводы чморить тебя. Я хотел потом спросить тебя, а где сестра, но так и не спросил. Лицо Порко вдруг болезненно искажается, будто у него резко прихватило живот. — И ты что ее трахаешь?! Он рявкает на меня, и мое сердце тут же уходит в пятки. От испуга киваю много раз, но видимо зря. Порко подходит ко мне, взгляд его кажется ужасным, он со всей силы ударяет меня в живот, я сгибаюсь, на глазах выступают слезы. — Ты трахаешь инвалида? Порко ударяет меня снова, затем еще раз и еще. Я падаю на колени, потом заваливаюсь набок, а он бьет меня снова. Я хочу просить у него прощения, но не успеваю открыть рот, получая новый удар. Я только мычу. Потом меня вздергивают за плечи, приподнимая с пола. Передо мной оказывается лицо Марселя. — Ты — больной ублюдок, Гувер, — его голос звучит спокойно, я чувствую надежду, что скоро все прекратится. Он отпускает меня, и я снова оказываюсь на полу. Порко плюет мне на голову, а Марсель оказывается позади меня и вдруг тянет меня за штаны. Я даже не сопротивляюсь, Порко хватает меня за руки и приподнимает, Марсель стягивает с меня штаны вместе с трусами. Он ударяет меня по голому бедру, а потом ставит ногу мне на пенис. — Этой штукой ты трахал свою сестру? Он надавливает, я скулю. — Еще этим, — Порко выворачивает мне пальцы на руке. — И язык. Они не стали пихать пальцы мне в рот. Марсель плюет на меня тоже, прямо на лицо. Порко тянет меня за руки вперед и ставит на четвереньки, а я все не могу ничего сказать. На брюках Марселя есть ремень с тяжелой пряжкой, он снимает его и вновь ударяет меня по бедрам. Он бьет меня ремнем, я вздрагиваю и хныкаю. У Порко нет такой бляшки, но его ремень тоже бьет очень больно. — Хватит! Ребята! — я, наконец, смог закричать. — А твоя сестра не могла сказать «хватит», да, Гувер? Она тоже только мычала? — Она плакала, Гувер? Сильнее, чем ты? — Ей нравилось, я клянусь! Можете попробовать, Пэгги не будет плакать! Это я говорю зря. Порко берет меня за подбородок, больно сжимая челюсть. — А тебе понравится, Гувер? — его голос становится хрипловатым, так иногда он говорит с Райнером. А потом он снимает штаны, его пенис оказывается возбужденным. — Хочешь проучить его? — спрашивает Марсель, его голос, наоборот, чуть дрожит. — Держи его. Марсель послушно кивает и хватает меня за плечи. Он смотрит завороженно, странно, будто бы перед глазами у него очень медленно разворачивается авария. А потом я чувствую то, что должна была ощущать Пэгги. Но у меня там не влажно, мне становится больно. Порко начинает двигаться, как я это делал в Пэгги, только у него это выходит несвободно, ему будто самому тяжело. Боль от ремня не проходит, она была будто бы и сильнее, но от нее не хотелось так сильно избавиться, как от этого. Мне совсем не нравится чувствовать себя Пэгги, я снова хнычу, но Порко это без разницы, он продолжает двигаться. Пальцами он вцепляется мне в бедра, в них, кажется, почти такое же напряжение. На самом деле все длится недолго. Потом он знакомо напрягается, делает несколько сильных движений, а потом больше не всовывает. Он шлепает ладонью меня по спине. Сзади у меня все горит, будто бы он посыпал меня перцем. — Ну как? — спрашивает его Марсель. В его голосе нет издевательских интонаций, он будто забыл, почему все так происходит, ему просто любопытно. Порко, видимо, отвечает ему жестом, по крайней мере, я ничего не слышу. — Ладно, — говорит Марсель и кивает, будто ответив на свою же реплику. Он расстегивает брюки и начинает тереть свой пенис. Порко встает на мое место, он прижимает мою голову к полу и садится на мои плечи, так что мне становится еще больнее. Марсель тоже начинает меня трахать. На этот раз это будто бы даже хуже, словно он возит прижатым пальцем по свежей мозоли на ноге. Я плачу, а он вдруг стонет, когда все заканчивается. Когда я делал это с Пэгги, то я тоже иногда стонал, а вот она была тихоней. Порко меня отпускает, но я так и стою, как они расположили меня. Ребята усаживаются рядом на пол, я вижу их как был вверх тормашками. Они смотрят на меня ошалелыми глазами. Пэгги вдруг занервничала, она говорит: — В-а-а, в-а-а. Галлиарды оба вздрагивают. — Она что-то поняла? — шепотом спрашивает Марсель. Порко пожимает плечами. Тогда Марсель застегивает штаны и подходит к ней. — Эй, ты как, в порядке? Она ему не отвечает, даже звуками, я только слышу, как она вертится на постели. — Оденься, Гувер, — говорит Порко. Мне сложно подняться из такой позы, все болит, но мне приходится приложить усилия, чтобы не нарваться снова. — Больше не трогай свою сестру-дебилочку, понял? — Иначе мы тебя убьем. Я киваю, а Галлиарды начинают приводить себя в порядок. На деревянном полу я вижу пятно спермы и снова не могу сдержать слезы. Мне физически больно, но еще обидно, ведь мне хотелось показать ребятам что-то здоровское, то можно делать с девочками, чего им так хочется. Теперь я сам стал будто девочкой, корзинкой для пенисов, только у меня нет вагины. А то, во что они пихали у меня, я не трогал даже у Пэгги. Я боюсь, что они что-то сделают мне за мои слезы, но они перестают обращать на меня внимание. Перед дверью Марсель останавливается и спрашивает почти сочувственно: — Гувер, больной ты ублюдок, ну как ты мог делать такое вообще? Мне сильно плохо и хочется хоть что-то сказать в свое оправдание. — Но папа же тоже с Пэгги так делает! — Чего? Папа делает это с Пэгги, когда мамы нет дома. Подсматривая за ними, я этому и научился. *** Весь следующий день я лежу в кровати. Под вечер приходит Райнер, он беспокоится, что я не вышел гулять в то время, когда мы обычно встречаемся. Под одеялом не видно моих ссадин, а мое лицо Галлиарды не тронули. Я говорю Райнеру, что заболел, и он делает мне чай с малиной. Потом он решает заняться своим любимым делом. Он усаживает Пэгги в кресло, устраивается рядом на стул и начинает читать ей сказку. Он выбирает «Спящую красавицу», совсем не характерная история для Райнера, в ней нет ничего поучительного, но он решает, что эта книжка может понравиться девочке. Он читает с выражением, и Пэгги слушает его будто внимательно, ей нравится его голос. Мне тоже, он нервный, но меня успокаивает. — Тебе понравилось, Пэгги? Она ничего ему не отвечает, она чему-то улыбается, но даже не смотрит на него. — Скажи «да». Райнер наклоняется прямо к ней и активно кивает, повторяя «да». Но Пэгги ничего не говорит и не кивает в ответ. — Хорошо, Пэгги. А ты хочешь конфету? Скажи «да», и ты получишь конфету. А вот слово «конфета» Пэгги знает. Она ерзает на кресле и тянет — «и-и-и». Райнер не отступает. — Я не понимаю, что ты говоришь, Пэгги. Скажи «да». Ты хочешь конфету? Райнер стоит напротив нее и выжидает, больше не давая подсказок. Пэгги так ничего и не говорит, и Райнер все-таки сдается. Он кивает и достает из рюкзака два круга, вырезанных из картона, красный и зеленый. Он кладет их на открытые ладони и показывает Пэгги. — Где красный круг? Где красный, Пэгги? Она все ерзает на стуле, ожидая конфету. У меня до сих пор болит все от их ремней и пенисов, сложно даже перевернуться. — Где красный, как помидор? Она долго не понимает, что он хочет. Райнер подносит кружки все ближе к ней, и, в конце концов, Пэгги все-таки тянется за зеленым кружком. — Нет, Пэгги, это зеленый, как травка. Райнер сдержанно улыбается, но я вижу, что он разочарован. С расстроенным лицом он садится на край моей кровати. — Я не должен давать Пэгги конфеты, ведь ей следует понимать, что она получает их только за правильные ответы. Но я даже не знаю, какое задание я могу придумать, чтобы она выполнила его и получила награду. У Райнера наблюдается упадок моральных сил, мне становится жалко его. — Пэгги умеет давать пять. — Точно, мой друг, ты — молодец, — он подходит к ней и подставляет открытую ладонь, — Пэгги, дай пять. Она делает это, и он протягивает ей конфету. Когда Пэгги ее съедает, она кладет руку между ног и начинает чесать там, Райнер отворачивается. — Мне сложно это признавать, — говорит он траурным тоном, — но я не смог научить Пэгги ничему за четыре месяца. Я боюсь, я не смогу научить ее говорить. Ему приходится сглотнуть, Райнер сдерживает слезы. Я не успеваю ничего ему сказать, в другой части дома слышится шум, и в комнату вбегает мама. — Помоги, Бертольд! На улице кто-то до полусмерти избил отца, его нужно занести в дом! Тело ломит так, будто я заболел. *** Когда мы возимся с моим отцом, Райнер видит ссадины на мне. Конечно, не на ногах, но кое-какие следы от ремня остались и на руках. Райнер потом спросил, что случилось, заранее зная ответ. Я не рассказываю ему, что именно они сделали, но признаюсь, что мы повздорили. Еще я зачем-то сообщаю ему, что думаю, что это Галлиарды избили моего папу, но причину не объясняю. Райнер, кажется, не воспринимает это всерьез, но все-таки мне стоит следить за словами. Я просто перенервничал. В понедельник, увидев ребят на стадионе, Райнер вдруг подрывается с места рядом со мной и быстрым шагом направляется к Галлиардам. Я хочу его остановить, но на мои оклики он не реагирует. Я не решаюсь идти вместе с ним к Галлиардам и очень зря. Марсель вскидывает брови и улыбается, видя целеустремленность Райнера, но Райнер не доходит до него. Порко вдруг выходит вперед, хватает Райнера за локоть и волочет в сторону. Он прижимает его к балке, поддерживающей крышу стадиона, и я замечаю, что движения у него стали какими-то другими. Это едва заметно, но Порко будто стал увереннее и мягче. Я думаю, что это после того, что он сделал со мной. Потом Порко что-то ему говорит. Он много болтает и активно жестикулирует, я раньше никогда не видел у него такой эмоциональной пластики. Райнер весь разговор качает головой, но Порко не оставляет его, продолжает убеждать в чем-то дальше, сколько бы Райнер ни отказывался ему верить. В конце концов, Райнер пристально смотрит в мою сторону, а потом садится на скамейку, обхватывает голову руками и начинает плакать. Порко кладет руку ему на плечо. Теперь он может сделать с Райнером все вещи гораздо более умело. *** Всю неделю он не говорит со мной. Когда я пытаюсь к нему подойти, Райнер только говорит, что ему нужно время подумать и уходит. Иногда он общается с Порко, тот будто бы перестал издеваться над ним, ходит рядом сдержанный и мрачный. Марсель тоже не трогает его и о моем существовании забывает, он начал встречаться с Энни. В конце недели меня оставляют после уроков, потому что учитель узнал, что я переписал свое сочинение из старой школьной тетради мамы. Об этом мог знать только Райнер. Это странная агрессия по отношению ко мне, но очень в его стиле. После отработки я возвращаюсь домой поздно, и на ступенях около моего дома я вдруг вижу Райнера. Взгляд у него отсутствующий, он смотрит куда-то поверх моей головы, строго заложив руки за спину. Мне страшно начинать разговор, мы какое-то время молчим, потом он все-таки говорит: — Здравствуй, Бертольд. Я говорю «привет» так тихо, что вряд ли он разбирает мои слова. — То, что ты делал с Пэгги, отвратительно. Я киваю. — И то, что делал с Пэгги твой отец — тем более. Я только вздыхаю. — Мозг Пэгги атрофируется, я прочитал про ее заболевание. Пэгги не заговорит и не выучит красный и зеленый цвета. Вряд ли Пэгги будет ходить. Она не может себя защитить. Ее существование ужасно. Это ад, мука. Она — несчастная девочка. Я жду, что Райнер скажет что-то еще, но он идет в сторону дороги, собираясь уйти. — Райнер, подожди. Я должен сказать что-то, но не могу найти слов. Райнер останавливается, мы долго молчим, а потом он все-таки снова говорит сам. — Тебе с этим жить. Мне с этим жить. Нам придется научиться. Мне так и не приходит ничего в голову, и Райнер уходит. Когда я захожу в дом, то вижу, что Пэгги лежит на кровати, ее лицо посинело. Она еще теплая, но я ничего не собираюсь с ней делать. Я думаю, Райнер сделал это подушкой. В соседней комнате постанывает обездвиженный папа, которому Галлиарды сломали позвоночник.