Главное – не останавливаться

Глаза открываются неохотно, но как будто сами собой – Вадим не управляет происходящим. В комнате горит свет, яркий. На соседних нарах заходится кашлем Иваныч – то ли туберкулез доедает, то ли что похуже – в медблоке Иванычем не интересуются. Но там, в принципе, никем не интересуются. Вадим лежит еще минуту неподвижно, потом садится, спрыгивает вниз легко. Главное – не останавливаться. Вадим быстро одевается: штаны-свитер-куртка. Апрель нынче так и не вспомнил, что он – весна. Холодно. Рукой проводит по коротким волосам – позавчера машинкой обновляли – ловит что-то. Нет. Нет-нет-нет. – Эй, ковбой! Курить идешь? Вадим оборачивается – Шурик с пластырем на носу скалится за спиной – вчера из ШИЗО вернулся. – Нет. Вадим когда-то ему сказал, что курить он пойдет, когда будет настроение. Настроения так и нет. На зарядке большинство просто стоит. Вадим быстро и привычно разогревается – ему все время здесь не хватает простора. Побегать хотя бы. Но здесь бег не одобряют – хер его знает, куда ты там побежал и с какими целями. С тренировками тоже жопа – Вадим поначалу тренировался, как обычно, но быстро понял, что утром у него нет сил встать с нар – пять тыщ калорий ему никто не выписывал. После этого с силовых перешел на йогу и растяжку. Похудел со своих обычных ста десяти до восьмидесяти пяти он за полгода – сдулся буквально – потом, вроде, замедлился. Радовался, что зеркал мало, не приходится на этот ужас смотреть. Последний раз в таком весе Вадим был лет в двадцать, еще когда учился, а из татух была всего одна – MADNESS вдоль левой ключицы. Безумие потом пожрал волк. Вот тебе и MADNESS. – Эй, ковбой! Чё там на завтрак? Главное – не останавливаться. *** – Волков, ты ёбнулся? Вадиму кажется, что это можно на лбу выбить. Себе с вопросительным знаком, Волкову без, в утвердительной форме: Волков, ты ёбнулся. Чтобы тот мог каждое утро, пока зубы чистит и на свою рожу красивую любуется, думать об этом. – Да я серьезно тебе говорю: им похуй. Можно. – Не можно. Где мое кольцо, хотя бы? – В пизде. Нахуя тебе кольцо? Ты все равно носить не будешь – неудобно же, палец оторвут еще. И вообще, деньги на ветер. – Как будто ты эти деньги в шахте зарабатываешь. А татух мало тебе? Волков ржет беззаботно. Все началось с очень интересной теории, что Волковым можно зарабатывать деньги. Вадим еще в Стамбуле случайно на каникулах затащил эту «Снежную Королеву» с собой в казино. Волков тогда еще пытался свою внутреннюю ебанину прятать под маской молчания и холодности. Брови красиво изгибал, брился начисто каждое утро, матом посылал, только если доёбываться до него. А еще он стрелял хорошо – хотя они тут все неплохо стреляли. Вадим, который слышал, как мужики матерились, что с Волковым даже в «очко» нельзя было на сигареты поиграть нормально, хотел проверить эту свою теорию. Волков, аккуратно державший стакан с вискарем в загорелых пальцах, молча позволил себя отвести к рулетке. Закатив глаза, забрал у Вадима из рук фишку, допил свой вискарь залпом, сделал ставку. И выиграл. Вадим усмехнулся. Волков наклонился к нему, спросил негромко, вкусно пахнущий виски и сигаретами: – Удовлетворен? – Не-а, Волчонок. Покажи еще раз. – Как же вы меня заебали. Но показал. Выиграл снова. Молча Вадиму вернул фишку обратно, остальные три взвесил на руке, хмуря брови. – И чё, это всегда работает? Волков смерил его взглядом. – Не знаю. А потом вдруг облизнулся – темный влажный язык прошелся по губам как-то нечеловечески. – И чё, никаких последствий? Типа там, карма, все дела, носки рвутся, хер не стоит? Волков снова наклонился к нему, сказал на ухо: – Ну как сказать? После очень хочется трахаться. Последнее произнес так, что Вадим охуел – никогда такого Волкова не видел. Волков вернулся в вертикальное положение, фишки снова не глядя на стол бросил, не переставая Вадима взглядом сверлить. Снова выиграл, оскалился криво. Вадим подумал, что с такой детской порции вискаря огромного Волкова точно так не размазало бы. Волков фишки свои забрал, положил Вадиму в нагрудный карман смокинга – выебывались на каникулах они обычно на все деньги. Снова облизнулся. Развернулся и пошел в сторону туалета. Вадим мельком посмотрел на свои руки – пальцы тряслись. Нормальное, блядь, шоу. Вадим одну из фишек из кармана вытащил, еще теплую. Это чё, оплата услуг? Аванс? Вадим, не зная – зная, сука – чего ждать, пошел следом за Волковым. В туалете все было в золоте и зеркалах, музыка играла, как из под-воды. Волкова нигде видно не было. Вадим уже подумал, что ему показалось, когда одна из кабинок за спиной открылась, оттуда быстро метнулась черная тень, схватила Вадима за локоть и потащила внутрь. Кабинка по размеру была больше, чем кухня в хрущевке в Подольске у Вадима в детстве. Волков Вадима больно впечатал лопатками в стену – нормальную стену, никаких хлипких перегородок, жить, блядь, можно было. Вадим подумал, что щас Волков его пиздить будет в качестве платы за шоу – Волков иногда срывался на подопечных на миссиях, мог и берцами в живот пнуть за непонятливость – но Волков свободной рукой на Вадиме брюки расстегивал. Страшно было – пиздец. Как под первым обстрелом из крупнокалиберного. Целовать его Волков не целовал, лбом в лоб упирался и в губы дышал, постоянно облизываясь. Вадим думал только об одном: выебет. Точно выебет. Волков бросил на Вадиме брюки расстегивать, в плечи Вадиму вцепился и все-таки поцеловал. Вадим подумал, что его сейчас инсульт ёбнет – в башке что-то как будто оторвалось и поехало в путешествие. Петушествие, блядь. Волков Вадиму рот вылизывал изнутри, кусался, Вадим по коротко стриженному затылку рукой на пробу провел – и оскалился: было кайфово. Волков вдруг застонал. Вадим еще больше перепугался. Волков оторвался от него, не переставая на Вадима смотреть, брюки на себе расстегнул, снова Вадима на себя дернул, меняясь с ним местами, развернулся, упираясь руками в стену и прогибаясь. Вадим это понял, как приглашение. Но судя по тому, как Волков сам назад подавался – это была, сука, угроза. Только попробуй не. В сумме они провели там в туалете минут тридцать – Волков, даже кончив, не отстал, продолжал Вадиму рот вылизывать, цеплялся за него. Вадим думал, что это пиздец. Так отвлекся, что вместе с фишками в кармане из казино и ушел. На смене они с Волковым сохраняли вежливый нейтралитет. Волков все так же брови изгибал, ходил с каменной рожей, как будто не было ничего. Вадим вечером тайком вытаскивал стопку фишек из вещмешка, так, чисто убедиться, что не ёбнулся. Хотя уверенности у него не было. Вадим не выдержал на равнодушного Волкова просто смотреть через две недели. Решил провести эксперимент. Затишье как раз было, сидели в лагере, пинали хуи и писали отчеты. Отжал у мужиков колоду карт, пришел к Волкову в палатку, карты бросил на койку. Тот бровь изогнул: типа, охуел? Эксперимент, совмещенный с проверкой на собственную вменяемость, окончился для Вадима через полчаса в душевых на коленях с членом во рту. И сигареты еще проиграл. Вадим решил, что с экспериментами надо заканчивать. Только как-то так само собой получилось, что после возвращения со смены Волков, почему-то, оказался у Вадима дома. Не сразу, через недельку где-то. Через девять дней. Принес бутылку вискаря, методично нажирался, курил прямо в комнате – хозяин квартиры на говно потом изошел. Вадим смотрел на это, ожидая, когда уже ёбнет. Дождался. – Карты есть? – Не-а. – Жаль. Давай хотя бы камень-ножницы-бумага. Вадим понял, что это его так элегантно приглашают потрахаться. Отказываться сил не было. С работы уволились одновременно, через полгода: Волков сказал, что заебался по душевым и туалетам трахаться, ему хотелось нормально. Вадим по знакомым в синдикатик один устроился, Волков – к какому-то аутисту-миллиардеру телохранителем. Хранить там особо нечего было, Волков за две недели всю систему отладил, камер везде понатыкал – этот придурок из башни своей вылезал раз в месяц, по рассказам Волкова. Ему уборщица, чтобы бесконечные коробки от пиццы выкидывать, была нужнее, чем телохранитель. Те семь фишек – первые – Вадим хотел вставить в рамочку, но Волков обозвал его долбоёбом. Жили с Волковым типа вместе – тот временами пропадал куда-то, Вадим особо не парился. Вадим иногда баб водил для разнообразия, но тоже не наглел сильно: Волкова бесило волосы из слива в ванной убирать, просил, чтобы Вадим водил лысых. В синдикатике было нормально – тут намек, там намек, командировочки в Сибирь, на Дальний Восток и к китайцам, ничего сложного. Лично Вадим почти ничего не исполнял – на хуй ему эта уголовщина не упала. Нормально было, короче. Весело. Трахаться с Волковым можно было двумя способами: он мог и просто, но тогда от него несло исполнительностью хорошо отлаженного механизма. В таком состоянии он прекрасно себя контролировал, не стонал, вбивался с размеренностью отбойного молотка и в лице не менялся. Во втором случае Волкову надо было выиграть. После этого открывался портал в «Страну чудес»: вылезали из всех щелей ебанутые Мартовские зайцы, лыбились угрожающе Чеширские коты, Красная королева пыталась поминутно отрубить башку. Вадим устоять не мог перед таким Волковым. Несмотря на то, что основным аргументом для увольнения с предыдущей работы было «надоело трахаться по туалетам», они постоянно летали то в Минск, то в Стамбул, то в Эмираты. Чисто на выходные: шли в казино, Волков выигрывал – и нормально выигрывал, хотя сильно они не наглели – Вадим стоял у него за плечом, трепал по волосам, как хорошую псину, и чувствовал кончиками пальцев, как Волкова трясет от желания. Волков держался обычно около часа, потом вставал из-за игрового стола с ровной спиной и шел в туалет. Вадим выжидал минут пятнадцать – чтобы Волков настоялся, как хороший вискарь – а потом шел следом. Дальше обычно творилась лютейшая дичь: трахались они после такого, как в последний раз, Вадим Волкову рот зажимал, тот кусался, выгибался и требовал еще и еще. Успокаивался раза после третьего – Вадим радовался, что его на такие марафончики хватает нормально. Потом они спокойно ехали в отель, ложились в одну кровать, Волков обнимал его со спины и отрубался. Волков иногда в борьбе с какими-то внутренними демонами мог забухать ненадолго, дня на три, впадал в какой-то суицидальный депрессняк, но так же стремительно из него выходил. Вадим прикинул в башке и понял, что запои приходятся примерно на одни и те же даты, но доёбываться не стал. Мало ли, каких покойников Волков там у себя поминал. В таком режиме прожили незаметно три года – Вадим сам не понял, как. Татухи набивали по инициативе Волкова, тот, скалясь, сказал: «Поехали, подарок на годовщину будет». И тогда до Вадима дошло, что, во-первых – реально годовщина с первого эксперимента в Стамбуле, а во-вторых, Волков помнит. Татухи били по пьяни – Волков по дороге успел убраться вискарем. Говорил тогда, блестя глазами, что биться будут одной иглой – как настоящие боевые пидорасы. Мастер – серьезный бородатый мужик – косился на них, но ни отказать не мог, ни в драку влезть: против них с Волковым – даже бухих – он бы не справился. Волков кидался в мастера деньгами, говорил: «Бей давай, не ссы, я плачу». Вадим – ему казалось, что куда менее бухой – смотрел, как свежая татуха на заднице у Волкова, как росой, покрывается мелкими каплями крови. Вадим до последнего не думал, что Волков насчет этой ебанины реально не шутит. Что парные татухи, еще и одной иглой – ну, типа, они чистые оба, разумеется, были. Но здравый смысл же должен быть? Хоть какой-то? С Волковым никакого здравого смысла не было. А вот татуха у Вадима реально была. Хотелось сказать: «Волков, ты ёбнулся». Постоянно хотелось. Вадим это иногда произносил по несколько раз в день. Волков не обижался. Проблемки начались у Вадима, когда к нему завалился наследничек его нынешнего работодателя, сел напротив, стрельнул в Вадима красными глазами и сказал, что ему нужна помощь. Наследничку было девятнадцать, или около того. Вадим думал, что тому надо с пацанами в школе перетереть, или чё там. Но наследничек сказал серьезно: – Я хочу убрать деда. Вадим посмотрел на него с улыбкой: эх, а сколько раз он в детстве хотел убрать деда за бухло. – К психологу сходи, золотце. – Ты не понял. Я хочу, чтобы ты работал на меня. И первое задание: убрать моего деда. Встречались в кафе – наследничек, оглянувшись по сторонам, как взрослый, вытащил из кармана пиджака золотую перьевую ручку – мелкий позер, Вадим даже не сомневался, что целиком золотую – и на салфетке, оставляя кляксы на мягкой бумаге, написал число. Вадим внимательно пересчитал нули: ну, это было достойное коммерческое предложение. Если наследничек не ошибся, конечно. – Это в какой валюте, золотце? – В тенге. Ты дебил? В долларах. У Вадима сама собой бровь вверх поползла. – А у тебя эти деньги-то есть вообще, золотце? – Есть. А могут быть у тебя. И да, ты же понимаешь, что отказаться у тебя уже не получится? Вадим примерно понимал: наследничка привезли на большой черной тачке два узкоглазых амбала, Вадим даже не был уверен, что они по-русски понимают – наследничек шипел и мяукал им что-то на китайском. То есть выбор у него был примерно такой: травматически сменить работодателя или сменить жизнь на что-то другое. – А чё я-то сразу? Пусть твои кунг-фу панды с ним разберутся. – Он тебе доверяет. Вадим вздохнул. Типа, наследничек все верно говорил. – А ты знаешь, золотце, что от такого карма может испортиться? Наследничек посмотрел на него без эмоций. Потыкал указательным пальцем с черным ногтем в салфетку с нулями: – Пожертвование на храм сделаешь. У тебя месяц. Волков как раз где-то проёбывался в очередной раз, то ли в Дубаях, то ли в Японии вместе со своим аутистом. Вадим даже позвонить ему хотел, проконсультироваться, но положил хер. Нажрался в одиночестве, почесал в башке. Можно было съебаться куда-нибудь: деньги-паспорта были. Но Вадим вдруг испугался, что наследничек может прийти за Волковым. Тот, конечно, так просто не сдался бы, и Вадима бы не сдал, но как-то не хотелось Волкова в это все втягивать. В конце концов Вадим решился. Подготовил все положенные гарантии, чтобы в случае чего наследничку тоже было, что терять – писать разговоры с начальниками он привык еще на предыдущей работе. Так, на всякий случай. Причем на рамочках не звенел – все продумано было. Отработал быстро и чисто – сам не марался, разумеется, что бы там наследничек ни думал про него. Никаких драматичных сцен с втыканием кинжала не было. Выглядело все, как атака конкурентов – даркнетик, избирательно подслеповатые камеры и известное расписание. На всякий случай для отвода глаз сам на время проведения операции позвал вернувшегося к тому моменту Волкова в Вегас. Типа, развеяться. Волков, еще в нормальном состоянии, хотя уже на взводе хищно раздувающий ноздри, спросил: – Чё, у нас медовый месяц? Вадиму хотелось сказать: «Проблемки у нас, Олег». – Ага. Отпрашивайся у своего аутиста. Волков только оскалился. Летели регулярным до Нью-Йорка из Питера, потом до Вегаса внутренним. Заселились в отель, за окном которого не переставали ни днем, ни ночью мигать неоновые женщины в бронелифчиках. Все должно было случиться через два дня. Волков вышел из душа голый, с полотенцем на плечах – это никаким намеком не было, разумеется – спросил, скалясь весело: – Чё, поженимся, может? *** – Эй, ковбой! Как смена? Шурик мелкий и щуплый. У него там мошенничество – ходил бабкам чудо-лекарства впаривал. Обаятельный, сука. На миллионы аскорбинки мог впарить. На суде обаяние не помогло – отправили на три года подумать о своем поведении. Шурик особо не выебывается, делает вид, что все у него нормально. Говорит, что раньше волосы в синий красил, прикольно было. Теперь ходит с коротким ёжиком, таким же, как у всех, цвет – хер-его-знает-какой-русый. В ШИЗО Шурик раз за разом попадает за базар – никогда не может удержаться. Вадим ему намекал, что стоит со словами поосторожнее быть, но Шурик только отмахивался – так веселее. Все какое-то разнообразие. Разнообразие, блядь. Узнав – не от Вадима: он, как раз, о себе предпочитал не трепаться – историю Вадима, Шурик иначе, как ковбоем, звать его перестал. Говорил, что книгу потом об этом напишет, типа, охуенно же. Обещал Вадима в книге назвать Эдуардом и написать, что все события вымышлены и совпадения случайны. Вадим работал на сборке утюгов. Шурик тоже, но пиздел он больше, чем работал. Рассказывал истории, как наёбывал своих бабок, пересказывал какие-то рандомные факты о Вселенной – Шурик любил астрономию и до того, как начал наёбывать бабок, искренне хотел работать в обсерватории. Говорил, что не хватило усидчивости. Вадим был уверен, что Шурику не хватило способности вовремя завалить ебало. Шурик был, как радио. Ему не обязательно было отвечать. К Вадиму он прибился, вероятно, беспокоясь за собственную безопасность. Вадим его не прогонял – было похуй. После смены Вадим идет в зал – в зале, на удивление есть коврики: какая-то гуманитарная помощь от Новозеландского Общества йоги и пилатеса, которую руководство колонии не придумало, как спиздить и продать. Любителей йоги и пилатеса в колонии немного, так что коврики лежат хоть и пыльные, но новые. Вадим тренируется час из отведенного на личные дела времени. Еще час – читает. Библиотеку собирали рептилоиды, не для людей, но Вадиму повезло: в наличии «История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях» в тринадцати томах. Вадим не знает, что будет брать, когда тома закончатся, поэтому читает нарочито медленно, злясь, что все равно получается быстро и шестой том уже подходит к концу. Но главное – не останавливаться. Никогда не останавливаться. *** Уведомлениьце приходит на одноразовый ящик буднично – Вадиму предлагают купить вибромассажер со скидкой. У Вадима на яркий, плохо сверстанный баннер чуть дергается глаз. То есть все. Вадим удаляет сообщение вместе с ящиком. Остатки за работу летят в крипте через пять дней сами собой – такая договоренность. Новости из Питера Вадим читает через три VPN – так, на всякий – и кажется, все хорошо. Желтые новостные сайты без всякого заблюривания печатают фотки с места происшествия: крови столько, как будто резали свинью. Голова бывшего работодателя лежит на столе отдельно. Эффектно, конечно. Надо будет пять звездочек поставить за сервис. – Ну ты чё там залип опять в телефоне? Погнали? Рубашка у Волкова черная, расстегнута на груди, костюм – какого-то там хитровыебанного цвета морской волны. На Вадиме костюм розовый, рубашка белая. Тачка – белая «Импала» – стоила им нормально, но Волков рядом с ней выглядел так охуенно, что Вадим не удержался. Волкову хочется нервишки пощекотать – как будто мало ему, блядь – едут в казино, которое держат гонконгцы. Эти, говорят, ставки высокими держат, но любят наёбывать. Волков хочет проверить: врут или нет. Казино на отшибе – там, где вечный праздник почти заканчивается и усталые после ночной смены стриптизерши ведут детей в детский сад, не смывая с лиц боевой раскраски. Здание выглядит неприветливым ангаром из сайдинга – Волков только шире скалится, но «Импалу» паркует тактически верно, чтобы удобнее было съёбываться, если что. Внутри, впрочем, дорого-богато. Их шмонают на входе – Волков, подняв руки, Вадиму улыбается и подмигивает, позволяя по-американски жирному азиату себя лапать. Все повторяется: столы с рулетками, обработанные пластикой бабы в бриллиантах, мягко держащие пальчики на потных шеях своих папиков. Волков берет виски, валится за стол между двумя нервно косящимися на него папиками. Вадим элегантно встает у Волкова за спиной. Тот, буднично хмурясь, из кармана выгребает фишки, собирает в неаккуратную башенку и сам ставит на тринадцать под осуждающим взглядом крупье. У Вадима адреналинчик начинает копошиться в затылке сам собой – Волков вытаскивает сигареты из того же кармана, буднично закуривает – тут можно – меланхолично смотрит на мелькающий шарик. Волков выигрывает – адреналинчик сползает у Вадима по спине вниз – значит, будет весело. Волков, зажав сигарету в зубах, просит повторить. Даже не двигает фишки никуда, просто кивает. Вадим тянется к колючему затылку пальцами на автомате – знает, как сладко, знает, как кайфово – но руку отдергивает. Рано. Волков выигрывает снова. Крупье не меняется в лице, но узкий азиатский глаз вдруг дергается нервно. Чё, не ожидал? Ну сюрприз. Волков откидывается на стуле, еще более скучающий, чем раньше, снова кивает на стол. Повторить. Повторить. Повторить. После восьмого раза крупье им меняют – Вадим надеется, что тому башку из-за Волкова не отрубят: парень же не виноват ни в чем. К этому моменту тупой папик сваливает, умный – остается и просто ставит на сплит, типа, не палится. Зрителей нет: тут серьезные люди приходят, а не всякое туристическое лошье, как в Монте-Карло. Волков бухает, не глядя на стол, курит одну за другой. Вадим все-таки зарывается ему в волосы на затылке – ловит кончиками пальцев Волковское ожидание, тонкий кайф. Уже предвкушает, как такого Волкова трахнет потом. Соглядатаев добавляется, разумеется. Казино вообще не очень любит, когда кто-то выигрывает. Но Вадим ловит Волковское веселье, напитывается им, и ему становится почти похуй на все. Потом один из соглядатаев меняется – на белого в темных очках. Вадим ловит это уголочком сознания, ответственным за безопасность. Потом еще один меняется – Вадим наклоняется к уху Волкова, скалится широко и радостно, шепчет: – Олег, надо валить. Волков даже не кивает – как будто реально в ноль угашенный вискарем – но Вадим знает, что это не так. Волков снова выигрывает. Вздыхает тяжело, жестом показывает крупье – уже четвертому – что наигрался. Так же жестом просит свои фишки себе, задумчиво – как бы – смотрит на свой карман, потом на стол, где стоит гора фишек. Крупье с каменным лицом достает из-под стола лоточки, сгребает все туда. Получается три полных и один на треть. Волков, обреченно вздыхая, ставит их один на другой и тащит к кассе. Баба за пуленепробиваемым стеклом – тоже азиатка – косится на них с Волковым почти в панике. Волков приподнимает бровь – типа «Чё смотришь? Деньги давай». То ли ее не уведомили, то ли уведомили, что платить все-таки придется. Баба вытаскивает откуда-то из-под стойки сумки и начинает грузить пачки долларов туда. Волков так и держит рожу кирпичом. Вадим незаметно, стоя рядом, касается его пальцев своими. И у Волкова от этого чуть дергается угол рта. А у Вадима что-то внутри умирает от счастья. В тачку грузятся уже тактически быстро – с Волкова слетает вся его пьяная расслабленность, с парковки улетают не в сторону отеля – на всякий забрали все вещи с собой – а в пустыню, в сторону Аламо. «Импала» на дороге стоит, как влитая, несмотря на почтенный возраст. Вадим на автомате вспоминает дедову «Ниву», которая даже в пятилетнем возрасте была ржавой насквозь и с трудом выдерживала сорокакилометровую поездку до дачи в одну сторону. На «Ниву» у Вадима завязаны другие приятные воспоминания. И судя по тому, как Волков, вцепившись ему в бедро, влажно вылизывает шею – угробить их пытается, как будто желающих мало, блядь – есть шанс подобные воспоминания и на «Импалу» завести. Вадим съезжает на обочину минут через тридцать, когда становится понятно, что погони нет, а Волкова надо выебать немедленно – тот теперь шепчет Вадиму на ухо какую-то пьяную чушь, смеется. Вадиму чудится в этом бессвязном бреде что-то похожее на «Я тебя люблю, Вад, слышишь? Я. Лю-блю. Те-бя». Вадим останавливается, гасит двигатель и фары, Волкова за затылок хватает, распахивает рот, впуская чужой горький язык, Волков смеется, лижет мягко, блестит глазами в темноте. Уже не шепотом произносит, глядя в глаза: – Выйдешь за меня? – Волков, ты ёбнулся. А кольцо где? Волков, смеясь, лезет все в тот же карман, вытаскивает двумя пальцами сложенную в форме кольца фольгу от сигаретной пачки. Протягивает на открытой ладони Вадиму. У Вадима вдруг ладони потеют. Он смеется, как под травой: – Долбоёб. Нам в Вегас нельзя возвращаться. Чё ждал-то? – Да похуй. Согласен? В Мексике поженимся. Вадим протягивает руку, и Волков, прикусив нижнюю губу и стараясь не ржать, надевает ему на безымянный палец кольцо. – Заебись. Как раз твой размер. А теперь давай уже потрахаемся – сил никаких нет, реально. Думал, сдохну там... *** – Эй, ковбой! Чё пишут? Чтобы ты отъебался от меня уже, наконец. – Буквы. Вадим честно соблюдает режим: до отбоя на спальном месте находиться нельзя, так что книги он читает в комнате отдыха за специально предназначенными для этого столами. Шурик садится напротив, голову складывает на сложенные руки. – Мне по УДО откажут, скорее всего. А тебе? Вадим смотрит только в книгу. Пульс – ровные семьдесят. Пальцы лежат на столе, не дрожат. – Я не писал. Шурик поднимает голову: – В смысле? Почему? У тебя ж ни одного предупреждения даже. Вадим продолжает смотреть в книгу. – Ты не мог бы мне не мешать? Я читаю. – Не, ковбой, погоди: ну так же нельзя. Давай я за тебя напишу, если ты не знаешь, как. Я умею – там ничё сложного. Ну чё ты, реально собрался все восемь лет высиживать? Ты ж не сделал ничё даже. Вадим дышит на счет: вдох на семь, задержка на семь, выдох на семь, задержка на семь, вдох на семь... Шурик смотрит на него с осуждением – это не работает. Давно не работает. Вадим снова возвращается к чтению. Главное – не останавливаться. *** Фары на горизонте нельзя не заметить: с Волковым сидят на капоте, смотрят в небо – такое же, какое было в Сирии, но как будто немножко другое. Волков из горла пьет вискарь, анекдоты какие-то рассказывает, смеется – Вадим его выебал, Волкова отпустило. Вадим не хочет думать об идиотском кольце на своем пальце. Но никуда его не снимает. Сам Вадим так и не пьет – небезопасно, должен хоть один из них трезвым быть – но от Волкова достаточно весело и так. Волков фары тоже видит, говорит: – Ну блядь. Все веселье портят. Чё, валим? Соваться на «Импале» на бездорожье – херовая идея: колесо на камнях они пробьют минуты через три. Волков спрыгивает с капота, буднично лезет в тачку, из бардачка вытаскивает пистолеты – один убирает за пояс, второй отдает Вадиму, еще один бросает в карман пиджака. Вадим садится за руль, поворачивает голову на Волкова – тот смотрит на Вадима в упор, улыбается снова. Вадим тянется и быстро, целомудренно почти Волкова в губы целует. Тот ржет опять: – Чё, остальное после свадьбы? Да ты заебал, думает Вадим. И с проскальзыванием срывается с места. До потенциальных преследователей остается еще километра два. «Импала» летит, как на крыльях – хорошая машина – Вадим даже думает такую в Питер перегнать. Жрёт, правда, сука – но можно же себе позволить хоть иногда? Хмуриться Волков начинает, когда тачка потенциальных преследователей начинает медленно, но неотвратимо, приближаться – хотя идут девяносто с лишним миль в час. То есть преследователи не такие уж и потенциальные? Волков скалится криво – не в первый раз ему такое – включает радио, из белого шума помех пробивается: I d... know wh... you're th... ...gar ...I just got that f..., sugar I can hear the s... red lights turning I can't turn back now Волков радио выключает. – Чё, может встретим? – А нам патронов хватит? – А какие варианты? Они догонят. Они догонят – Вадим это тоже понимает. – Может, тачку бросить? На хуй эти деньги – еще заработаем. Волков думает. Рожа серьезная, Волков, сука, считает боеприпасы, как привык. Вадим и так знает, чё он там считает: по два патрона на человека, если снимать из засады, машина одна, вряд ли набита карликами-снайперами в бронежилетах. То есть даже одной обоймы хватит. У них три. Но решать надо сейчас. Вадим начинает тормозить еще до того, как Волков произносит: – Останавливайся. Рядом небольшой скальный массив, крупные валуны. Волков, даже бухой, не тупит, сумку с доками сдергивает с заднего дивана. Гасят все, ключи Вадим забирает – на случай, если там просто любитель быстрой езды. Глаза привыкают к темноте предательски медленно. Волков смеется – не истерически – счастливо: ему всегда такое нравилось. Точка для обзора хорошая. Ну не карлики же в бронежилетах, да? Проблемы начинаются, когда становится ясно, что тачка – микроавтобус. Останавливается в тридцати метрах и из него вываливается экипированная группа захвата. Не карлики, но в бронежилетах. Невнятно просят в матюгальник выйти с поднятыми руками, слепят ебучими фонарями. У Волкова на лице написано «какого хера?» Вадим знает его это выражение – и тут Вадим согласен: они эти ёбаные доллары честно выиграли. Так какого хера? Группа идет аккуратно, как на учениях. Нормальный спецназ. Без шансов. Десять вылезли уже, сколько их там еще внутри может поместиться? Волков тоже считает, Вадим понимает это по тому, как тот губы облизывает. Проблема в том, что стрелять придется в голову. И не промахиваться. А раскроют их после третьего выстрела – а у ребят нормальные винтовки, а не этот детский сад. Да, они с Волковым сейчас в укрытии. Но окружить их – дело пары минут. Без шансов. Без шансов. Без шансов. Волков в двух метрах от Вадима за соседним камнем шепчет бесшумно – Вадим просто улавливает движение и каким-то чудом понимает, что тот говорит: – Главное – не останавливаться. Подмигивает, а потом все-таки стреляет. И с первым выстрелом Вадим умирает внутри, понимая, что все. Волков снимает троих – реально снимает, реально в голову, не промахивается, сука. Группа свои трупы оттаскивает, убирается обратно. Волков скалится – ему весело. Вадиму, вот, нихуя не весело – за такое можно нарваться на смертную казнь. Ну окей, даже если они остальных вырежут – дальше что? Эти же явно уже вызвали подкрепление. Далеко они уедут? Двадцать минут так и сидят, каждый в своем углу. Спецназу троих хватило, Волков пистолет не опускает, дышит ровно: вдох на семь, задержка на семь, выдох на семь, задержка на семь, вдох на семь... Вадим дышит вместе с Волковым. Им снова предлагают сдаться и сложить оружие. Волков только улыбается, Вадим видит, как тот ищет новую цель. Но Волков не успевает. Вадиму кажется, что он сперва видит, как тело Волков дергается раз, другой, а потом слышит противный свистящий звук. Третья пуля делает у Волкова в голове аккуратную дыру. Вадим бросает пистолет на автомате, уже понимая, что все. Не уследил. Окружили. Вадим не понимает, почему дыра только в голове у Волкова – а тот не выглядит удивленным – все таким же сосредоточенным. Смотрит не на Вадима – мимо. Вадим садится – даже подойти сил нет. Пистолет упавший поднимает, пока к нему бегут – не попасть ни в кого уже – успевает приставить под челюсть. Дальше не успевает – наваливаются сверху, и все, что Вадим может – Волкову в глаза еще раз посмотреть, повернув голову в его сторону. Главное – не останавливаться. Кольцо – ебучая фольга от сигаретной пачки – слетает с пальца. Навсегда. *** Свет выключают в половине одиннадцатого, как всегда. Вадим смотрит в потолок – в пустоту – Иваныч снова заходится кашлем. Вадим прикрывает глаза. Под подушкой – припрятанный заранее плеер. Вадим каждый вечер достает его из тайника – курка – и каждое утро убирает обратно. Заряжать его приходится где-то раз в две недели, но Вадим прекрасно справляется с тем, чтобы попадать между шмонами. Плеер – это единственное, что он добывал, на что тратил деньги – похуй было, сколько. Ему нужно было. В плеере одна песня. Последняя, которую Вадим слышал тогда с ним. Вадим потом едва ума не сошел, пытаясь вспомнить. Еще пока в США сидел в изоляторе и ждал, пока домой отправят, случайно по радио услышал снова, узнал. Едва на нож не нарвался – цветные его боялись, а радио в этот момент у них играло. Но получил, что хотел. Вадим надевает наушники, не открывая глаз. Не открывая глаз нажимает «плей». Убийство бывшего работодателя раскрыли по горячим следам – исполнитель хороший был, но им не повезло: за дело случайно впряглась лучшая псина Питера. Чё-то там сопоставила – и все у нее сошлось. А главное, смогли как-то от журналистов отмахнуться, что в новости ничего не просочилось. Типа, идут следственные действия, ничего непонятно, вы кто такие, я вас не звал, идите на хуй. Когда взяли исполнителя, наследничек решил не ждать у моря погоды и пошел в ментовку сам. Чтобы Вадима сдать. Вадима быстро пробили, где надо, быстро сдали Интерполу. Пометили, как особо опасного. Отследили до аэропорта Вегаса – дальше нашли по камерам. Они ж и не прятались особо. У местных на Вадима никаких обвинений не было – баллистики пришли к однозначному выводу, что Вадим не выстрелил ни разу. Поэтому его с удовольствием выменяли на какого-то очередного сноубордиста с травой в кармане зимней куртки, которую он случайно забыл выложить. У Вадима по-прежнему был компромат на наследничка и его мутные планы на деда, но воспользоваться им он не мог: псину ту быстро отстранили, выдав премию в виде путевки в санаторий. Видимо, наследничек свои нули золотой ручкой еще кому-то написал. А остальные следователи слова Вадима упорно игнорировали. Судья тоже страдал глухотой. Это не было самоцелью, конечно – Вадим и сам знал, где, когда и в каком количестве проебался. Но ему хотелось хоть какой-то справедливости. Не для себя. Никакой справедливости не было. Еще по ночам иногда снилась дыра. Дыра была аккуратной, с чуть оплавленными краями. Дыра вела – это Вадим во сне всегда хорошо знал – в ад. В аду его ждали. Больше его не ждали нигде. Песня заканчивается. Вадим убирает плеер обратно под подушку. Главное – не останавливаться.